Глава II

ФАКТОРЫ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА

Очевидным является факт, что общество изменяется. Достаточно вспомнить, какие события происходили в XX столетии: изобретения радио, телевидения, атомной бомбы, создание компьютерной техники, революции в социальной сфере, две мировые войны и многое другое. Общество не стоит на месте. Другое дело в каком направлении оно изменяется. И нет ли такого феномена, когда изменения к лучшему в одних отношениях оказываются сопряженными с изменениями к худшему в других отношениях? И какая тенденция может в конце концов возобладать: первая или вторая?

Вопрос об изменениях общества и их характере привлекал к себе внимание как мыслителей античности, средних веков, так и мыслителей нового времени. Значителен интерес к нему и в последние столетия. Этот вопрос влечет за собой размышления: а каковы же факторы происходящих изменений, что в целом обусловливает движение социума? Выяснить, допустим, родоначальников классической механики (следовательно, и указать ее «причину»), как и создателей науки генетики (и ее «причину»), не представляет особого труда. Эти и им подобные «изменения» в обществе уже давно установлены. Но изменений в обществе (больших и малых) даже за короткий отрезок времени – множество; что же, спрашивается, обусловливает целостное изменение общества? Ответ на этот вопрос уже не такой простой, он не столь очевиден, как в случае с основоположниками классической механики или генетики. Здесь приходится мысленно проникать в глубины социального бытия, в сущностные связи и отношения, переплетенные, как правило, с несущественными и случайными процессами и событиями. Человечество в лице своих мыслителей пыталось установить те факторы объективного и субъективного порядка, которые стали называться движущими силами общественного развития.

В первую очередь, привлекали внимание Разум, Интеллект, Дух, Человек (все равно, был ли он в облике индивида homo sapiens, или Абсолютной Идеи, или Бога). Так, А. Августин (354–430 гг. н. э.) в своем главном историософском произведении «О граде Божьем» предпринял попытку объяснить многие явления истории под углом зрения христианской догматики. По его убеждению, в центре исторического процесса стоит Бог и все нити земных дел связаны с явлением Христа. Аналогичную трактовку социальных изменений можно встретить во все позднейшие столетия вплоть до нашего времени – в трудах представителей неотомистского направления в философии.

В философии Гегеля (1770–1831) изменения социальной действительности детерминируются Абсолютной идеей, ее саморазвитием. Всемирная история, по Гегелю, есть прогресс в сознании свободы, который должен быть познан в его необходимости. «Сама в себе свобода, – отмечал он, – заключает бесконечную необходимость осознать именно себя и тем самым становиться действительной, потому что по своему понятию она есть знание о себе, она является для себя целью, и притом единственной целью духа, которую она осуществляет»^[6].

На пути своей реализации Дух преодолевает препятствия, в том числе и порождаемые им самим; он преодолевает и такие действия, которые исходят от индивидов. Гегель писал: «Ближайшее рассмотрение истории убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей, и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности страсти, интересы и лишь они играют главную роль. Конечно, там можно найти и общие цели, желание добра, благородную любовь к отечеству; но эти добродетели и это всеобщее играют ничтожную роль в отношении к миру и к тому, что в нем творится. Конечно, мы можем найти в самих этих субъектах и в сферах их деятельности осуществление определений Разума, но число их ничтожно по сравнению с массой рода человеческого, да и добродетели их сравнительно не очень распространены. Наоборот, страсти, своекорыстные цели, удовлетворение эгоизма имеют наибольшую силу»^[7]. Это может быть причиной даже гибели процветающих государств. Однако необходимость, заложенная в Абсолютном Духе, все-таки, несмотря на противодействие ей со стороны отрицательных сил, претворяет себя в общем логическом саморазвитии в направлении к исторической цели.

