Глава X

НА ПУТИ К ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОМУ ОБЩЕСТВУ

В современной философской и социологической литературе обсуждается вопрос о будущем обществе, его характерных чертах и перспективах развития. Многие ученые полагают, что конструировать какую-либо модель будущего общества в отрыве и даже в противовес прежним социальным и экономическим структурам будет очередной утопией, реализация которой на практике чревато новыми негативными последствиями. Вместе с тем, предпринимаются исследования социальных изменений, происходивших как на протяжении всей истории цивилизации, так и особенно в течение последних столетий и десятилетий.

По-разному называется то общество, к которому движется человечество: "посткапиталистическое", «конвенциальное», «постиндустриальное», «информационное», «компьютерное», «программируемое», "общество досуга" и т. п. По-видимому, некоторые из названий слишком узкие, подчеркивающие лишь одну из сторон, хотя и важных, такого многогранного образования, как общество (например, термин "компьютерный"), другие оказываются вообще ненаучными, как, к примеру, то, в котором фигурирует «социализм» ("постсоциалистическое"), фактически нигде и никогда не существовавший (за «социалистическое» общество в СССР выдавалась некая государственно-бюрократическая система). Из всех имеющихся названий мы возьмем «постиндустриальный», и не потому, что оно единственно возможное, а потому, что, во-первых, способно включить в себя многие другие стороны социального развития, и, во-вторых, оно глубже и теснее связывает специфику формирующегося общества с тем, что было ранее и что называлось «доиндустриальным» и «индустриальным» (в этом отношении данная концепция не разрывает общественно-экономические формации по типу «зряшного» отрицания, а, наоборот, осуществляет их синтез).

Термин "постиндустриальное общество" применил в 1958 году Д. Рисман, однако он соотносил его с "обществом досуга". Подлинным основоположником концепции постиндустриализма считается Д. Белл, который вложил в термин другое содержание и тщательно, на протяжении многих лет (начиная с 1959 года) разрабатывал эту концепцию. Он подчеркивал, что она скорее инструмент теоретического анализа, чем обозначение реально существующего строя. Постиндустриальное общество, писал он, "является идеальным типом, построением, составленным социальным аналитиком на основе различных изменений в обществе, которые, сведенные воедино, становятся более или менее связанными между собой и могут быть противопоставлены другим концепциям"^[211]. Привлекательность его концепции в том, что она подается как гипотеза, как проблематичное построение, открытое для существенных дополнений, и в то же время она отображает многие реальные процессы, развертывающиеся в мире и в отдельных странах. Этими соображениями мы и пользуемся сейчас, принимая термин «постиндустриализм» и предполагая, что в дальнейшем может быть предложен более удачный термин.

Д. Белл исходит из того (и это уже отмечалось выше), что цивилизация проходит три периода в своем развитии: 1) доиндустриальное общество: оно базируется на сельском хозяйстве, извлечении полезных ископаемых, рыболовстве, заготовке леса и привлечении подобных природных ресурсов; оно является в основном добывающим; 2) индустриальное общество носит прежде всего производящий характер: оно использует энергию и машинную технологию для изготовления товаров; 3) постиндустриальное общество является обрабатывающим: здесь обмен информацией и знаниями ("обработка данных") происходит в основном при помощи телекоммуникации и компьютеров. Критерии их разграничения лежат в сфере отношений человека с природой, машинами и другими людьми (по Д. Беллу, первое общество есть воплощение "взаимодействия человека с природой", второе – "взаимодействия человека с преобразованной природой", или машиной, третье – "взаимодействия человека с человеком", или "игры между людьми"). Ни одно из перечисленных обществ не ликвидирует другое: постиндустриальное включает в себя элементы структуры, процессы, характерные для индустриального общества, а индустриальное не уничтожает того, что было завоевано на доиндустриальном этапе общества. "Постиндустриальное общество, – отмечает Д. Белл, – не замещает индустриальное, так же как индустриальное общество не ликвидирует аграрный сектор экономики. Подобно тому, как на древние фрески в последующие эпохи наносятся новые и новые изображения, более поздние общественные явления накладываются на предыдущие слои, стирая некоторые черты и наращивая ткань общества, как единого целого"^[212].

Развитие отдельных стран не имеет, по Д. Беллу, какой-то одной траектории прогресса: какие-то страны выдвигаются вперед, а многие, даже находясь одновременно в самом начале постиндустриальной стадии, значительно отличаются друг от друга.

Но какие же черты проступают сейчас в обществах, уже вступивших в постиндустриальную эру?

Здесь имеются те же отрасли промышленности и сельского хозяйства, что были и раньше, хотя и происходит их перестановка; некоторые стали архаичными, но продолжают существовать. Произошло формирование новых черт, вызревавших при индустриальном строе, но теперь ставших превалирующими, ведущими и действительно определяющими характер нового общественного состояния. Д. Белл считает, что в настоящее время определилось 11 черт нового общества^[213]. Он особо выделяет пять компонентов: 1) в экономической сфере – переход от производства товаров к расширению сферы услуг; 2) в структуре занятости – доминирование профессионального и технического класса; 3) осевой принцип общества – центральное место теоретических знаний как источника нововведений и формулирования политики; 4) будущая ориентация особая роль технологии и технологических оценок; 5) принятие решений: создание новой «интеллектуальной технологии».

