Двадцать восьмая серия: сексуальность

У слова "частичное" два смысла. Во-первых, оно обозначает состояние интроецированных объектов и соответствующее состояние влечений, привязанных к этим объектам. С другой стороны, оно обозначает избранные телесные зоны и состояния влечений, для которых первые служат "источником". Есть объекты, которые сами могут быть частичными: грудь или палец для оральной зоны, экскременты — для анальной зоны. Не стоит, однако, смешивать эти два смысла. Часто отмечается, что два психоаналитических понятия — стадии и зоны — не совпадают. Стадия характеризуется типом деятельности, которая ассимилирует другие типы деятельности и реализует в определенном виде смесь влечений, например, на первой — оральной — стадии всасывание, ассимилирующее также и анус, или испражнение на анальной стадии, следующей за первой и наследующей от нее рот. Зоны, напротив, представляют собой изоляцию территории и действия, которые "инвестируются" в эту территорию, а также влечения, которые находят теперь в ней особый источник. Частичный объект стадии дробится действиями, которым он подчинен. С другой стороны, частичный объект зоны отделен от своего целого территорией, которую он занимает и которая ограничивает его. Конечно, организация зон и организация стадий происходит почти одновременно, поскольку все упомянутые позиции вырабатываются в течении первого года жизни, причем каждая из них вторгается в предыдущую и вмешивается в ее течение. Но главное отличие в том, что зоны — это факты поверхности, а их организация включает закладку, открытие и вложение третьего измерения, которое уже не является ни глубиной, ни

высотой. Можно было бы сказать, что объект зоны "проецируется", но тогда такое проецирование — уже не глубинный механизм. Оно указывает теперь на поверхностную операцию — то есть операцию, происходящую на поверхности.

Согласно фрейдовской теории эрогенных зон и их связи с перверсией, можно выделить третью позицию — сексуально-извращенную. Ее автономия основывается на соответствующем ей измерении: сексуальное извращение отличается как от депрессивного подъема или преображения, так и от шизофренического низвержения. Эрогенные зоны вырезаются на поверхности тела вокруг отверстий, отмеченных слизистыми оболочками. Когда люди замечают, что внутренние органы тоже могут стать эрогенными зонами, то это выглядит как следствие спонтанной топологии тела. Согласно последней, как сказал Симондон по поводу мембран, "все содержимое внутреннего пространства топологически находится в контакте с содержимым внешнего пространства на пределах живого"¹. Мало сказать, что эрогенные зоны вырезаны на поверхности, ибо поверхность не предшествует им. Фактически, каждая зона — это динамическая формация поверхностного пространства вокруг сингулярности, заданной отверстием. Она может быть продолжена во всех направлениях, вплоть до окрестности другой зоны, зависящей от другой сингулярности. Наше сексуальное тело — это изначально клоака Арлекина. Каждая эрогенная зона неотделима от одной или нескольких сингулярных точек, от сериального развития, строящегося вокруг сингулярности, и от влечения, устремляющегося на эту территорию. Она неотделима от частичного объекта, "спроецированного" на эту территорию в качестве объекта удовлетворения (образ), от наблюдателя или эго, связанного с этой территорией и испытывающего удовлетворение; и от способа объединения с другими зонами. Вся поверхность — продукт такого соединения, что, как мы увидим, порождает специфические проблемы. Именно потому, что полная поверхность не предсу-ществует, сексуальность в ее первом (до-генитальном)

__________

¹ Gilbert Simondon, op.cit., p.263.

аспекте следует понимать как действительное производство частичных поверхностей. Соответствующий этому производству ауто-эротизм характеризуется объектом удовлетворения, проецируемым на поверхность, и маленьким нарциссическим эго, созерцающим поверхность и находящим в этом наслаждение.