Несколько иначе, но по сути так же решают вопрос об основном факторе развития общества и многие другие философы: Кондорсе, И. Г. Гердер, О. Конт, Л. Уорд, А. Тойнби, П. А. Сорокин, Н. А. Бердяев; общим для них (хотя в разной форме) является наличие духовной основы социального развития. В ряду соответствующих трактовок находится и концепция экзистенциалиста К. Ясперса (1883–1969), о которой скажем несколько больше. Он считает важнейшим рубежом, от которого отправляется история, «осевое время», наполненное ценнейшими для человека идеями. Это время охватывает период между 800 и 200 гг. до н. э., когда почти одновременно действовали первые греческие философы, израильские пророки, основатели зороастризма в Иране, буддизма и джайнизма в Индии, конфуцианства и даосизма в Китае. «Тогда произошел самый резкий поворот в истории. Появился человек такого типа, какой сохранился и по сей день»^[8]. Новое, возникшее в эту эпоху, сводится, по К. Ясперсу, «к тому, что человек осознает бытие в целом, самого себя и свои границы. Перед ним открывается ужас мира и собственная беспомощность. Стоя над пропастью, он ставит радикальные вопросы, требует освобождения и спасения. Осознавая свои границы, он ставит перед собой высшие цели. Познает абсолютность в глубинах самосознания и в ясности трансцендентного мира… В эту эпоху были разработаны основные категории, которыми мы мыслим по сей день, заложены основы мировых религий, и сегодня определяющих жизнь людей»^[9]. Основатели мировых религий в своем творческом усилии определили основные русла духовной жизни. Как на Востоке Конфуций и Будда, так и на Западе И. Христос не говорят, каков сам мир, в котором мы живем, но скорее о том, как жить в мире, чтобы быть достойным его. Они определили путь, по которому пошло развитие человечества. «После того как совершился прорыв осевого времени и сформировавшийся в нем дух стал посредством своих идей, творений, образов доступен каждому, кто был способен слышать и понимать, когда стали ощутимы безграничные возможности, все последующие народы становятся историчными в зависимости от степени интенсивности, с которой они отзываются на совершившийся прорыв, и от глубины, на которой он ими ощущается»^[10]. Чтобы спасти человеческую сущность, мы должны, указывает К. Ясперс, постоянно обновлять свою связь с осевым временем и возвращаться к его изначальности. Человеческая история, по К. Ясперсу, есть в первую очередь история человеческого духа, а материальное воплощение ее, в том числе техника, следствие духовной истории. Изложенное К. Ясперсом – важное историческое наблюдение, имеющее большое культурологическое значение. Сомнение вызывает лишь то, что в социально-философском контексте вряд ли справедливо сложный комплекс факторов духовного развития человечества сводить к идеям, выдвинутым лишь в осевое время.

Многие представители рассматриваемого («персоналистского») направления, выступающие с позиций приоритетности духовного фактора в развитии общества, абсолютизировали роль выдающихся личностей в истории, и не только религиозных пророков. Т. Карлейль (1795–1881) писал: «Всемирная история, история того, что человек совершил в этом мире, есть, по моему разумению, в сущности, история великих людей, потрудившихся здесь, на этой земле. Они, эти великие люди, были вождями человечества, воспитателями, образцами и в широком смысле творцами всего того, что вся масса людей вообще стремилась осуществить, чего она хотела достигнуть; все содеянное в этом мире представляет в сущности внешний материальный результат, практическую реализацию и воплощение мыслей, принадлежащих великим людям, посланным в наш мир. История этих последних составляет поистине душу всей мировой истории»^[11]. Подчеркивание особой роли великих личностей в истории, как видим, сопровождается у Т. Карлейля признанием производного характера деятельности народных масс. Таковы взгляды и Г. Тарда (1843–1904), подчеркивавшего в своей книге «Законы подражания», что народ – это пассивная толпа, которая «гипнотизируется» гением, подражает ему. В результате подражания возникают групповые и общественные ценности и нормы. Подражание, с его точки зрения, есть главный источник социального прогресса.