В числе базисных он называет возрастающую роль науки и экспансию производства услуг и информации. Д. Белл отмечает: "Если индустриальное общество основано на машинной технологии, то постиндустриальное общество формируется под воздействием технологии интеллектуальной. И если капитал и труд – главные структурные элементы индустриального социума, то информация и знание – основа общества постиндустриального"^[214]. (Подробнее о знании в новом обществе по Д. Беллу – во второй части данной главы). «Производство услуг» имело место в доин-дустриальном и индустриальном обществах. В индустриальном обществе сфера услуг включала бытовые услуги (косметические кабинеты, рестораны и т. д.), а также транспорт и финансы, которые играли вспомогательную роль в производстве товаров. В постиндустриальном обществе появляются новые виды услуг, прежде всего в гуманитарной области, главным образом в здравоохранении, образовании, социальном обслуживании, а также услуги профессионалов и технических специалистов (например, проведение исследований и оценка, работа с компьютерами, осуществление системного анализа); сюда относит он торговлю, индустрию отдыха, сферу государственного управления, страхование и т. п. Отмечается, что услуги вовлекают все большую часть работающих с одновременным сокращением числа работающих в промышленности и сельском хозяйстве. Так, в США в середине XX столетия в сфере услуг было занято примерно столько же работающих, сколько в промышленности и сельском хозяйстве; к 90-м годам положение уже резко изменилось: около 18–20 % занятого населения работало в промышленности, почти 80 % – в сфере услуг, около 3–4 % – в сельском хозяйстве. (Кстати, уже один этот факт и достижение аналогичных результатов в ряде других стран способны внести серьезные коррективы в концепцию Т. Мальтуса и в решение такой глобальной проблемы, какой является демографическая проблема.) Д. Белл делает важные выводы из данных, касающихся сферы услуг: в постиндустриальном обществе «центральным пунктом становится характер новых отношений, проявляющихся во взаимодействии или общении, в диалоге личностей, начиная от раздражения клиента у кассы авиабилетов и заканчивая ласковым или грубым ответом преподавателя студенту. Тот факт, что люди [в общественном производстве] сегодня общаются с другими людьми, а не взаимодействуют с машинами, является фундаментальной характеристикой труда в постиндустриальном обществе»^[215]. Высокий уровень сферы услуг и значительный рост этого сектора свидетельствует, помимо прочего, о том, что потребности и интересы человека в постиндустриальном обществе выдвигаются на первый план в общей системе интересов профессиональных групп и стратов.

Важное значение для функционирования и развития социума имеет информация. Использование информационно-коммуникационных технологий способно дать огромный положительный эффект для экономики. Оно неизмеримо повышает мобильность капиталов, товаров и услуг, стимулирует предпринимательскую деятельность, развитие торговли, занятость, дает возможность более эффективно и творчески решать различные экономические и социальные проблемы, позволяет людям шире использовать свой потенциал^[216]. В СССР руководство страной и наукой не смогло своевременно осмыслить такое явление и принять экстренные меры по широкой информатизации и компьютеризации общества. Приведем два факта. О первом сообщено в книге, вышедшей под редакцией В. Н. Лавриненко в 1996 году. В середине XX века группа ученых доказывала, что без разработок в области компьютеризации (кибернетики) мы неизбежно будем отставать как в экономике, так и в обороне. Академик В. Глушков, проведя несложные подсчеты, пришел к выводу, что для грамотного руководства всем народным хозяйством огромной страны необходимо перерабатывать такое количество информации, что при использовании традиционной бумажной технологии придется ежегодно значительно увеличивать число служащих в бухгалтерских и планирующих отделах снизу доверху, так что через 25–30 лет большая часть работников должна будет заниматься составлением сводок, отчетов и т. п. Инженерам некогда будет думать, врачам некогда будет лечить, и все должны будут тратить рабочее время на писанину, заполнение новых форм и прочую канцелярско-бюрократическую работу. Выход виделся в разработке новых компьютеров, создании банков данных, развитии коммуникационных сетей, охватывающих всю страну, и переходе к безбумажной технологии сбора, обработки, передачи и хранения информации. Академик А. Берг и другие, работавшие в области обороны, доказывали, что без компьютеризации оптимальное управление войсками в современных условиях невозможно. Эти аргументы возымели действие. Компьютеризация стала рассматриваться как средство, необходимое для развития народного хозяйства, и соответствующие положения были внесены в директивы по народнохозяйственному плану на ближайшие пятилетки. Однако эти и другие решения натолкнулись на внутренний консерватизм экономической системы.

Второй факт^[217]. В Советском Союзе создание компьютеров первого поколения началось в 1947 году и закончилось построением первой советской электронно-вычислительной машины в середине 50-х годов. (Первый компьютер был создан в США в 1946 году, а в течение следующего десятилетия – почти десять тысяч.) Это отставание в создании компьютеров, пишет А. И. Ракитов, объясняется растущей изолированностью советских ученых от мирового научного сообщества. Она была порождена манией секретности, «железным занавесом», опустившимся на страну в послевоенный период, резким ограничением научных контактов и недостаточной информированностью, являвшимися естественным следствием закрытости советского общества, обусловленной идеологией и практикой сталинизма. На начальном этапе создания машин первого поколения это отставание не превышало двух-четырех лет, и начальные технические решения, а также методология программирования в общем и целом находились на уровне мировых достижений. В дальнейшем по мере нарастания научной самоизоляции, усиления секретности, кадровых барьеров, монополизации в разработке вычислительной техники, вследствие ограниченного круга организаций и лиц, а также неверных оценок перспектив развития и применения компьютеров, вызванных субъективизмом и недостаточной компетентностью руководства Академии наук СССР, это отставание увеличилось. (Д. Белл отмечал в 1976 году, что в производстве компьютеров, как по уровню их сложности, так и по количеству, Советский Союз сильно отстает от Соединенных Штатов – это стало особенно очевидным после стыковки космических кораблей «Союз» и «Аполлон», когда появилась возможность сравнить качество их оборудования.^[218]) Отставание было в дальнейшем, особенно в годы застоя, усугублено общим технологическим отставанием нашего общества, крайне консервативного по отношению к реализации новаторских идей и концепций.

