Сорок восемь

— Где вы берете ваши безумные идеи? — спросил джентльмен из двадцатых рядов. Это был первый вопрос во втором часу лекции.

По двум тысячам человек в Городской Аудитории побежал тихий смех: это вызвало любопытство не только у него.

Лесли непринужденно сидела со спокойным и доброжелательным видом на высоком кресле на сцене рядом со мной. За мгновение до этого я подошел с дистанционным микрофоном ближе к свету прожекторов на краю сцены, чтобы выбрать одну среди поднятых рук, не забывая повторить вопрос для тех, кто находился на галерке, тем самым давая себе время подумать над ответом.

— Где я беру безумные идеи? — повторил я. Через полсекунды ответ материализовался, затем появились нужные слова, чтобы высказать его.

— Там же, где и благоразумные, — сказал я. — Идеи приносят фея сна, фея прогулки, а когда я становлюсь безнадежно мокрым и не могу делать заметки, их подсказывает мне фея мытья под душем. Я всегда просил у них: «Пожалуйста, давайте мне идеи, которые бы не противоречили моей интуиции».

Я знаю интуитивно, например, что мы рождены для светлой жизни, а не для слепой смерти. Я знаю, что мы не заперты на нашей планете и не отделены от других измерений пространства и времени. Мы не обречены бесконечно кружиться среди миллионов хороших и плохих изменяющихся сиюминутных обстоятельств. Идея о том, что мы — лишь физические существа, пришла к нам из лабораторий, где простейшие бактерии беспомощно плавают в колбах в питательном растворе. Эта идея противоречит моей интуиции, она топчется по ней, как человек в футбольных бутсах по газону.

Еще больше мне не нравится идея о том, что мы сотворены ревнивым Богом, который соткал нас из пыли и поставил перед выбором между поклонением и молитвами и вечными адскими муками. Ни одна фея сна никогда не приносила мне таких идей. Само представление о сотворении мне кажется неверным.

И в тоже время я не могу найти такого места, где бы были ответы на мои вопросы, или такого человека, который бы предоставил мне их. Я получаю ответы лишь от своего внутреннего Я — того внутреннего Я, которому раньше я боялся доверять. Когда-то я должен был плавать как кит, набирая в рот для фильтрации огромные количества морской воды, и выбирать из того, что писали, думали и говорили другие, крохи знания размером с планктон, которые согласовывались с тем, во что я хотел верить. Все, что объясняло хоть как-нибудь уже известное мне интуитивно, было истинным, то есть тем, чего я искал.

От одного автора я не мог взять даже малейшей крупицы, как много бы я ни читал его книги. У другого я не понял ничего, кроме этого: «Мы — не то, чем мы кажемся». Ура! Я Чувствовал интуицией, что это ИСТИННО! Все остальное в книге могло быть морской водой, но кит отфильтровал это утверждение.

Мало-помалу, думал я, мы восстанавливаем сознательное понимание того, что мы уже знаем от рождения: истинно все то, во что желает верить наше высшее внутреннее Я. Однако наш сознательный ум не находит покоя, пока не сможет объяснить это с помощью слов.

Прежде чем я стал догадываться об этом, уже несколько десятилетий назад у меня была способность получать ответы на все свои мысленные вопросы.

Я быстро взглянул на Лесли, и она кивнула мне в ответ, напоминая о своем присутствии.

— Какой был вопрос? — спросил я. — А! Где я беру свои безумные идеи? Ответ: у феи снов, у феи прогулок, у феи мытья под душем. Феи книг. А в последние несколько лет — у своей жены. Если теперь у меня возникают вопросы, я задаю их ей, и она отвечает мне. Если же у вас еще нет родной души, я бы посоветовал всем найти ее как можно скорее. Следующий вопрос.

Мы можем так много рассказать людям, думал я, но в нашем распоряжении лишь один день в каждом городе, который приглашает нас приехать и выступить. Даже восемь часов — и то мало. Как могут некоторые лекторы сказать людям все необходимое за один час? Мы за первый час успели лишь в общих словах очертить наши взгляды на мир.

— Женщина вон там, в задних рядах справа:

— У меня вопрос к Лесли. Как мы можем узнать, что тот, кого мы встретили, — родная душа?

Моя жена с ужасом бросила на меня взгляд, который длился долю секунды, и подняла свой микрофон.

— Как мы можем узнать, что тот, кого мы встретили, — родная душа? — повторила она вопрос так спокойно, будто делала это уже много раз. — Я не знала, когда встретила. Это было в марте. Вверх? — спросила я. Да, — ответил он. Ни один из нас тогда не знал, что эти слова будут значить для тех людей, которыми мы являемся сейчас.

Через четыре года мы познакомились и сразу же стали лучшими друзьями. Чем больше я узнавала о нем, тем больше он вызывал у меня восхищения, и тем чаще я думала: Какой он удивительный человек!

Вот ключ. Ищите такого любовника, который бы становился лучше с каждым днем, восторг от которого был бы все более ярким, а доверие к которому росло бы вопреки невзгодам.