Некоторые из ученых негативно характеризуют народ, а его деятельность связывают с принуждением или сильным воздействием вождей. Известный психиатр, создатель психоанализа 3. Фрейд (1856–1939) отмечал, что народ заражен иррациональным началом и подвержен подсознательным влечениям. «Масса ленива и несознательна, – писал он, – она не любит отказа от инстинктов, а доказательствами ее нельзя убедить в неизбежности этого отказа, и ее индивиды поддерживают друг друга в поощрении собственной разнузданности. Только влиянием образцовых индивидов, признанных ее вождями, можно добиться от нее работы и самоотверженности, от которых зависит прочность культуры. Все хорошо, если эти вожди обладают пониманием необходимостей жизни, превосходящим понимание остальных, и если они возвысились до овладения своими собственными инстинктами. Для них, однако, имеется та опасность, что, не желая терять свое влияние, они больше будут уступать массе, чем эта последняя будет уступать им. И поэтому кажется необходимым, чтобы они обладали средствами власти и были бы, таким образом, независимы от массы»^[12]. Что касается глубинной причины развития общества, то он усматривал его в бессознательной активности индивидов. 3. Фрейд заявлял, то сублимация инстинктов является наиболее бросающейся в глаза чертой культурного развития; именно благодаря ей становится возможной научная, художественная, инженерно-конструкторская или идеологическая деятельность. Авиация имеет инфантильное эротическое происхождение. По его мнению, в комплексе Эдипа обнаруживаются истоки одновременно и религии, и морали, и искусства, и общества. 3. Фрейд возвращает нас к признанию психических факторов (в данном случае – через «комплекс Эдипа» в индивидах) как главных истоков, или причин, общественного развития.

Испанский философ Ортега-и-Гассет (1883–1955) полагает, что движение общества определяется соотношением массы и меньшинства. То одни, то другие определяют характер общества. Уже не раз случалось так, что массы захватывали общественную власть и определяли политический, интеллектуальный, нравственный и экономический процессы. Такую ситуацию Ортега-и-Гассет называет восстанием масс. Причем понятия «масса» и «класс», «выдающиеся личности» и «меньшинство» не совпадают. Массы и избранное меньшинство имеют место одновременно в отдельных классах. Массы подавляют меньшинство, навязывая ему свой образ жизни. Ныне роль масс изменилась. «Все подтверждает, что она решила выйти на авансцену, занять места и получить удовольствия и блага, прежде адресованные немногим… Решимость массы взять на себя функции меньшинства… становится стержнем нашего времени… Политические режимы, недавно возникшие, представляются мне не чем иным, как политическим диктатом масс… Сегодня мы видим торжество гипердемократии, при которой масса действует непосредственно, вне всякого закона, и с помощью грубого давления навязывает свои желания и вкусы»^[13]. Таким образом, не отдельные выдающиеся личности, а серая, заурядная масса, подавляя любую личность и любое меньшинство, определяет изменения общества, фактически стагнируя (от лат. stagnum – стоячая вода) его в политической, экономической и других сферах. Итак, «идеи», но в данном случае «представления» косной массы суть «движущая сила», обусловливающая «стоячую воду» общественной жизни. Фактически государство живет «под жестокой властью масс»^[14].

Мы познакомились с некоторыми трактовками движущих сил истории: религиозным провиденциализмом (А. Августин), объективным идеализмом (Гегель) и экзистенциализмом (К. Ясперс). Все они усматривают конечную причину социальных изменений в духовном факторе. Дело вовсе не в том, что выдвигается этот фактор сам по себе, а в том, что он становится самодовлеющим, не связанным с материальными факторами. Когда же в поле зрения ученых или философов (как, к примеру, у 3. Фрейда или Ортеги-и-Гассета) попадают массы, народ, то они оценивают их роль в истории, как мы убедились, в негативном плане, что не выводит их к объективным факторам развития. Даже социально-философская категория «народ», которая может под определенным углом зрения считаться объективным фактором, квалифицируется здесь со стороны субъективных черт индивидов (их характера, эмоций, подсознательных влечений, желаний, обычаев и т. п.), что оставляет этих ученых и философов в пределах утверждения субъективных детерминант социальных изменений.

В истории социально-философской мысли наблюдается немало и материалистических концепций общественного развития. Но, как правило, они не доходят до личности человека, оставляя его позади выдвинутых на передний план материальных факторов развития социума. К числу такого рода концепций относятся географический детерминизм, демографический детерминизм, экономический детерминизм, технологический детерминизм.

