44.

4 марта 1957 г.

Москва

Милая моя, хорошая моя Наташа!

Недавно я прочитал роман Мирбо «Сад пыток». Чудесная книга. Весь уклад современного ему общества с его страшной коррупцией, беспощадным эгоизмом, жестокими войнами и с острой, классовой борьбой невольно подсказывает писателям мысль, что жизнь — ничто иное, как застенок пыток и мук, что за ее нарядной и блестящей внешностью таятся невыразимые страдания, льется кровь, царит несказанный ужас. Жизнь — это «сад пыток».

Так озаглавил Мирбо свой роман, где под видом экзотического Китая изображена, конечно, Европа, где весь мир — сансара и где за фантастическими очертаниями сказки ясно проглядывают контуры действительности.

Странная женщина Клара показывает автору этот своеобразный «сад пыток». Среди роскошной феерии цветов поднимаются всевозможные орудия казни, «деревянная скамейка с бронзовыми цепями и ошейниками, железные столы крестообразной формы, плахи, решетки, виселицы, орудия для автоматического четвертования, постели с торчащими, острыми клинками и железными остриями, дыбы, колеса, котлы и тазы над горнами». И все эти «орудия жертвоприношения» залиты кровью — «то черноватой, запекшейся, то влажной и красной». Всюду среди экзотической роскоши цветов и растений сцены мук и казней. В одной нише молодая женщина подвешена к железному крюку за кисти рук, сплющенная двумя кусками дерева. В другой нише опять женщина, руки и шея которой скованы железными ошейниками. Там, дальше, юноша висит на веревке, охватившей его под мышками, тяжелый камень давит ему плечи, и слышно, как хрустят его суставы. Другой сидит на корточках с изогнутым торсом, поддерживаемый в равновесии проволокой, соединяющей шею с большим пальцем ноги.

Издали доносится звон колокола.

Под ним лежит осужденный, сошедший с ума от этого постоянного звона. Лицо сведено судорогой, искажено ужасной гримасой. Конвульсивно раскрыты губы, смеются диким смехом помешанного, а оба выпученные глаза «смотрят с выражением такого страшного безумия, какого не найдешь ни в одном сумасшедшем доме». А кругом в кровавых лужах кишат омерзительные личинки, песок как будто дышит и двигается; растения, деревья, воздух загромождены мухами и опьяневшими насекомыми.

У спутника Клары при виде этого дикого кошмара кружится голова, к горлу подступает тошнота, и сердце рвется на части. А она, эта странная женщина, чувствует себя в этом саду пыток и цветов, как в своей стихии. Со сладострастным упоением вдыхает она жадными ноздрями запах тления и крови, наслаждается всем существом своим хрипами и криками истязуемых и умирающих.

«Женщина ли она? — невольно думает он. — Не порождение ли она воображения, охваченного ужасом? Не „кошмар“ ли она?»

Это, несомненно, кошмар, пригрезившийся подавленному ужасом воображению, но этот кошмар и есть сама жизнь. «Клара — это жизнь, истинная сущность жизни!»

«Всюду кровь! — восклицает автор романа. — Где больше жизни, там больше палачей со зловещими, ликующими лицами; палачей, терзающих тело, перепиливающих кости, сдирающих кожу! Сад пыток — это символ, символ жизни, и, кажется, нет надобности это подчеркивать, особенно такому, как я, который прошел этот „сад пыток“, меня этим не удивишь».

Сексуальным кошмаром завершается и «сад пыток» Мирбо. Выйдя из ада мук и казней, спутник Клары очутился в комнате со зловеще красным светом. Посреди комнаты высится огромный идол — олицетворение полового чувства. В красном освещении глаза каменного изваяния, сделанные из нефрита, светятся «дьявольским выражением». А вокруг идола безумствует оргия дикого сладострастия, «валяются груды безумно сжимающих друг друга и сливающихся тел». «И понял я в эту страшную минуту, — говорит герой Мирбо, — что в сладострастии таится самый мрачный, самый скорбный из всех ужасов».

