LIV

(Об откровенности и дружбе. Предстоящая встреча)

Гринвич, 15 июля ст. ст. 1751 г.

Дорогой друг!

Так как это письмо последнее или предпоследнее перед нашей встречей, оно должно немного подготовить тебя к предстоящим разговорам в те дни, которые мы проведем вместе. Перед тем как встретиться королям и принцам, послы той и другой стороны согласовывают между собой важные вопросы местничества, распределения кресел по правую и левую сторону и т. п., так что заранее известно, на что можно рассчитывать и полагаться, и это очень правильно, потому что государи обычно завидуют друг другу или друг друга ненавидят и, уж во всяком случае, друг другу не доверяют. Наша встреча будет происходить на совсем иных началах, и все эти приготовления нам не нужны: ты знаешь, как нежно я к тебе отношусь, я знаю, как ты любишь меня. Поэтому мне хочется только, чтобы те немногие дни, которые мы проведем вместе, принесли тебе как можно больше пользы, и, надеюсь, ты мне в этом поможешь. Я не уверен, что, сделав нашу встречу целительной и полезной для тебя, я смогу сделать ее еще и приятной. Ни слабительных, ни рвотных назначать тебе я не стану, ибо уверен, что они тебе не нужны, но что касается различных снадобий, то ты их получишь в большом количестве, и могу заверить тебя, в моем распоряжении есть немало домашних средств, предназначенных для тебя одного.

Будем говорить прямо, я постараюсь оказать помощь твоей молодости всем моим опытом, приобретенным ценою пятидесяти семи лет жизни. Для того чтобы это оказалось возможным, мне придется не раз выговаривать тебе, исправлять твои ошибки, давать советы, но обещаю тебе, все это будет делаться учтиво, по-дружески и втайне от всех; замечания мои никогда не поставят тебя в неудобное положение в обществе и не испортят тебе настроения, когда мы будем вдвоем. Я не рассчитываю на то, что в твои девятнадцать лет у тебя будут знание света, манеры и ловкость в обращении с людьми, все это и у двадцатидевятилетних встречается очень редко. Но я постараюсь передать тебе свое умение и уверен, что ты постараешься поучиться у меня, насколько это позволят твоя молодость, мой опыт и время, которое мы проведем с тобой вместе. Ты, вероятно, совершаешь в жизни немало ошибок (да иначе и не могло бы быть, ибо у кого в твоем возрасте их не бывает), но мало кто говорит тебе о них, а есть среди этих ошибок такие, о которых и вообще-то никто, кроме меня, ничего не может сказать. Возможно, что у тебя есть и недостатки, которых человек, не столь заинтересованный и не столь настороженный по отношению к тебе, как я, просто не разглядит, – так вот, обо всех ты услышишь от того, кого нежная любовь к тебе сделает и любопытнее, и проницательнее. Малейшая твоя невнимательность, ничтожнейшая погрешность в языке, малейший недочет в одежде твоей и в умении себя держать будут своевременно замечены мною и по-дружески исправлены.

Самые близкие друзья, когда они вдвоем, могут со всей откровенностью признаваться друг другу в своих ошибках, а порою – ив преступлениях, но вряд ли они станут запросто делиться своими маленькими слабостями, неловкими поступками и уязвленным самолюбием, доводящим человека до слепоты; для того чтобы позволить себе подобную откровенность, нужна та степень близости, которая есть у нас с тобой. У меня, например, был один очень достойный друг, с которым я был достаточно близок и мог говорить ему о его недостатках, – у него их, правда, было не так уж много. Я называл ему их, он добродушно выслушивал меня, а потом себя исправлял. Но вместе с тем у человека этого были и кое-какие слабости, о которых я никогда не мог сказать ему прямо, сам же он их совершенно не замечал, и поэтому никакие намеки не помогали. У него была очень тощая и чуть ли не в ярд длиной шея; несмотря на это, поелику кошельки были в моде[215], он тоже считал нужным надевать на волосы кошелек и неукоснительно это делал, однако кошелек этот никогда не висел у него сзади, а при каждом движении головы выскакивал вперед, попадая то на одно плечо, то на другое. Он вбил себе также в голову, что ему надо иногда танцевать менуэт только потому, что это делают другие. И вот он пытался им подражать, причем беда была не только в том, что танцевал он из рук вон плохо; тощая фигура его выглядела при этом такой нескладной и неуклюжей, что, танцуй он даже с искусством Марселя, он все равно выглядел бы отменно смешным; такому увальню нечего было за это и браться. Я дал ему это понять, насколько позволяла наша дружба, но он не обратил на мои слова никакого внимания. Чтобы высказать ему все до конца и излечить его от этого недуга, надо было быть его отцом. Я им, по счастью, не был. Поглядишь на теперешних отцов, и кажется, что не так уж плохо быть сиротой, а поглядишь на сыновей, так кажется, что не так уж плохо остаться бездетным. Мы с тобой составляем, по-моему, исключение из этого правила, ибо я убежден, что ни ты, ни я не порвали бы связующих нас уз, если бы даже и могли это сделать.

Я надеюсь и верю, что ты будешь не только моим утешением в старости, но и моей гордостью, и я уверен, что стану помощником, другом и наставником твоей юности. Доверься мне безраздельно, в советах моих тебе не будет ни личной корысти, ни тайной зависти. Будь также уверен и в м-ре Харте. Однако могут обнаружиться кое-какие мелочи, которые тебе следует знать и необходимо исправить и о которых при всей своей дружбе с тобой он не сочтет возможным сказать тебе так откровенно, как я, в отношении же иных он может оказаться и менее опытным судьей, чем я, ибо не прожил столько лет в высшем свете.

Главным предметом нашего разговора будет не только чистота, но и изящество английского языка: тебе не хватает и того и другого. Другим предметом будет государственное устройство нашей страны, которую ты в этом отношении знаешь хуже, чем любую другую страну в Европе. Внимание, манеры и умение себя держать будут также частым предметом наших занятий, и всеми моими познаниями в этом важном и необходимом искусстве – искусстве нравиться – я поделюсь с тобой без утайки. Умение одеваться в последнее время также требует к себе внимания – и я могу это доказать; следовательно, и оно будет предметом нашего разговора. Таким образом, лекции мои будут разнообразнее, а в некоторых отношениях и полезнее лекций профессора Мэско, и поэтому я, признаться, рассчитываю, что мне за них заплатят. Но так как тебе, может быть, не очень захочется расставаться с наличными деньгами, и к тому же мне не очень к лицу от тебя их принимать, я не буду на этом настаивать, и ты оплатишь мои труды вниманием и применением моих советов на деле. ‹…›