По данным экспертов, на конец 90-х годов из 160–200 млн существующих в мире персональных компьютеров в России насчитывалось всего 4 млн, т. е. 2,5 %. На 2000 год в России порядка 2,7 млн активных пользователей Интернета (при населении 150 млн человек это менее 2 % населения страны). По подсчетам российских экспертов, сделанным еще в 1996 году, мы на 2–4 порядка отстаем от передовых стран Запада почти по всем главным направлениям информатизации: программному обеспечению, числу персональных компьютеров, системам связи, уровню загрузки больших вычислительных систем, количеству действующих информационных систем.

Важнейшим свойством компьютеров явиляется работа с информацией. Привлекательна скорость обработки информации. Буквально ошеломила скорость уже первых машин – 5 тыс. операций в секунду. Специалисты отмечают, что компьютеры первого поколения были способны обеспечить решение крайне трудоемких вычислительных задач, которые могли оказаться не по силам человеку или потребовали бы для своего выполнения продолжительной работы целой армии вычислителей. Улучшение конструкции машины (особенно замена 18 тыс. электронных ламп полупроводниковыми транзисторами) позволило не только сократить их размеры и вес, но главное – значительно увеличить быстроту операций. Серийное производство компьютеров второго поколения началось в США с 1960 года. За этим последовало создание (в 1963–1980 годах) машин третьего и четвертого поколений; основу их конструкций составляли так называемые большие и сверхбольшие интегральные схемы на полупроводниковых пластинах миниатюрных размеров; скорость вычислений была доведена до нескольких сот миллионов операций в секунду. В дальнейшем появились персональные компьютеры и суперкомпьютеры, способные выполнять миллиарды операций в секунду. Способность компьютера работать ныне со скоростью до десяти миллиардов операций в секунду равносильно прочтению около тысячи энциклопедических томов в секунду^[219]. Этот рубеж в развитии компьютерной технологии (т. е. создание персональных компьютеров) А. И. Ракитов считает началом второй компьютерной революции. Появление, массовое производство и распространение персональных компьютеров, пишет он в своей монографии (с. 122), представляет собой главное условие реальной информатизации общества, ибо лишь с возникновением машин этого класса оказывается возможным выполнить основное критериальное условие информационного общества – ничем не ограниченный доступ к информации каждого члена общества в любое время и из любой точки страны. Вместе с тем, их внедрение открывает практически неограниченные возможности для автоматизации производства, научных исследований, образования, медицинских исследований, всех видов социально-бытового сервиса и общения людей, включая возможность синхронного перевода текста, речевого общения с компьютером, проведения телеконференций, поиска и получения информации во всех доступных пользователю базах данных и знаний.

Чтобы представить себе возможности компьютеризации той или иной страны, в том числе России, и степень уже достигнутой компьютеризации человеческого общества, познакомимся с цифрами, касающимися количества создаваемых компьютеров (в основном здесь имеются в виду лишь высокоразвитые в техническом отношении страны). До 1960 года во всем мире использовалось не более 7 тыс. компьютеров. Исторический перелом наступил в 1993 году, когда впервые объем производства персональных компьютеров превзошел объем производства легковых автомобилей и достиг 35,4 млн единиц. Год спустя этот объем возрос на 27 % и превысил 48 млн единиц, а к 1995 году увеличился еще на 25 % и приблизился к 60 млн. Сегодня в некоторых странах, например в США, персональных компьютеров производится и продается уже больше, чем телевизоров, и эта тенденция имеет свойство к распространению^[220]. Запрет экспорта передовых технологий в годы «холодной войны», как отмечают специалисты А. С. Комаров и Г. В. Грабко, привел к тому, что количество компьютеров в США и России по данным на 2000 год, составляет 140 млн и 6 млн соответственно. «Фактически полное отставание России (да и многих других стран в мире) в вопросе массового производства высокоскоростных процессоров для компьютеров приводит к тому, что внутренний рынок персональных компьютеров полностью зависит от экономической политики других государств (США) и маркетинговой политики ряда компаний… Те, кто владеют таким производством, задают вектор развития программного обеспечения и формируют условия прогресса во многих других смежных областях. В итоге большинство транснациональных корпораций, государственных учреждений и множество других организаций оказываются „заложниками“ количества и качества производимого продукта подобных „эксклюзивных“ поставщиков. Это может быть примером того, как технологии могут влиять на широкий спектр вопросов государственной и общественной жизни»^[221]. Если учесть отмеченный момент, то окажется, что сопоставление числа компьютеров, произведенных в США в 2000 году, в сравнении с числом компьютеров в России на тот же год (значительная часть которых приобретена в других странах или является устаревшими), будет свидетельствовать о еще более значительном разрыве России и США в осуществлении процесса компьютеризации своих стран. Этот разрыв исчисляется цифрой в несколько десятков раз.

