51.

24 марта 1957 г.

Москва

Моя добрая Наташа!

Спасибо за письмо и фото, теперь я могу представить дом, где ты живешь. Мне кажется, что это похоже на Женеву. Развалины замка подействовали на мое воображение, и предо мною явилась средневековая Европа: на фоне нарядного пейзажа по аллеям чопорно-элегантных парков, раскинутых вокруг чудесного замка, гуляют изящные дамы в напудренных париках и широких кринолинах рядом с кавалерами в блестящих ливреях, которые нашептывают им любовные стишки. Концерты, пикники, игры сменяют друг друга в пестром калейдоскопе. Раздаются звуки менуэта: отдаваясь, уклоняясь, движутся в томно-напыщенных движениях кавалеры и дамы. Объяснение в любви под сенью статуй античных богов, пикантные сцены эротического характера, туалет красавицы в присутствии неизменного чичисбея; слышится кокетливый смех, шорох раскрываемых вееров, шелест шелковых юбок, бряцание шпаг… В моем воображении скорее XVIII век, чем средневековье. Одним словом, я погрузился в царство пудры и флирта, мушек и вздохов. Я уверен, что люди, устраивающие те пестрые праздники наслаждения и беззаботности, не думали, что их роскошный замок даст трещину и галантному веку будет конец, что их изящный замок в середине XX века перейдет в руки совсем молоденькой девушки по имени Наташа.

Да! Всегда так. Колеблется почва под массивным зданием замка. Беззаботный смех обрывается среди томительных и мрачных предчувствий. В неясных далях поднимается (за озерами) грозная тень. Чего? Конечно, смерти. Над светлым праздником галантного века сгущаются первые мрачные тучи нового века, которому суждено заменить предыдущий. А кругом в тяжких муках рождается из хаоса прошлого новый мир, не менее хаотичный — таинственный и жестокий. И по мере того, как совершалась ломка векового строя, а сквозь поднятую пыль вырисовывался, подобно страшной загадке, лик новой жизни, нарастал в сердцах ужас, и ум мутился от кошмарных видений. Вот таково русло человеческой истории в подлунном мире. Сколько я живу в этом мире, а видел очень мало светлых и радостных дней. После того как я отбыл срок (двадцать лет на каторге ни за что), теперь в течение восьми месяцев не могу устроиться и быть спокойным за завтрашний день. Ужасы прошлого для меня сливаются в одну угнетающую мелодию с ужасами настоящего. Не осуждай меня, моя умная Наташенька, практическая жизнь, прожитая мною, толкает меня быть таким беспросветным пессимистом. Да, да! Это так.

Я убедился давно, что европейская цивилизация, развитие экспериментальной науки нисколько не действуют на нравственный прогресс человечества. Пример: работа гестапо в Германии, других учреждений в других странах.

Я посылаю тебе вырезку статьи из «Литературной газеты» от 23/111-57 г. «Записки французского солдата (Правда об Алжире)» Читай! Где их гуманная литература, кинофильмы с высокоэтическим содержанием, в чем же выражается их гордость как цивилизованных, белых людей? Вздор, пока человек имеет пять несовершенных эмоций — будь он лорд или крестьянин, белый или черный, безразлично — он несовершенен. Цивилизация как внешнее материальное совершенство не дает ничего внутреннему совершенству человека, а только запутывает его. Однако это не значит, что нужно отрицать цивилизацию, наоборот, нужно подчинить ее высокому человеческому идеалу.

По поводу твоего замечания. Свободная воля как выбор путей необходима вообще для человеческого мышления. Но если человек в этическом плане выбирает путь к совершенству (духовному), то это происходит в пределах божественного интеллекта. Ты возражаешь против моего тезиса, пишешь, что «рассудок и разум по природе своей пассивные, они способны перерабатывать материал, доставленный органами чувств или интуицией». Возможно, ты права. По крайней мере до сих пор ни один философ не говорил, что разум — пассивное начало. Это я говорю, видимо, первый. Сейчас (т. е. в эти дни) я размышляю над этим вопросом. Все-таки, думаю, рассудок и разум без посредства органов чувств (глаза, уха, носа, руки) и без посредства интуиции, сами по себе, не могут познать ни внешних вещей и явлений, ни внутреннего свойства души. Если младенца в полтора года поместить в абсолютно темную камеру подземелья и держать там до 25 — 30 лет, будет ли он знать что-нибудь? Будет! Что? Будет знать, что существуют твердые стены камеры; что жидкость, которая подается ему, утоляет жажду; хлеб и похлебка утоляют голод, и т. д. Он все это будет знать от органов чувств. А за пределами пещеры всего прекрасного в природе он не постигнет, ибо там нет агентов чувств. Но разум перерабатывает данные органов чувств и интуиции, не просто арифметически складывая их, а вкладывает в них синтезирующий материал, т. е. раскрывает законы взаимоотношения, взаимосвязи вещей и явлений. По этому поводу я напишу подробно, когда буду описывать теорию познания.

Я пишу, что люди со способностями медиумов считаются гениальными в искусстве и в науке. Это тебе непонятно! Слово медиум в данном случае использую в широком смысле. Т. е.: медиум — не только человек, который способен раскрыть интеллектуальную интуицию (телепатию и ясновидение), но также человек (художник), у которого раскрыта эстетическая интуиция; человек, который, увидев эстетический предмет, может интуитивно раскрыть в нем наиболее плодовитые моменты эстетической ценности. Скульптор эллинистической эпохи, создавший «Лаокоон», или Микеланджело, по-моему, несомненно медиумы с эстетической интуицией. Так, Архимед, Ньютон, Эйнштейн и другие обладали медиумистическими способностями с рациональной интуицией. Вот в каком смысле я писал.