Первый из них (географический детерминизм) отстаивает приоритетность географической среды среди всех других факторов развития общества (Ш. Монтескье, Г. Т. Бокль, Ф. Ратцель, представитель евразийского течения 20-40-х годов XX века П. Н. Савицкий, после Второй мировой войны – Г. Гримм, А. Хеттнер и др.). В рамках этого направления имеется школа, называемая «геополитика». Еще перед Первой мировой войной в ней сформировалась установка на захват чужих территорий под предлогом нехватки территорий у одних (своих империалистических) стран и избыточности территорий у других. Обоснование этой установки якобы находило подтверждение данными экономической и политической географии. В 20-х годах в Германии были организованы кружок и журнал «Геополитика», в котором публиковались статьи, провозглашавшие геополитику в качестве новейшей науки. Руководителями этого движения были К. Хаусгофер и Э. Обст. Геополитика стала составной частью нацистской агрессивной идеологии.

Демографический детерминизм обычно связывают с именем английского экономиста и священника Т. Мальтуса, основные работы которого приходятся на конец XVIII – первую треть XIX века. Его главный труд «Опыт о законе народонаселения» был издан на рубеже этих столетий и привлек к себе большое внимание. Т. Мальтус выдвинул следующее положение: «Если размножение населения не встречает никакого препятствия, то оно удваивается каждые 25 лет и возрастает в геометрической прогрессии… Средства [же] существования при самых благоприятных условиях для труда ни в каком случае не могут возрастать быстрее, чем в арифметической прогрессии»^[15]. Т. Мальтус не был материалистом в целом; он ссылался на божественную силу как на исходный фактор общественного развития. Ему были близки и непосредственные духовные факторы, связанные с обычаями, познанием и т. п. Вместе с тем он считал, что рост численности народонаселения есть фактор социального развития. Численность населения не является все же постоянным фактором прогресса. При достижении определенного уровня численность народонаселения может стать тормозом, а затем и угрозой развитию общества. Здесь Т. Мальтус во многом прав (в этом мы убедимся, когда коснемся вопроса о глобальных проблемах). Создание книги, фактически посвященной материальному фактору и обоснованию его позитивного и негативного значений (в разных условиях), дает основание причислять его с известными оговорками к материалистическому направлению.

Одним из представителей демографического детерминизма в России был социолог Ковалевский М. М. (1851–1916), который наряду с народонаселением называл также другие факторы развития (политические, социальные, общекультурные); его нередко относят к тем, кто разрабатывал теорию факторов в социологии.

Но вернемся к Т. Мальтусу. Его концепция не была апологетической по отношению к существовавшему тогда в Западной Европе строю (как оценивали до недавних пор его теорию в марксизме). Т. Мальтус был встревожен ростом нищеты во многих странах и обращал внимание на то, что если не принять каких-то действенных мер по ослаблению обнаруженного им противоречия, то изменения в обществе могут стать негативными (революции, войны, эпидемии и т. п.). Он видел выход из положения в обуздании половой распущенности, в регулировании рождаемости, в улучшении средств обработки земель (с целью увеличения урожайности земли) и т. п. Однако имя Т. Мальтуса, поставившего важную социальную проблему (в чем, кстати, надо видеть его историческую заслугу), стало использоваться для целей, далеких от науки. С конца XIX столетия и особенно в первой половине XX века возникло и широко распространилось неомальтузианство, стремящееся объяснить все отрицательные стороны нашей жизни быстрым ростом народонаселения. Неомальтузианство вместе с геополитикой вошло неотъемлемым элементом в идеологию нацистов и империалистических кругов Японии в 30-х – первой половине 40-х годов. Неомальтузианцы последних десятилетий утверждают, будто наступающий экологический кризис общества имеет главной причиной быстрый рост народонаселения, и «избыток населения» следует любой ценой ликвидировать. Так, X. Шмутцер заявил в 1986 году, что единственным средством, которое мировые державы еще имеют в резерве, если не одержит верх здравый смысл, чтобы сократить невыносимое число лишнего народонаселения, является нейтронная бомба.