Следует, однако, отметить, что в 90-х годах, после распада СССР, существенно изменилось отношение к компьютеризации в стране. Стало расти производство информационных продуктов и услуг. С либерализацией рынка телекоммуникаций в 1992 году в стране возник и стал развиваться рынок персональных компьютеров и другой информационно-коммуникационной технологии. Во второй половине 90-х годов возросло и производство отечественных персональных компьютеров. К сожалению, допущенное ранее отставание в компьютеризации страны не позволяет нам быть оптимистами: кто ушел вперед и продолжает наращивать темпы, тот уже не остановится, и разрыв с ним, к сожалению, будет только увеличиваться, несмотря на значительные усилия отставшей страны. На конец прошлого столетия Россия занимала, по данным вице-президента РАН академика В. Е. Фортова, одно из последних мест в мире по уровню информатизации. Возможно, это утверждение нуждается в уточнении. Однако дело не столько в этом, сколько в существе проблемы. В. Е. Фортов сказал, что без радикального изменения отношения общества и власти к этой проблеме, без глубокого понимания происходящих процессов нас ожидают весьма печальные перспективы; мы выпадаем из глобального мирового процесса. Он напомнил, что в 70-х годах XX века наша страна уже «проспала» технологическую революцию. Тогда мы не смогли встать на уровень новых задач, и это стало одним из детонаторов тех драматических процессов «перестройки», последствия которых мы ощущаем на себе до сих пор. Далее В. Е. Фортов отмечал, что Президент России В. В. Путин в ежегодном Послании к Федеральному Собранию призвал нас не «проспать» очередную происходящую в настоящее время новую информационную революцию, и этот тезис в Послании особо подчеркнут. Эта революция действительно очень важна. Известно, что 30 % прироста валового внутреннего продукта США возникает именно за счет информационных технологий, а общий объем продаж информационных технологий в США составляет порядка 600 млрд долларов в год. По уровню продаж эта отрасль уже обогнала и авиационную, и автомобильную промышленность и фактически стала локомотивом американской экономики. Как мы видим, речь идет о серьезном экономическом явлении.

Еще десять лет назад, в 1991 году, российский философ А. И. Ракитов писал, высказывая примерно ту же мысль, предостерегая наше общество от превращения в "информационную колонию". Он писал, что если положение с информатизацией в обществе не изменить, то через 15–20 лет жаловаться на просчеты будет некому и поздно. Отставание станет необратимым. "Может быть, наш поезд еще не ушел, может быть, мы сумеем на ходу вскочить хотя бы в последний вагон. Но как и когда это сделать? Что для этого потребуется?"^[222]Ответ на эти вопросы содержится в ряде трудов, в том числе в книгах Д. Белла и А. И. Ракитова.

Мы затронули лишь один аспект, содержащийся в этих трудах (при этом не касались роли и значения сети Интернет, компьютеров с фемтовой скоростью, процесса медиатизации и мн. др.). Не затрагивали мы вопросов демократии, свободы личности, благосостояния народа и др. Но и сказанное выше убеждает в перспективности будущего общества, называемого «постиндустриальным» (или "информационным") и о необходимости проведения больших изменений в обществе, существующем в нашей стране. Изложенный выше материал показывает, что Россия, конечно, являет собой страну с индустриальной экономикой. Чтобы стать информационной цивилизацией, нашей стране нужно соответствовать тем чертам, которые раскрыты в трудах ведущих теоретиков информационного, постиндустриального общества^[223]. Они, эти черты, не есть плод оторванного от реальности воображения, а есть результат трезвого научного анализа происходящих в обществе процессов и тенденций развития.

Что касается определения социологического характера нашей страны, то справедлива констатация, что к концу 80-х годов сфера ее информатизации находилась на нулевой отметке и она была типичным машинно-индустриальным обществом. Изменения, происшедшие в 90-х годах, позволяют считать, что в России, хотя и медленно и с большим опозданием, но начался процесс перехода к компьютерному обществу; сделан поворот в сторону если не "постиндустриальной цивилизации", то в направлении, где соединяется индустриализм и начало компьютеризации, один из формирующихся элементов постиндустриального общества. Можно сказать, что страна находится лишь на пути к компьютеризованному обществу.

Далее мы продолжим рассмотрение концепции Д. Белла, причем в той части, которая касается роли научного знания в постиндустриальной цивилизации^[224].

В современной литературе выражение "постиндустриальное общество" употребляется довольно широко, но разные авторы наделяют его различными смыслами, иногда лишь весьма отдаленно связанными с оригинальной постиндустриалистской концепцией Д. Белла. Между тем, анализ классического варианта постиндустриализма, послужившего основой белловской концепции информационного общества, может стать отправной точкой для постановки и исследования вопросов, касающихся роли науки в процессах формирования информационного общества.