Поскольку существуют рациональная, интеллектуальная и божественная интуиции и они раскрываются в людях, то те, которые обладают рациональной, интеллектуальной или божественной интуицией, по-моему, являются медиумами с интеллектуальной, рациональной или божественной интуицией.

Наташенька! Будь добра, в ответе на это письмо перепиши мою схему из того (моего) письма о разделении интуиции. Забыл, куда я отнес эстетическую интуицию. У меня нет времени переписывать письма, и поэтому вот так получается.

Насчет йогов. Из истории индийских йогов известны пять-шесть случаев совершенного бессмертия их. К ним относится наш Юноша (Падмасамбхава). Если им верить, получается, что материальное тело полностью растворяется в духе.

Мы с В. П. ходили на выставку швейцарских цветных фотографий и картин. Картины сплошь a'la Пикассо. В. П. не может терпеть этот стиль и все время бранился, а мне понравились они. Фотографии изумительные. В основном там снята Женева (Женевское озеро), есть и другие места, они действительно смахивают на Тракай, но, конечно, более величественные. После этих фото, где запечатлены тени, полутени и свет, я пришел к выводу, что нет надобности не только в картинах Шишкина, Айвазовского, но и в картинах Репина и Сурикова. Может, я ошибаюсь?

(Продолжение)

Мы говорили, что одной только 1) веры недостаточно для совершенствования, еще требуется 2) видение (знание) и 3) бхавана (практика, воспитание). «Ныне, о монахи, не скажете ли вы, что мы уважаем учителя и из уважения к нему мы верим в то-то и то-то? Вы не должны так говорить. Разве то, что вы хотите сказать, не должно быть истинным как раз тем, что вы сами видели, познали и восприняли?» (Majjhima; Будда). Бхавана — это непрерывное размышление и обдумывание истины, пока мы практически не станем одно с ней и не начнем переживать ее. Неподготовленные, не прошедшие искуса люди не могут войти в высшую жизнь, но венцом человеческой жизни является прямое восприятие истины, делающее невозможными все ложные взгляды. Аристотель, дав нам обширный обзор относительных благ, кончает «Этику» описанием созерцания, которое он считает совершенным благом. Будда смотрит на праджню как на обладание высшим благом, но добавляет, что праджня (божественная интуиция) без любви и доброжелательности невозможна, а если и возможна, то совершенно бесплодна. «Мистическое созерцание без практической доброты не есть совершенство» (Дхаммапада, ст. 183).

«Против буддийской этики выдвигается еще обвинение в аскетичности. Если аскетизм означает подавление желания, тогда буддийская этика аскетична. Желание возводит здание существования. Природа желания такова, что оно бесконечно и беспокойно бежит от всего, что у него есть. Оно не знает покоя. В низшей форме это непреобразованный импульс (слепая воля — Б. Д.), стремление, между тем как под воздействием рассудка слепая воля становится желанием, т. е. сознательной волей. Затухание слепой воли (желания) возможно только в том случае, если мы искореним жажду. Этого можно достигнуть напряжением нравственной воли, чхандой. Будда не призывает к одной лишь пассивности. Неправильные желания не могут быть устранены, если к ним относиться спокойно, — их устранит только сильная нравственная воля и целеустремленность» .

«Будда не требует уничтожения слепой (бессознательной) воли, не говорит, что мы должны отвернуться от мира; он считает, что нужно решительно противодействовать желанию, активно бороться со злом. „Если бы критик больше останавливался на положительных тенденциях буддийской этики, он мог бы различить под внешним спокойствием буддийского мудреца, изображенного литературой и искусством, эмоциональную страстность и волю, не парализованные и уничтоженные, но подчиненные глубокой вере и горячей надежде и слитые с ними. Ибо нет учения, не исключая даже и платонизма, которое видело бы в жизни — в жизни, существующей ныне, — больше возможностей для совершенствования, нежели их видел буддизм. И нет ни одной системы, не исключая и христианства, которая видела бы в эволюции человеческой любви более возвышенную трансцендентность низших форм этой эволюции“. (Rhys Davids, 1896, p. 55) Будда не хочет уничтожения эмоции и желания, но требует воспитания истинной любви ко всему существующему. Эта яркая эмоция должна наполнить всю вселенную и привести к излиянию переполняющей ее доброй воли. „Наш дух будет непоколебим, мы не произнесем недостойных слов; мы останемся кроткими и сострадательными, с любящим сердцем, свободным от тайного коварства; и мы вечно будем изливать на человека лучи нашей любящей мысли, и через него мы всегда будем изливать на весь мир мысль, полную любви, широкой, ставшей великой и безмерной, свободной от недоброжелательства и злобы“» (Majjhima Nikaya. Ст. 21, Будда).

(Продолжение следует.)

Извини меня, моя хорошая, за то письмо. Мне очень досадно, что своим сумасбродством постоянно причиняю тебе боль. Желаю тебе счастья и наслаждения.

Целую тебя тысячи раз, моя добрая и умная Наташенька. Целую тебя, моя маленькая хозяйка большого дома.

Твой Биди.

P.S. Ната! Достал и черное ожерелье за двенадцать рублей. Вот теперь пошлю тебе клипсы, ожерелье и еще черный круглый ремешок для часов, какой ты искала.

Б.