Наряду с антигуманистичным неомальтузианством имеется, что следует отметить, и прямо противоположная философская установка, основывающаяся на учете угрозы развитию человечества на Земле из-за роста народонаселения и в то же время преследующая гуманные цели: сохранение жизни (даже воскрешение из мертвых) и переселение части населения Земли на другие планеты космоса (Н. Ф. Федоров, К. Э. Циолковский).

Экономический детерминизм – одно из крупнейших направлений в социальной философии. Он возник еще до К. Маркса, хотя некоторые специалисты склонны однозначно соотносить экономический детерминизм с марксизмом. Одним из крупных его представителей был английский экономист Р. Джонс (1790–1855). С его точки зрения, основой всякого общества является способ производства и распределения общественного богатства. Изменения этого способа производства, по его мнению, определяют так или иначе все другие изменения в обществе. Он писал: «Изменения в экономической организации общества сопровождаются крупными политическими, социальными, моральными и интеллектуальными изменениями, затрагивающими те обильные или скудные средства, при помощи которых осуществляются задачи хозяйства. Эти изменения неизбежно оказывают решительное влияние на различные политические и социальные основы соответствующих нардов, и влияния эти распространяются на интеллектуальный характер, обычаи, манеры, нравы и счастье народов»^[16]. Экономический фактор, как видим, является, по Р. Джонсу, ведущим, главным фактором развития общества.

Экономический детерминизм К. Маркса опирался на признание производственных отношений как лежащих в основании смены всех форм общественного устройства. Вслед за изменением производительных сил, по К. Марксу, рано или поздно меняются производственные отношения, которые должны прийти в соответствие с характером производительных сил. Производственные отношения детерминируют всю надстройку, состоящую из системы взглядов и теорий (политических, правовых и др.) и аналогичных учреждений. Антагонистические противоречия в классическом капитализме пронизывают как способ производства, так и отношения между ним и надстройкой. Движущей силой, разрешающей (или преодолевающей) это противоречие, является классовая борьба рабочего класса с буржуазией и революция угнетенных против угнетателей. Классовую борьбу К. Маркс называл «локомотивом истории». Проблему соотношения таких движущих факторов истории, как народные массы и личность, К. Маркс решал исходя из положения в системе производства эксплуатируемых и эксплуататоров: на первый план выдвигались «рабочие массы», которые считались главной движущей силой общества. В связи с этим утверждалось, что идеология тоже становится «материальной движущей силой» (правда, лишь постольку, поскольку «овладевает» массой). Цели, провозглашаемые К. Марксом, особенно в первый период его научной деятельности, были по существу своему гуманными. Но теоретический анализ проблемы отчуждения привел его к необходимости исследования частной собственности, а углубленное ее (политэкономическое) исследование – к выводу о том, что экспроприаторов надо экспроприировать. Политэкономия сомкнулась с политикой. Итак, у К. Маркса ряд факторов или движущих сил общественного развития, но основным пунктом его теоретических построений оказывалось представление о производственных, экономическо-политических отношениях.

В вульгаризованной форме этот экономический детерминизм применительно к историко-философскому процессу представлен В. М. Шулятиновым в его книге «Оправдание капитализма в западноевропейской философии» (1908). Он писал, что всякая идеология, как вообще всякое явление в жизни человеческого общества, должна объясняться из условий производства. Изменения экономики обусловливают, с его точки зрения, изменения в культуре, и прежде всего в философии. «Имея дело с философской системой того или другого буржуазного мыслителя, мы имеем дело с картиной классового строения общества, нарисованной с помощью условных знаков и воспроизводящей социальное profession de foi известной буржуазной группы» (с. 6).

В годы сталинского тоталитаризма в нашей стране внедрялась в сознание людей идея о наличии «буржуазной» генетики и других «буржуазных» наук о природе. Такой характер естествознания якобы вытекает из деления экономических систем на «социалистическую» и «капиталистическую», детерминированность той же генетики характером буржуазной экономики. Изменения в экономике якобы определяют изменения в культуре, в естествознании, как и вообще (поскольку они «первичны») во всех основных элементах надстроечного типа.