Как же осуществляется это производство? Как формируется эта сексуальная позиция? Ясно, что их принцип нужно искать в предыдущих позициях и особенно в реакции депрессивной позиции на шизоидную позицию. Действительно, высота странно реагирует на глубину. С точки зрения высоты кажется, что глубина выворачивается, ориентируется по-новому, развертывает себя: с высоты птичьего полета, она всего лишь складка, которую можно более или менее легко разгладить или, вернее, локальное отверстие, окаймленное на поверхности. Конечно же, фиксация или регрессия к шизоидной позиции вызывает сопротивление депрессивной позиции, направленное на то, чтобы поверхность не смогла сформироваться. В этом случае каждая зона усеивается тысячью отверстий, которые ее уничтожают. Или наоборот, тело без органов замыкается в полной глубине без границ и без внешнего пространства. Более того, депрессивная позиция сама не выстраивает поверхности; скорее, она сталкивает в дыру любого, кто имеет неосторожность оказаться рядом с ней — так было с Ницше, который обозрел поверхность с высоты шести тысяч футов — но лишь для того, чтобы кануть в уже отверстую бездну (вспомним явно маниакально-депрессивные эпизоды, предшествующие безумию Ницше). И это при том, что высота дает возможность закладывать частичные поверхности, подобные многоцветным полям, проплывающим под крыльями самолета. Что касается суперэго, то несмотря на его жестокость, оно благосклонно к сексуальной организации поверхностных зон — но лишь в той мере, в какой оно убеждено, что либидозные влечения отделены там от деструктивных влечений глубины².

____________

² Это постоянная тема работ Мелани Клейн: прежде всего, суперэго сохраняет функцию подавления в отношении не либидозных влечении, а только деструктивных влечений, сопровождающих первые (см., например: La Psychanalyse des enfants, pp.148–149). Именно поэтому тревога и вина рождаются не из либидозных влечений — даже инцестуозных — а из деструктивных влечений и их подавления: "Не столько инцестуозные тенденции, вызывающие в первый момент чувство вины, сколько сам страх инцеста порождается в конечном счете деструктивными импульсами, непосредственно связанными с ранними инцестуозными желаниями ребенка".

Конечно, сексуальные и либидозные влечения уже действовали в глубине. Но важно понять состояние их смеси — из влечений самосохранения, с одной стороны, и влечений к смерти, — с другой. В глубине влечения самосохранения, задающие систему пищеварения (всасывания и даже выделения), действительно обладают реальными объектами и целями, но в силу беспомощности грудного ребенка они не могут быть ни удовлетворены, ни обрести реальный объект. Вот почему так называемые сексуальные влечения оформляются гораздо позже влечений самосохранения, хотя рождаются вместе с ними и замещают интроецированные и проецируемые частичные объекты объектами, которые пока еще вне их досягаемости. Между сексуальными влечениями и симулякра-ми существует строгая взаимодополнительность. При этом разрушение не указывает на конкретный характер связи со сформированным реальным объектом. Скорее, оно характеризует весь способ формирования внутреннего частичного объекта (кусков) и всех отношений с ним, поскольку одна и та же вещь выступает и как разрушаемое и как разрушитель, служит разрушению эго как и всякая другая — до тех пор пока разрушающее-разрушаемое овладеет всей внутренней чувствительностью. В этом смысле все три влечения совпадают в глубине — при условии, что самосохранение обеспечивает влечение, сексуальность — объект-заместитель, а разрушение — всю полноту обратимых отношений. Но именно потому, что эта система угрожает самим основам самосохранения (система, где "есть" становится "быть съеденным"), то она заменяется на другую; смерть восстанавливается как влечение внутри тела без органов еще тогда, когда это мертвое тело остается нетленным и поддерживается тем, что сексуально рождается из самого себя. Мир орально-анально-уретральной глубины — это

мир обращаемой смеси, которую можно назвать поистине бездонной, ибо она свидетельствует о вечном низвержении.

Когда мы связываем сексуальность с полаганием поверхностей и зон, мы имеем ввиду, что либидозные влечения получают возможность по крайней мере двойного внешнего выхода, который находит свое выражение именно в ауто-эротизме. С одной стороны, они освобождаются от пищеварительной модели влечений самосохранения, поскольку обретают в эрогенных зонах новые источники, а в образах, проецируемых на эти зоны, — новые объекты: так, например, сосание отличается от всасывания. С другой стороны, либидозные влечения освобождаются от оков деструктивных влечений — по мере того, как они вовлекаются в созидательную работу поверхностей и в новые отношения с новыми пл±нкообраз-ными объектами. И опять-таки, очень важно делать различие, например, между оральной стадией глубины и оральной зоной поверхности; между интроецируемым и проецируемым внутренним частичным объектом (симу-лякр) и объектом поверхности, проецируемым на зону в соответствии с совершенно иным механизмом (образ); и, наконец, между низвержением, зависящим от глубины, и извращением, которое неотделимо от поверхностей³.