Согласно Д. Беллу, «осью» постиндустриального общества является знание, и прежде всего знание научное. "Конечно, знание необходимо для функционирования любого общества. Но отличительной чертой постиндустриального общества является характер знания, – писал он. Важнейшее значение для организации процессов принятия решений и направления изменений приобретает теоретическое знание, предполагающее первенство теории над эмпиризмом и кодификацию информации в абстрактных системах символов, которые… могут использоваться для интерпретации различных изменяющихся сфер опыта. Любое современное общество живет за счет инноваций и социального контроля за изменениями, оно пытается предвидеть будущее и осуществлять планирование. Именно изменение в осознании природы инноваций делает решающим теоретическое знание".

Важнейшую составляющую процесса превращения фундаментальной науки в источник инноваций Д. Белл видел в возникновении наукоемких отраслей промышленности – таких, как химическая промышленность, вычислительная техника, электроника, оптика. Большое впечатление на американского ученого произвело теоретическое обоснование возможности вмешательства правительства в экономику, предпринятое Кейнсом, и практические меры, осуществленные Рузвельтом для преодоления Великой депрессии. Эти явления Д. Белл рассматривал как свидетельства того, что экономические концепции (т. е. теоретические построения в области экономической науки) могут играть определенную роль в государственном управлении и экономической практике. "Было бы технократизмом полагать, – пишет он, что управление экономикой есть прямое приложение экономической модели. В этом случае мы упустили бы из внимания политические соображения, влияющие на структуры принятия решений. Экономические же модели определяют границы, в которых можно действовать, и могут определять последствия выбора той или иной политической альтернативы".

Центральная роль теоретического знания в постиндустриальном обществе определит, по мнению Д. Белла, и положение ученого как центральной фигуры такого общества. "Подобно тому, как фирма (предприятие) являлась ключевым институтом в последние сотни лет благодаря ее роли в организации массового производства товаров-вещей, университет или какая-либо другая форма институционализации знания будет центральным институтом в последующие сотни лет благодаря своей роли источника инноваций и знания", – прогнозирует американский социолог. Характеризуя ситуацию в США, сложившуюся к середине XX века, Д. Белл отмечал, что до сих пор власть находилась в руках делового сообщества, хотя в последнее время разделяется до некоторой степени с профсоюзами и государством. Тем не менее большая часть решений, касающихся повседневной жизни гражданина, – относительно доступных видов работы, размещения заводов, инвестиций в производство новой продукции, распределения налогового бремени, профессиональной мобильности – принимаются бизнесом и с недавнего времени – правительством, которое отдает приоритет процветанию бизнеса. В постиндустриальном обществе важнейшие решения относительно роста экономики и ее сбалансированности будут исходить от правительства, но они будут основываться на поддерживаемых правительством научных исследованиях и разработках (НИР), на анализе соотношения затрат с эффективностью; принятие решений в силу сложного переплетения их последствий будет приобретать все более технический характер. Бережное отношение к талантам и распространение образовательных и интеллектуальных институтов станет главной заботой общества. Для постиндустриального общества будет характерна новая элита, основанная на квалификации, получаемой индивидами благодаря образованию, а не на обладании собственностью, наследуемой или приобретаемой за счет предпринимательских способностей, и не на политической позиции, достигаемой при поддержке партий и групп.

Соединение науки, техники и экономики находит выражение в феномене НИР, который, по мнению Д. Белла, должен играть все более важную роль в обществе, ориентированном в будущее. Ориентированность в будущее – еще одна черта постиндустриального общества – предполагает контроль за технологиями, оценку технологий, разработку моделей технологического прогноза.

Существенной характеристикой постиндустриального общества, считал Д. Белл, явится уже возникшая новая интеллектуальная технология, используемая в принятии управленческих решений. Он полагал, что к концу XX века новая интеллектуальная технология будет играть столь же выдающуюся роль в человеческих делах, какую играла машинная технология в прошедшие полтора века.

Интеллектуальная технология, в интерпретациях Д. Белла, предполагает использование алгоритмов как правил решения проблем взамен интуитивных суждений. Эти алгоритмы могут быть реализованы в автоматической машине, в компьютерной программе или в наборе инструкций, основанных на некоторых математических формулах. Интеллектуальная технология, таким образом, связана с использованием математической (статистической) или логической техники при работе с "организованной сложностью", в качестве которой могут быть рассмотрены различные, в том числе социальные, организации и системы. Примеры новых интеллектуальных технологий, по Д. Беллу, предоставляют теория игр и системный анализ. "Цель новой интеллектуальной технологии, – пишет он, – не больше и не меньше, чем реализовать мечту социальных алхимиков мечту об «упорядочении» массового общества. В современном обществе миллионы людей ежедневно принимают миллиарды решений относительно того, что покупать, сколько иметь детей, за кого голосовать, куда пойти работать и т. п. Любой единичный выбор может быть непредсказуем, как непредсказуемо поведение отдельного атома, в то время как поведение совокупности может быть очерчено столь же четко, как треугольники в геометрии". Признавая, что осуществление такой цели есть утопия и что она недостижима, поскольку человек сопротивляется рациональности, Д. Белл считает, однако, что движение в направлении этой цели возможно, поскольку человек связан с идеей рациональности. Если роль «мастера» в интеллектуальной технологии играет теория принятия решений, то роль «инструмента» выполняет компьютер. Без компьютера, считает Д. Белл, применение новых математических средств было бы предметом лишь интеллектуального интереса или осуществлялось бы с "очень низкой разрешающей способностью". Именно компьютеры, позволяющие выполнять значительное число операций в течение короткого интервала времени, делают возможным развитие интеллектуальной технологии.