В настоящее время экономический детерминизм чаще всего проявляется в форме фетишизации прибыли и денег, количественный рост которых становится будто бы движущей силой развития всего общества и культуры.

Технологический детерминизм, разрабатываемый в течение последних десятилетий, представлен трудами Д. Белла, Р. Арона, О. Тоффлера и др. Они исследуют машины и системы машин, влияние их изменений на изменения структуры и характера общества. Само это общество называется индустриальным (в противовес «доиндустриальному», где определяющей была аграрная сфера). Это общество основано на машинном производстве и фабричной организации труда. Переход к автоматизации лишь видоизменяет форму индустриального общества, но не трансформирует его сущность. В недрах индустриального общества появляются компьютеры, которые знаменуют уже начало господства информации и его вхождение в стадию информационного (постиндустриального) общества. Собственность на средства производства утрачивает свое социальное значение; классовая борьба отходит на второй план; основным конфликтом постиндустриального общества становится конфликт между знанием и некомпетентностью. Важное место в нем занимает сфера услуг, включая врачебные услуги (здравоохранение) и образование. Растет благосостояние населения. Центральным стержнем всей организационной системы такого общества становится сфера управления на основе информации.

Можно считать, что реальной движущей силой развития общества (в США, Западной Европе, Японии) становятся ныне информатизация (компьютеризация), роботизация и автоматизация производства. Обработка огромного, все увеличивающегося объема информации позволяет в промышленности и сельском хозяйстве увеличивать выпуск продукции, делать более гибким и устойчивым управление госучреждениями и многое другое. Информатизация не означает сокращения традиционных производств, наоборот, многочисленные отрасли производства, существовавшие в традиционных индустриальных общественных системах, получают новые дополнительные импульсы для своего развития. Наша страна, к сожалению, значительно отстает от передовых стран по компьютеризации промышленности и управления. Так, в США в сфере управления и промышленности было задействовано на начало 90-х годов около 17 млн персональных компьютеров, а в СССР к 1990 году намечено было произвести 1 млн 100 тыс. персональных компьютеров, однако план был выполнен едва ли на 30–50 %. За прошедшее десятилетие разрыв в производстве компьютеров в России и США только увеличился. Хотя Россия и предпринимает усилия по их количественному увеличению, для нашей страны широкое использование компьютеризации как движущей силы (или одной из движущих сил) развития общества остается еще не решенной проблемой. Но важно подчеркнуть, что одной из мощных движущих сил развития общества в наше время стала наука, научные знания.

Итак, мы познакомились с рядом концепций, касающихся движущих сил развития общества. Мы видим, что в каждой из них (за редким исключением) обращается внимание на тот или иной реально действующий фактор развития общества. Везде, даже в географическом факторе, который сам по себе не детерминирует социальные изменения, обнаруживаются трудовые усилия людей. Без них, конечно, не может быть «народонаселения» как одного из материальных факторов социального развития. А если уж брать способ производства с его производительными силами и производственными отношениями, то там еще очевиднее выступает роль человека как подлинной движущей силы истории. А. И. Ракитов справедливо указывает на ряд движущих сил общества: «Развитие общества во все эпохи и при всех обстоятельствах в конечном счете определяется способом жизнедеятельности, производства материальных благ, типом культуры, состоянием сознания и самосознания, историческими решениями человека, наконец, типом общественных отношений и взаимодействий, которые предопределяют групповые структуры общества»^[17]. Можно и нужно считать, что к движущим силам относится рабочий класс, особенно на индустриальной стадии развития цивилизации. Классовая борьба в этих условиях, обусловливающая социальные реформы или социальные революции, – тоже движущая сила социального развития. Профессиональные группы, в том числе художественная интеллигенция (как и интеллигенция в целом), – движущая сила общественных изменений. Характерные традиции наций тоже вносят свой вклад в исторический процесс, накладывая на него свой отпечаток. Иначе говоря, любая социальная общность в любом обществе выступает движущей силой развития социума.