Я поняла, что сокровенная близость и радость возможны для меня только с этим одним мужчиной. Я раньше думала, что такая близость и счастье были моими особенными требованиями, качествами лишь моей родной души. Но сейчас мне кажется, что каждый может так же, но отчаивается найти для себя их воплощение в человеке и поэтому довольствуется малым. Как мы можем требовать близости и радости, если самое лучшее из всего, что нам известно, — это мимолетный любовник и поверхностное счастье?

Однако глубоко в наших сердцах мы знаем, что мимолетный любовник не согреет, а поверхностное счастье перерастет в беспричинную грусть и навязчивые мысли: «Действительно ли в моей жизни есть, любовь? Можно ли жить как-то иначе? И вообще, почему я оказался здесь?». Сердцем мы знаем, что должно быть что-то большее, и стремимся к тому, чего еще не нашли.

Часто бывает так, что один из супругов тянется вверх, тогда как другой тормозит развитие. Один идет вперед, а другой делает все для того, чтобы на каждые два шага в избранном направлении приходилось три шага назад. Лучше учиться счастью в одиночестве, думала я, любить своих друзей и свою кошку, лучше ждать родную душу, которая все не приходит, чем согласиться на жалкий компромисс.

Родная душа — это тот, у кого есть ключи от наших замков, и к чьим замкам подходят наши ключи. Когда мы чувствуем себя настолько в безопасности, что можем открыть наши замки, тогда наши самые подлинные «я» выходят навстречу друг другу, и мы можем быть полностью и искренне теми, кто мы есть. Тогда нас любят такими, какими мы есть, а не такими, какими мы стараемся быть. Каждый открывает лучшие стороны другого. И невзирая на все то, что заставляет нас страдать, с этим человеком мы чувствуем благополучие как в раю. Родная душа — это тот, кто разделяет наши глубочайшие устремления, избранное нами направление движения. Если мы вдвоем подобно воздушным шарикам движемся вверх, очень велика вероятность того, что мы нашли друг в друге нужного человека. Родная душа — это тот, благодаря кому вы начинаете жить подлинной жизнью.

К ее удивлению, толпа заглушила ее голос аплодисментами. Я почти было поверил ее словам о том, что она будет очень плохо выглядеть на сцене. Это было не так.

— Ваши мнения совпадают с его мнениями? — спросил следующий человек из аудитории. — Бывают ли у вас разногласия?

— Бывают ли у нас разногласия? — повторила она. — Очень редко. Чаще наоборот, он включает погромче радио, и я обнаруживаю, что он — единственный из известных мне людей, кто обожает слушать мелодии, исполняемые на волынке. Он — единственный, кроме меня, кто может слово в слово пропеть со мной песенку «Одинок я, одинок» из истории Tubbу the Tuba, которую помнит еще с детских лет.

— Было время, — сказала она, — когда мы занимались такими разными вещами: Я была активистом движения против войны, а Ричард — пилотом ВВС. У меня был один мужчина, у Ричарда этой одной женщиной были многие. Он много ошибался, но сейчас он, конечно, изменился.

В конечном счете не имеет значения, соглашаемся мы или нет, или кто из нас прав. Важно то, что происходят между нами: всегда ли мы меняемся, растем ли мы и любим ли друг друга еще сильнее. Вот что имеет значение.

— Можно ли вставить словечко? — спросил я.

— Пожалуйста.

— Вещи, окружающие нас, — дома, работа, машины — все это обрамление, декорации для нашей любви. Вещи, которые принадлежат нам, наши жилища, события наших жизней — это пустые декорации. Как легко погнаться за оправой и забыть об алмазе! Единственное, что имеет значение в конце нашего пребывания на земле, это то, как сильно мы любили, каким было качество нашей любви.

Во время первого перерыва большинство слушателей поднялись и стали потягиваться, некоторые подошли к нам с книгами и попросили автографы. Другие встретились и начали разговаривать между собой без формального знакомства возле сцены, в месте, которое мы отвели для них.

Когда люди снова расходились по местам перед началом пятого часа нашей беседы, я коснулся плеча Лесли.

— Как самочувствие, маленький вук? С тобой все в порядке?

— Да, — ответила она. — Я никогда не думала, что будет так! Это прекрасно!

— Ты так сообразительна! — сказал я. — Так рассудительна и симпатична. Ты могла бы очаровать любого мужчину из зала.

Она пожала мою руку.

— Благодарю, но я выбираю этого. Кажется, пора начинать снова?

Я кивнул и включил микрофон.

— Мы готовы, — сказал я. — Давайте продолжим. Задавайте любые вопросы, которые когда-либо возникали в умах людей, начиная с самой зари человеческой цивилизации. Мы обещаем, что ответим на них к вашему полному удовлетворению!