Подобно теоретикам индустриализма (и прежде всего Т. Веблену), Д. Белл трактовал индустриальное общество как организованное вокруг производства вещей и машин для производства вещей. Понятие индустриального общества, подчеркивал американский ученый, охватывает прошлое и настоящее различных стран, которые могут принадлежать к противоположным политическим системам, в том числе таких антагонистов, как США и СССР. Именно индустриальный характер общества, по Д. Беллу, определяет его социальную структуру, включая систему профессий и социальные слои. Социальная структура при этом аналитически отделяется от политического и культурного измерений общества.

Постиндустриалистский подход – в его классическом, белловском, варианте – обрел как многочисленных приверженцев, так и серьезных критиков. Советскими исследователями этот подход был изначально отвергнут как утверждающий технологический детерминизм и стремящийся к разрешению противоречий капитализма за счет развития науки и техники. Тезис Д. Белла о движении СССР (наряду с США, Японией и странами Западной Европы) к постиндустриальному обществу не мог быть принят уже в силу того, что официальная идеология предполагала построение коммунистического общества и не нуждалась в таком понятии, как "постиндустриализм".

Альтернативой белловскому примеру "аналитического отделения" социальной структуры от политической и культурной системы явился поход 3. Бжезинского, увидевшего в наступлении новой технической эры новые возможности для дезинтеграции советского Союза при соответствующей политике американского правительства^[225].

Тем не менее, концепция постиндустриализма – во всяком случае, в ее оригинальном варианте, представленном в работах Д. Белла, – оказалась достаточно глубокой в теоретическом отношении, интересной в плане поставленных вопросов и открывающей широкие исследовательские перспективы. Неудивительно, что она спровоцировала множество разнообразных трактовок и интерпретаций постиндустриального общества, иногда существенно отличных от белловского.

В 70-е годы происходила своеобразная конвергенция идеологий постиндустриализма и информационного общества.

В отличие от концепции постиндустриализма, имевшей солидную теоретическую основу и универсалистскую ориентацию, концепция информационного общества в своем первоначальном варианте разрабатывалась прежде всего для решения задач социально-экономического развития Японии.

Изобретение самого термина "информационное общество" приписывается Ю. Хаяши, профессору Токийского технологического института. Контуры информационного общества были обрисованы в отчетах, представленных японскому правительству рядом организаций – таких, как Агентство экономического планирования, Институт разработки использования компьютеров, Совет по структуре промышленности. Показательны названия отчетов: "Японское информационное общество: темы и подходы" (1969), "Контуры политики содействия информатизации японского общества" (1969), "План информационного общества" (1971).

В упомянутых отчетах информационное общество определялось как такое, где процесс компьютеризации даст людям доступ к надежным источникам информации, избавит их от рутинной работы, обеспечит высокий уровень автоматизации производства. При этом изменится и само производство – продукт его станет более информационно емким, что означает увеличение доли инноваций, дизайна и маркетинга в его стоимости; "…производство информационного продукта, а не продукта материального будет движущей силой образования и развития общества"^[226].

Вариант конвергенции идей постиндустриализма и информационного общества в исследованиях Д. Белла представляет изданная в 1980 году книга "Социальные рамки информационного общества"^[227]. Выражение «информационное общество» у Д. Белла – это новое название для постиндустриального общества, подчеркивающее не его положение в последовательности ступеней общественного развития – после индустриального общества, – а основу определения его социальной структуры – информацию. Здесь информация для Д. Белла связана прежде всего с научным, теоретическим знанием.

В работе "Социальные рамки информационного общества" большое значение придается конвергенции электронно-вычислительной техники с техникой средств связи. "В наступающем столетии, – утверждает Д. Белл, – решающее значение для экономической и социальной жизни, для способов производства знания, а также для характера трудовой деятельности человека приобретет становление нового социального уклада, зиждущегося на телекоммуникациях"^[228].

В первоначальном варианте концепции постиндустриализма делался упор на то, что развитие электронно-вычислительной техники дает возможность перерабатывать огромные объемы информации для принятия решений в первую очередь правительственным структурам. В белловской концепции информационного общества подчеркивается важность обеспечения доступа к необходимой информации индивидов и групп, автор видит проблемы угрозы полицейского и политического наблюдения за индивидами и группами с использованием изощренных информационных технологий.

Знание и информацию Белл считает не только агентом трансформации постиндустриального общества, но и стратегическим ресурсом такого общества. В этом контексте он формулирует проблему информационной теории стоимости. "Когда знание в своей систематической форме вовлекается в практическую переработку ресурсов (в виде изобретения или организационного усовершенствования), можно сказать, что именно знание, а не труд выступает источником стоимости", – пишет он. В этих условиях необходим, по мнению Д. Белла, новый подход к экономике, который в отличие от доминирующих подходов, акцентирующих те или иные комбинации капитала и труда в духе трудовой теории стоимости, рассматривал бы информацию и знания в качестве "решающих переменных постиндустриального общества", подобно тому, как труд и капитал рассматривались в качестве "решающих переменных индустриального общества".