Таким образом, имеется множество факторов (или движущих сил), обусловливающих изменения общества. В данном отношении можно бы сказать, что «теория факторов» верна. Да, все было бы так, если бы, во-первых, устанавливалась иерархия, соподчиненность одного фактора с другими (например, производительные силы и традиции не равновесны при рассмотрении такого «изменения», как переход к автоматизации или к компьютерам). Вопрос этот важный и подлежит исследованию. Во-вторых, в «теории факторов» с его главным тезисом «факторов множество, все факторы равны» не выделяется главное звено, т. е. ведущая, основная движущая сила. А таковой должен быть признан человек, его трудовая деятельность. «История, – отмечает В. С. Барулин, – закономерна, ибо она подчиняется объективной логике социальных преобразований, в то же время сама эта закономерность осуществляется только через деятельность людей. Нет этой деятельности – нет ни общества, ни его истории. Уже сам по себе этот факт – свидетельство фундаментальной значимости человеческой деятельности в обществе»^[18]. «По нашему мнению, движущие силы общества – это деятельность людей…"^[19]

По сути дела, эту же точку зрения отстаивает и К. X. Момджян. Он обосновывает положение, согласно которому субстанцией общества, изучаемого под призмой социальной философии, является деятельность человека. Деятельность человека есть форма самодвижения, или, иначе говоря, разновидность информационно направленной активности саморегулирующихся адаптивных систем; она связана с синтезом целенаправленности и труда как особого типа приспособления к среде, адаптивно-адаптирующей активностью. Человек имеет первичный атрибут – сознание, с которым связана орудийная деятельность. Простейшим целостным проявлением общественной жизни является социальное действие, неотрывное от социального взаимодействия и коллективности. В деятельности человека и следует видеть важнейшую движущую силу общества. «Что бы ни изучал социальный философ: принципы структурной организации общества или функциональные опосредования сфер общественной жизни, динамику истории или принципы ее типологии, – он изучает все ту же человеческую деятельность в различных ее проявлениях и спецификациях»^[20].

Несмотря на различие концептуальных начал (у одного – отношение человека к обществу, фокусируемое на труде, на потребностях, интересах и целях человека; у другого – деятельность человека как субстанция общества, социальное действие человека), оба виднейших представителя современной российской социальной философии – В. С. Барулин и К. X. Момджян – занимают диаметрально противоположную позицию, нежели сторонники экономического детерминизма, желающие убедить, что подлинной движущей силой общества являются способ производства и классовая борьба в обществе. Позиция названных философов наиболее реалистична и не заслуживает того, чтобы эту точку зрения упрекали в антропоцентризме, экзистенциализме или функционализме. Если это и есть «антропоцентризм», то в лучшем значении этого слова: человек, его жизнь и деятельность есть не придаток имущественных (производственных) отношений, а фундаментальная основа, или субстанция, всего общества и цель развития этого общества.

Важно заметить, что если принять человека, его деятельность, труд, интересы и многое другое, неразрывно связанное с его бытием, за подлинное основание, или субстанцию, общества как материальной (в целом) системы, то многие из вышерассмотренных концепций обнаружат в себе справедливые моменты, действительно заслуживающие внимания движущие силы социума: и изменения способа производства, и народонаселение, и традиции наций, и характер выдающихся личностей, и многое другое. Только если деятельность (труд) человека будет находиться в центре самой сущности общества (или в центре движущих сил общества), то все остальные факторы окажутся обусловленными этим фактором, т. е. находящиеся либо на фрагментарно-сущностном, либо на феноменологическом уровнях реальности.

Рассмотрев ряд концепций, касающихся движущих сил (или источников) социального развития, мы приходим к следующему общему заключению: наиболее приемлемым решением вопроса о движущих силах развития общества, если его рассматривать на феноменологическом и фрагментарно-сущностном уровнях, является признание теории факторов (как синтеза многих концепций), а на тотально-сущностном, т. е. самом глубоком, фундаментальном уровне – принятия антропоцентристской концепции общества.