Гораздо раньше я читал роман польского автора Пшибышевского «Де профундис» («De profundis»). В этом романе в сексуальный кошмар превращается половая любовь. Перед взором охваченного ужасом и безумием поэта проносится эротическая фантасмагория. Он видит «шествие тысячной толпы, которую гонит бешеный экстаз разрушения под небом, дышащим огнем и чумой». Он видит, как «души людей извиваются и подергиваются в адской виттовой пляске женщины». Он видит «спины, исполосованные ремнями и железными прутами», видит все человечество «беснующимся», видит «восторг безумия в его озверевших глазах». Вдруг ему кажется, будто около него какая-то женщина — не то суккуб, не то вампир, и она оплетает его тело своими членами. Он задыхается. И снова он слышит, как приближается шествие осужденных и безумных, как оно вьется и клубится, словно спутанный ком рук, ног и тел, которые кусаются, разрывают друг друга разъяренными кулаками, толкают и отрываются один от другого с адскими мучениями и не могут оторваться. В невыразимом ужасе бросился он на таинственную женщину, чтобы задушить ее в объятиях страсти, она разорвала зубами кожу на его шее и впилась пальцами в его грудь. А кругом бесновалось объятое безумием человечество, его стоны превращались в рев диких, остервеневших зверей. Итак, то чувство половой любви, когда его вывернули наизнанку, из которого когда-то бил живой родник поэзии и счастья, стало источником подавляющего ужаса, из его некогда казавшихся столь светлых и ясных глубин поднялись душу раздирающие кошмары, пронизанные отчаянием и мукой, озаренные отсветом адской пропасти.

Так построено все человечество, вся сансара, этим же обусловливается убеждение художника Ройса, который говорит: «Половые отношения, построенные на чисто животной любви, без участия нравственности, — не более как вражда и ненависть».

В «Необычайных новеллах» Вилье де Лиль-Адана жизнь земная сливается с тайнами замогильного царства в одну дикую угнетающую душу фантасмагорию. «Сама жизнь, — говорит Адан, — это мир явлений и случайностей, как сказка безумия и ужаса».

За нити тайные нас дергает сам ад.
Немолчно копошась, как миллион червей,
Толпа в нас демонов бесстыдных веселится
И с каждым вздохом смерть нам в легкие струится.

(Ш. Бодлер. Предисловие к «Цветам зла» )

Помнишь, Ната, как мы наблюдали в зоопарке змею, лягушек и мышек. Если подумать трезво, наша жизнь ничем не отличается от жизни тех мышек и лягушек. Они ждут в кошмарном томлении, ожидая момент, когда господин змей захочет пообедать; это неминуемо случится, рано или поздно. А мы с не меньшим ужасом ждем момента, когда госпожа смерть наконец постучится в дверь нашего дома. Разница только во времени: для лягушек — часы или минуты, для нас — годы. Для лягушек, известно, смерть является в образе змея. А нам неизвестно — смерть может явиться в виде пули, ножа, болезни, бомбы, огня и воды, но она неминуемо придет. Мы ее ждем так же, как лягушка ждет змею. Когда осознаем это, тогда мы убедимся в истинности Четырех Истин Будды.

«Ужас перед жизнью, никогда не затихающий, ужас перед смертью, вечно бодрствующий, — говорил норвежский художник Эдвард Мунк. — И надо всем царит Победительница-Смерть — Mors-Imperator. Она повсюду и везде - хозяйка и царица мира. Она стоит за каждым углом, подстерегает за каждым домом, втирается, как „непрошенная гостья“, как злая intruse (побратавшийся), в каждую комнату, где думают о жизни и счастье. Нет такой минуты, когда ее безобразный скелет не поднимался бы перед взором людей» (Мунк). Как маленькие пьесы Метерлинка, так и творчество Мунка насквозь проникнуты «мрачным предчувствием смерти». «Когда Она (Смерть) входит в дом, лица людей сразу меняются, обесцвечиваются, стираются в какие-то пятна, застывают в бешенстве и отчаянии, каменеют от печали и безумия».

«И нет предела ее могуществу». Ната! Она (смерть) для людей так же спокойно лежит, подстерегает, как змей для тех лягушек, что мы видели.

(Продолжение)

В предыдущем письме мы обсуждали поступок архата Джово Атиши и пришли к выводу, что иногда реализация нравственных Ценностей осуществляется дискурсивным суждением разума. Большею частью она действует интуитивно, без участия сознания определяется иерархический порядок этических ценностей. Здесь не будем разбирать систему ценностей по Шелеру, а разберем духовные ценности, осмысливающие духовную культуру человека. Развитие духовных ценностей и общественное условие для их актуализации идет по закону совершенствования. Нравственный закон — общезначимый и универсальный. Общеобязательность нравственного долженствования предполагает, что его требование для человека имеет возможность осуществить добро и нравственно совершенствоваться. В противном случае, если бы нравственное долженствование требовало то, что неприемлемо в условиях реальной жизни (как внутренней, так и внешней), то оно утратило бы всякий смысл. Если бы все люди стали лгать, то нарушились бы все общественные порядки. Если бы все люди стали убийцами, то в конечном итоге прекратился бы род человеческий. По этой причине зло не может стать общезначимым и универсальным. А если бы все люди стали говорить правду, только одну правду, то было бы идеальное общество. Если бы ни один человек не убивал бы, не было бы никаких войн, в обществе водворилось бы идеальное условие для размножения.