______________________________________________

³ Лапланшем и Понталисом ясно показан первый пункт — а именно, что сексуальные влечения освобождаются от влечений самосохранения и питания: Vocabulaire de la psychanalyse, Paris, P.U.F., 1967, p.43 (и "Fantasme originaire, fantasmes des engines, origine du fantasme", Temps modemes, nе 215, 1964, pp. 1866–1867). Но о таком освобождении мало сказать, что влечения самосохранения обладают внешним объектом и что этот объект обойден сексуальными влечениями ради чего-то вроде "возвратной формы [глагола]". На деле, у освобожденных сексуальных влечений по-прежнему есть объект, проецируемый на поверхность: так, например, сосание пальца — это проекция груди (а в пределе, это проекция одной эрогенной зоны на другую). Лапланш и Понталис полностью осознают это. Но помимо всего прочего, сексуальные влечения, поскольку они связаны в глубине с пищеварительными влечениями, уже обладают специфическими объектами, отличными от объектов этих влечений — а именно, частичными внутренними объектами. Необходимо различать два состояния сексуальных влечений, Два типа объектов этих влечений и два механизма их прое цирования. И нужно критически отнестись к таким понятиям, как понятие о галлюцинаторном объекте, якобы нераздельно примыкающем к внутреннему объекту, утраченному объекту и объекту поверхности.

Второй пункт состоит в следующем: сексуальные влечения освобождаются от деструктивных влечений. Мелани Клейн постоянно возвращается к этому. Вся ее школа справедливо пытается оправдать сексуальность и отмежевать ее от деструктивных влечений, с которыми она связана только в глубине. Именно в этом смысле Паула Хейманн обсуждает понятие полового преступления: Developpements de la psychanalyse, p.308. Правда, что сексуальность извращена, но извращение определяется прежде всего ролью частичных эрогенных зон поверхности. "Половое преступление" относится кипой области — той, где сексуальность действует только в глубинном смешении с деструктивными влечениями (низвержение, а не извращение). В любом случае, нельзя смешивать два совершенно разных типа регрессии в рамках весьма общей темы возврата к "пре-генитальному" (например, регрессия к оральной стадии глубины и регрессия к оральной зоне поверхности).

Итак, мы должны рассматривать получившее двоякий выход либидо как истинную поверхностную энергию. Однако, не следует думать, что другие влечения исчезли, что они не продолжают своей работы в глубине, и в особенности, что они не занимают своеобразной позиции в этой новой системе.

Следует еще раз вернуться к сексуальной позиции в целом, со всеми ее следующими друг за другом элементами, которые до такой степени накладываются друг на друга, что предшествующий элемент можно определить только через его противостояние последующему элементу или же посредством его реставрации в последнем. Пре-генитальные эрогенные зоны или поверхности неотделимы от проблемы координации между ними. Хотя, конечно, эта координация осуществляется несколькими разными способами: по смежности — в той степени, в какой сложившиеся на одной зоне серии распространяются на другие серии; на расстоянии — в той степени, в какой зона может быть развернута или спроецирована на другую зону, обеспечивая тот образ, который удовлетворяет последнюю; и, наконец, непосредственно, как на стадии зеркала у Лакана. Тем не менее, верно и то, что функция непосредственного и глобального объединения, или всеобщей координации, в нормальном случае

переходит к генитальной зоне. Именно эта зона должна связывать все другие частичные зоны, что и происходит благодаря фаллосу. Сам фаллос при этом играет роль не некоего органа, а роль особого образа, проецируемого — и в случае маленькой девочки, и в случае маленького мальчика — на эту привилегированную [генитальную] зону. У органа пениса уже довольно долгая история, связанная с шизоидной и депрессивной позициями. Как и все остальные органы, пенис познал приключения глубины, где его расчленили, поместили внутрь материнского или детского тела; где он жертва и агрессор; и где он отождествляется с ядовитыми кусками пищи или с извергаемыми экскрементами. Но ему не менее знакомы и приключения высоты, где он — будучи благотворным и хорошим органом — несет любовь и наказание, одновременно удаляясь с тем, чтобы сформировать цельную личность или орган, соответствующий голосу, то есть объединенному идолу обоих родителей. (Параллельно этому родительский коитус, который сначала воспринимался как чистый шум, ярость и агрессия, становится внятным голосом, даже если он молчит или огорчает [frustrer] ребенка). Именно с этой точки зрения Мелани Клейн показывает, что шизоидная и депрессивная позиции обеспечивает начальный этап Эдипова комплекса; то есть, что переход от плохого пениса к хорошему — это обязательное условие появления Эдипова комплекса в строгом смысле слова, и выхода на генитальную организацию и круг соответствующих новых проблем⁴. Мы знаем, в чем суть этих новых проблем:

________________

⁴ По поводу "плохого" и "хорошего" пениса см. Мелани Клейн, La Psychanalyse des enfants, pp. 233, 365. Клейн особо подчеркивает, что Эдипов комплекс несет в себе предшествующую позицию "хорошего пениса" так же, как и освобождение либидозных влечений от деструктивных влечений: "Ибо, только если ребенок твердо уверен, что мужские гениталии — и отцовские, и его собственные — "хорошие", он позволяет себе направить генитальные желания на мать… и сталкивается с ненавистью и соперничеством, составляющими природу его Эдипова комплекса" (Contributions to Psycho-Analysis 1921–1945, London: Hogarth Press, 1948, рр.381–382). Как мы увидим, это не значит, что у сексуальной позиции и эдиповой ситуации нет новых тревог и опасностей — таков, например, особый страх кастрации. И если верно, что на ранних стадиях Эдипого комплекса суперэго направляет всю свою суровость прежде всего против деструктивных влечений, то только на поздних стадиях Эдипого конфликта появляется защита от либидозных импульсов…" (La Psychanalyse des enfants, pp. 148–149)

речь идет об организации поверхностей и о координации между ними. Действительно, если поверхность влечет освобождение от пищеварительных и разрушительных влечений, то ребенку может прийти мысль, будто он отбрасывает поддержку и власть родителей, а это в свою очередь позволяет надеяться, что пенис — как. совершенный и хороший орган — появится, дабы установиться и спроецироваться на генитальную зону ребенка. И если это так, то пенис станет фаллосом, который "дублирует" органы самого ребенка и позволяет ему вступать в сексуальную связь с матерью, не оскорбляя отца.

Что существенно, так это те осмотрительность и умеренность, с какими по началу заявляет о себе Эдипов комплекс. Фаллос — как образ, проецируемый на генитальную зону, — вовсе не является агрессивным орудием проникновения и вспарывания [eventration]. Наоборот, это орудие поверхности, призванное залатать раны, нанесенные материнскому телу разрушительными влечениями, плохими внутренними объектами и пенисом глубины, а также успокоить хороший объект, убедить его сохранять благосклонность. (В этом смысле, по-видимому, процесс "возмещения", на котором настаивает Мела-ни Клейн, направлен на закладку поверхности, которая сама обладает восстановительными свойствами). Тревога и вина рождаются не из Эдипового желания инцеста. Они формируются заранее: первая в период шизоидной агрессивности, последняя во время депрессивной фру-страции. Эдипово желание только инициирует их. Эдип — это герой-миротворец геркулесовского типа. Здесь мы сталкиваемся с Фиванским циклом. Эдип рассеивает инфернальную власть глубины и астральную власть высоты и взывает теперь только к третьему царству — поверхности. Ничего, кроме поверхности. Отсюда его уверенность, что на нем нет вины, его убежденность, что он сделал все, чтобы избежать предсказанного. Этот тезис, который еще предстоит развить в опоре на ин-

терпретацию всего мифа, находит подтверждение в изначальной природе фаллоса. Фаллос не врезается, а, скорее, — подобно плугу, вспахивающему плодородный слой земли, — прочерчивает линию на поверхности. Эта линия, исходящая из генитальной зоны, связывает вместе все эрогенные зоны, обеспечивая, таким образом, их соединение и "взаимообмен" и сводя вместе все частичные поверхности в одну и ту же поверхность на теле ребенка. Более того, предполагается восстановить поверхность на теле самой матери и вернуть устраненного отца. Именно в эдиповой фаллической фазе происходит резкое различение двух родителей: матери, взятой в аспекте поврежденного тела, которое нужно залатать, и отца, взятого в аспекте хорошего объекта, который надо вернуть. А кроме того, именно здесь ребенок достигает устанавливания поверхности на своем собственном теле и объединения зон благодаря особым привилегиям генитальной зоны.