В настоящему времени в рамках идеологии информационного общества обозначились различные направления и тенденции, концентрирующие внимание на тех или иных сторонах существующих в обществе отношений по поводу информации и технико-технологических средств ее передачи, хранения и переработки, рассматривающие различные социальные перспективы в качестве возможных, желательных или негативных. Так, если в работах Д. Белла делался явный упор на новые положительно оцениваемые возможности государственного регулирования экономики в информационном обществе, принятия законодательных мер для обеспечения свободного доступа к информации, с одной стороны, и предотвращения угрозы политического и полицейского наблюдения за индивидами с использованием изощренной информационной техники, с другой стороны, то французский социолог Ж. Эллюль полагает, что информационное общество, будучи "осуществлением идей социалистического, анархического и пацифистского характера", предполагает ликвидацию централизованного бюрократического государства.

Критическое отношение к Д. Беллу характерно для ряда авторов, выдвинувших конкурирующие технолого-детерминистские концепции, в том числе концепции информационного общества. Так, в комплексном, многоплановом исследовании, проведенном группой французских специалистов в середине 70-х годов и представленном в книге С. Нора и А. Минка, – "Компьютеризация общества. Доклад президенту Франции"^[229]– выражено скептическое отношение к постиндустриализму. Авторы видят в концепции Д. Белла вариант либерального подхода, «рассматривающего конфликты только в терминах рынка и стремящегося возвратить их в эту область, когда они выходят за ее пределы»^[230]. При таком подходе, считают они, перспектива социального развития заканчивается «транквилизованным постиндустриальным обществом», где изобилие и все большее равенство жизненных стандартов сделает возможным объединение нации юкруг огромного культурно гомогенного среднего класса и преодоление социальных напряжений. По мнению этих авторов, постиндустриальньш подход «продуктивен в отношении информации, управляющей поведением производителей и покупателей», но «бесполезен при столкновении с проблемами, выходящими за сферу коммерческой деятельности и зависящими от культурной модели». Марксистский подход, считают они, также неспособен принять во внимание возрастающую сложность современного общества, ибо, признавая конфликты, он сводит развитие таких конфликтов к противоречию между двумя классами, организованными вокруг производства. Марксистское управление, «как оно практикуется в восточных странах», не принимает во внимание индивидуальные планы, но предоставляет каждой группе и каждому индивиду соответствующую роль в выполнении коллективного плана, «пытаясь установить систему репрезентации, которая обеспечивает связь между коллективным планом и поведением индивида». «Слабость данной системы заключается в ее внутренних противоречиях. Гражданское общество не говорит. То, что оно выражает, скрывается в пропастях, в расщелинах. Таким образом, логика центра имеет тенденцию оторваться от реальности»^[231].

Квалифицируя и либерально-постиндустриалистский, и марксистский подходы как «мистифицирующие», С. Нора и А. Минк выдвинули идеал такого информационного общества, где "организация должна совпадать с добровольностью". Это "совершенное рыночное общество, в котором общество совершенного планирования, где центр получает от каждой единицы базиса верные сообщения о ее целях и предпочтениях и в соответствии с этим формирует собственную структуру и позицию. Информация и участие в управлении развиваются в едином процессе". В информационном обществе, подчеркивают французские авторы, групповые планы в большей мере, чем ранее, выражают социальные и культурные устремления. Одновременно будут возрастать и внешние давления. В этих условиях "только власть, обладающая надлежащей информацией, сможет способствовать развитию страны и гарантировать ее независимость"^[232].

Название одной из глав книги С. Нора и А. Минка – "Будет ли компьютеризованное общество обществом культурных конфликтов?". Полагая, что информационное общество будет менее четко социально структурировано и более полиморфно, чем общество индустриальное, авторы считают, что одним из факторов полиморфизма явится отношение различных групп к тенденции упрощения языка, связанной, в частности, с соображениями эффективности баз данных и других электронно опосредованных коммуникаций. Таким образом, предлагая единый язык, компьютеризация способствует преодолению культурного неравенства. Вместе с тем, хотя такой упрощенный язык, считают они, будет совершенствоваться и становиться пригодным для все более развитых диалогов, он будет все же встречать сопротивление. Приемлемость этого кодифицированного языка будет зависеть от культурного уровня субъектов, что обусловит дискриминационный эффект телематики. "Более чем когда-либо язык становится ставкой культуры. Оппозиционные группы будут бороться за его присвоение"^[233].

Если для Д. Белла, как было показано выше, компьютеризация и информатизация общества означает возрастание роли именно научного знания, то видный представитель "критической социологии М. Постер (американский ученый, тесно связанный с французскими интеллектуальными традициями структурализма и постструктурализма) настаивает на том, что адекватное социологическое исследование электронно опосредованных коммуникаций возможно только в том случае, если дискурс науки лишается привилегированного положения среди других видов дискурса^[234].