Таким образом, совершенно ясно, что нравственный закон общезначим и универсален, и в любом широком масштабе можно проводить этот закон; более того, чем шире охватывают моральные акты общество, тем совершенствующее движение идет быстрее. Всякий моральный поступок человека есть движение по течению всеобщего совершенствования, а всякий аморальный поступок есть движение против совершенствующего движения. Такое соответствие между реальными условиями жизни и требованием нравственности предполагает, что миром управляет не слепая случайность, а разумная и закономерная воля атмана, ведущая к нирване. Эта разумная воля атмана (светлая сторона медали) устанавливает согласованный с нравственностью (т. е. направленный к ее реализации) миропорядок, и обеспечивает его сохранение, т. е. обеспечивает постепенно прогрессирующее осуществление добра в мире.

(Продолжение следует.)

Сегодня получил твое письмо. Я сейчас как раз читаю «Апокалипсис» апостола Иоанна. Это христианское Откровение. Указанные святые, как ясновидцы, интуитировали будущую судьбу человечества. Эти святые предвещают миру страшную смерть. «Бог отправил семь ангелов в мир, чтобы они умертвили род человеческий за их греховные деяния». В греховных деяниях самое солидное место занимает половая любовь. Статья шестая — «Откровение, открытое ангелу Фиатирcкой церкви». «Я дал им (женщинам) время покаяться в любодеянии их, но они не каялись. Вот, я повергаю их на одре и любопытствующих с ними в великую скорбь, если не покаются в делах своих. И детей их поражу смертию». Это слова вашего христианского Бога; он настолько жесток, что трудно разобраться, Бог он или Сатана.

Дальше рассказывается, что так как они не покаялись, то должны быть уничтожены, т. е. после этого уничтожения на земле лишь останутся 140 тысяч человек. Будда так жестоко не обходится с родом человеческим. Он хочет, чтобы половая любовь преследовала не только удовлетворение страсти, не только была назначена на продолжение рода человеческого (деторождение), но и возвышалась бы до высоконравственного идеала, чтобы она от греховного деяния перешла к совершенствующему действию.

В моих письмах к тебе я руководствуюсь не только чувством ревности, но равно подхожу как буддист. Если ты не была бы той девушкой, которой предназначено встретиться со мной, если бы ты не видела нашего Юношу в тот год, в тот день, в тот час, когда я его впервые увидел… (обрыв мысли и страницы. — ред.)

P.S. 3 марта сфотографировался, карточки будут готовы 15-го. Пришлю тебе на память. Я уйду — ты будешь иногда смотреть на меня и вспоминать. Скажешь: «Вот был такой чудак».

P.S. Наташа, дорогая!

Послушай, как курьез. Известный русский писатель Д. Мережковский был женат на поэтессе Зинаиде Гиппиус; она была еще замужем и за Д. Философовым. Они втроем жили в одной квартире. В обществе она появлялась с ними двумя и официально представляла обоих как своих мужей.

То же самое делается сейчас и в Москве. Недавно один писатель (молодой) женился на хорошенькой продавщице из Елисеевского магазина; но так как она была замужем за рабочим типографии, то писатель перевез их обоих к себе на квартиру. Говорят, она составила расписание для своих двух мужей: с кем и когда спать. Еще говорят, что оба мужа дружат между собою.

Знакомый Наталии Моисеевны, один переводчик, был женат на двух женщинах. Они дружили между собой. Перед выборами (в конце февраля) одна из них заболела, и некому было ухаживать за нею; тогда другая его жена потребовала, чтобы муж привез эту вторую жену домой. И так он собрал обеих жен в одну квартиру, и теперь живут втроем. Видимо, он тоже составил расписание, с кем и когда…

Если в обществе по-прежнему будет продолжаться диспропорция между количеством женщин и мужчин, то, конечно, разрушится старая моральная норма. Может водвориться многомужество и многоженство. Это, пожалуй, будет интереснее, чем иметь таинственных любовников и любовниц (подумай об этом).

Я прочитаю эти две книги, что ты рекомендуешь.

Еще раз целую тебя, мой ангел.

Твой Биди.

Поздравляю тебя с Восьмым марта. Передай привет В. Э., своей маме и бабушке.

Видимо, одна и та же женщина или один и тот же мужчина одновременно могут любить множество людей. Зигмунд Фрейд говорит об этом. Это научно доказано. Так почему одной женщине не выйти за двоих мужчин? При любых обстоятельствах (для некоторых избранных) любовь должна воплотить в себе высоконравственное содержание, иначе нет смысла в жизни и в любви.

Б.