Очень многое из того, о чем мы говорили, звучало необычно, но ничто не было неискренним: Мы были похожи на двух физиков-теоретиков, которые вышли на сцену, чтобы сказать о том, что если человек путешествует со скоростью, близкой к скорости света, то он становится моложе тех, кто остался на земле. Или о том, что свойства пространства на расстоянии одной мили от солнца отличаются от свойств пространства на таком же расстоянии от земли, потому что возле солнца пространство сильнее искривлено.

Это невероятные идеи, которые могут быть восприняты только с улыбкой, но тем не менее они истинны. Интересно, чем больше привлекает физика высоких энергий — своей правильностью или необычностью?

— Прошу вас, мадам, — сказал я, обращаясь к женщине, которая стояла на середине аудитории, ожидая с любопытством, куда она отправится с нами на этот раз.

— Вы собираетесь когда-нибудь умереть?

Легкий вопрос; мы ответим на него по очереди.

В этот день мы плавали по морю вопросов, увлекаемые ветром знания, который изменил и обучил нас.

Почему у нас появляются проблемы?

Может ли смерть разлучить нас? И поскольку вы, конечно, скажете, что она не может разлучить, скажите, пожалуйста, как нам поговорить с друзьями, которых нет в живых?

Правда ли, что в действительности зла не существует?

Как вы себя чувствуете, женившись на актрисе?

Приняли ли вы Господа Иисуса Христа в качестве своего Личного Спасителя?

Зачем нужно государство?

Вы когда-нибудь болеете?

Кто летает на НЛО?

Отличается ли ваша любовь сейчас от той, которая была год назад?

Сколько у вас денег?

Действительно ли Голливуд очарователен?

Если я жил раньше, почему я об этом забыл?

Так ли она удивительна, как ты говоришь? Что вам не нравится друг в друге?

Вы уже перестали изменяться?

Вы можете знать свое будущее?

Зачем, вы все это говорите?

Как тебе удалось стать кинозвездой?

Изменяли ли вы когда-нибудь свое прошлое?

Почему музыка так сильно действует на нас?

Пожалуйста, покажите какой-нибудь парапсихологический опыт.

Почему вы так убеждены, что все бессмертны?

Как узнать, нужно ли в данном случае вступать в брак?

Сколько других людей видят мир так, как вы?

Куда нам пойти, чтобы встретить того, кого нам следует любить?

Все путешествия этого дня, казалось, длились одно мгновенье, будто мы сами перемещались в пространстве со скоростью света.

Вскоре наступило время, когда мы захлопнули за собой дверь номера гостиницы и упали вместе на кровать.

— Не так уж плохо, — сказал я. — Хороший денек. Ты устала?

— Нет! — сказала она. — Там была такая хорошая атмосфера, столько силы, столько любви. Радость приходит и охватывает всех нас!

— Давай на следующий раз попробуем видеть ауру. — сказал я. — Говорят, что во время теплых массовых встреч аудитория и сцена окружена со всех сторон золотистым сиянием. Каждый будто наэлектризован.

Я посмотрел на ее блузку.

— Можно прикоснуться?

Она удивленно покосилась на меня.

— Что ты имеешь ввиду?

— Это обычай курсантов летного училища. Никогда не прикасайся к другому человеку без разрешения.

— Едва ли тебе нужно разрешение, мистер Бах.

— Я лишь подумал, что прежде чем сорвать с тебя одежду, я должен быть вежливым и спросить.

— Животное, — сказала она. — Когда мужчина спрашивал, остались ли еще драконы, мне следовало указать на тебя.

Я покатался на спине по кровати, взглянул на бесцветный потолок и закрыл глаза.

— Я — дракон. Но я и ангел тоже, не забывай этого. У каждого из нас есть своя тайна, свои приключения, правда? Мы одновременно идем вместе миллионами путей через время. Что мы делаем во все другие времена? Я не знаю. Но у меня есть одна очень странная уверенность, дорогая, — сказал я, — я уверен, что то, что мы делаем сейчас…

— …Связано светящимися узами, — продолжала она, — с тем, что мы делали тогда!

Я вздрогнул и как бы проснулся, когда она закончила мою мысль.

Она лежала на боку на постели, и ее голубые как море глаза пристально смотрели в мои. Она понимала меня и знала еще так много всего.

Я обратился так нежно, как только мог, к жизни, которая сияла и танцевала в этих глазах:

— Здравствуй, тайна, — прошептал я.

— Здравствуй, приключение.

— Куда мы уйдем отсюда? — спросил я, исполненный нашего общего могущества. — Как мы будем изменять этот мир?

— Я видела наш дом сегодня, — ответила она. — Когда женщина спросила, знаем ли мы будущее. Помнишь наш сон? И тот дом во сне? Я видела леса на острове, и луга тоже. Я видела то место, где мы построим дом, в котором мы были во сне.

Один уголок ее рта едва заметно приподнялся от улыбки.

— Как ты думаешь, они — эти сотни других нас, рассеянных везде по пространству-времени, — не будут против? Учитывая все то, через что мы прошли, — сказала она, — как ты думаешь, они не будут возражать, если мы сначала построим дом, а потом изменим мир?