М. Постер настаивает, что для адекватного понимания социальных отношений в эпоху конвергенции вычислительной техники и техники средств связи необходимо исследование изменений в структуре коммуникационного опыта. Концентрируясь на изменениях в языковом аспекте культуры, связанных с электронным письмом, базами данных, компьютерными сетями, он предлагает концепцию способа информации в качестве шага на пути к теории, которая была бы в состоянии расшифровать лингвистическое измерение этих новых форм социальных взаимодействий. Термин "способ информации", подчеркивает автор, перекликается с марксовой теорией способа производства и служит: 1) для периодизации прошлого в соответствии с различными способами информации и 2) в качестве метафоры для современной культуры, придающей информации в некотором смысле фетишистское значение. Выделяются следующие ступени производства информации: первая – устно опосредованный обмен "лицом к лицу", вторая – письменный обмен, опосредованный печатью, и третья – электронно опосредованный обмен. Если для первой ступени характерно согласование символов, а для второй – знаковая репрезентация, то для третьей ступени характерно информационное моделирование. На первой, устной, ступени субъект задается как расположение произносимого через внедрение его в совокупность межличностных отношений. На второй, печатной, ступени субъект конструируется как агент, являющийся центром рациональной/воображаемой автономии. На третьей, электронной, ступени субъект децентрализуется, рассеивается и множится в сплошной неустойчивости – предоставляя информацию о себе для самых различных баз данных, «раздваиваясь» в процессе написания текстов на компьютере благодаря зеркальному эффекту экрана, обусловленному податливостью текста, используя новые возможности коллективного авторства и игр с идентичностью, предоставляемые компьютерными сетями.

Основной недостаток концепции Д. Белла М. Постер находит в том, что, несмотря на видимое стремление первого к ограничению сферы постиндустриального общества только уровнем социально-экономической структуры, он все же "на протяжении всей своей работы сметает в одну общую дефиницию постиндустриального общества экономические, политические и культурные факторы", в результате чего "характеристика новых явлений становится характеристикой всего общества". Утверждение Д. Белла, что "знание является независимой переменной в постиндустриальном обществе, которой определяются другие переменные, такие, как труд и капитал", могло бы, по мнению М. Постера, служить гипотезой в предстоящем исследовании однако Д. Белл представляет это утверждение читателю в качестве вывода, "с помощью очаровательной риторики трансформируя посылку в заключение" и "придавая теоретическому доводу видимость доказанного факта".

Соглашаясь с Д. Беллом в том, что в каком-то смысле знание (или информация) является основной «осью» современного общества, М. Постер считает, что Д. Белл, выдвигая идею информационной экономики, неправомерно сводит коммуникацию к экономической метафоре, отодвигая в сторону вопросы культуры. Теоретики постиндустриализма, пишет он, не видят последних трансформаций, потому что смотрят на них сквозь "социально-экономические" очки. Новые тенденции в экономике, отмечаемые Д. Беллом и другими авторами, имеют место, однако их заявления о фундаментальном переустройстве общества и возникновении постиндустриального мира в результате этих изменений уязвимы для критики с позиций марксизма и других направлений, поскольку, с точки зрения М. Постера, все эти изменения количественные, но не качественные.

Теоретическую слабость концепции постиндустриального общества М. Постер видит в том, что она "подавляет лингвистический уровень явлений, которые рассматриваются в ее рамках как новые. Теоретики постиндустриального общества склонны игнорировать проблему языка как на уровне теории, так и на уровне задаваемой ими области социального"^[235]. М. Постер считает неправомерной трактовку информации как экономической сущности и теоретические оправдания распространения товарных отношений на информационную сферу. Легкость, с которой информация может воспроизводиться и передаваться, уже разрушает, утверждает он, правовую систему, устои которой были сформированы для защиты частной собственности на материальные вещи.

Тенденция все большего «онаучивания» техники и экономики, явившаяся основой концепции постиндустриализма и родственных ей (генетически или идейно) концепций современной техники, неразрывно связана с тенденцией технологизации науки, а также экономизации и коммерциализации науки и техники. Данная тенденция ведет к изменению образа науки: на смену представлениям о науке как асоциальной, аполитичной, компетентной и прогрессивной силе приходит осознание ее зависимости от внешних структур. Это обстоятельство отмечается социологами науки независимо от оценки постиндустриализма как такового. "В результате предшествующих исторических и философских исследований, а также последних социологических исследований науки стало очевидным, – пишет Э. Вебстер, – что ученые и их идеи не могут трактоваться каким-либо привилегированным образом как свободные от «социального» влияния. Обнаружилось, что наука «осуществляется» через социальные и технические переговоры, интерпретацию и признание, как и любая другая система знания"^[236]. А. Вебстер признает за наукой право стремиться быть наиболее объективной, наиболее рациональной и наиболее надежной формой знания, однако считает, что, поскольку не существует бесспорных правил, которым должны были бы подчиняться ученые для обеспечения именно таких качеств, должна быть признана социально конструируемая природа науки как наиболее сложного и интересного социального института.

Сопоставление узловых моментов постиндустриалистской концепции с доводами ее критиков обнаруживает проблемный характер универсалистских притязаний развиваемой на основе постиндустриализма идеологии информационного общества. Однако осознание проблемности такого рода притязаний не равносильно признанию их неправомерности. Универсалистская направленность – одно из наиболее ценных качеств классического постиндустриализма, предполагающего поступательное движение всего человечества к новой стадии общественного развития, – наличие в этом движении лидеров не рассматривается как показатель невозможности достижения данной ступени какими-либо странами из-за особенностей их политико-экономических или культурных систем. Принципиальная достижимость для всех общества, основанного на знании, связана с общезначимостью научных теорий, интернациональным характером науки, с процессами «онаучивания» техники, экономики, политики. Развиваемая на основе пост-индустриалистских предпосылок идеология информационного общества может служить реальной альтернативой идеологиям национального и цивилизационного эгоизма, набирающим силу на фоне разочарований как в либеральных, так и в марксистских доктринах. Успех же будет зависеть от того, каким образом универсалистские возможности этой идеологии реализуются в конкретных условиях деятельности индивидов и групп.