Письмо одиннадцатое

О войне

Жизнь в этом мире есть борьба. Борьба – дитя греховного раздора, она происходит от неполноты. Но через борьбу преодолевается этот раздор и происходит восполнение жизни. Война – одна из благородных, хотя и ужасных форм борьбы. Война – антиномична по своей природе, она есть осуществленное противоречие. Во имя жизни ведется война и служит она полноте жизни. И война сеет смерть. Цель войны – мир и объединение. Войны были могущественнейшим средством объединения человечества. Народы братались в кровавых распрях и в столкновениях. С древних времен через войны объединялись человеческие общества в большие исторические тела, в огромные империи; через войны разливались народы по поверхности земли, и этим путем уготовлялись единое человечество и единая всемирная история! И война же была выражением самого кровавого раздора в человечестве, взаимной ненависти народов и жажды истребления. Война есть тьма и свет, ненависть и любовь, животный эгоизм и высшее самопожертвование. Война не может быть только добром или только злом, в ней есть и великое добро, и великое зло. Война – порождение греха и искупление греха. Война говорит о трагизме жизни в этом мире, о невозможности в нём окончательного устроения, спокойствия и бесконечного благоденствия и благополучия. Война наносит самые страшные удары мещанству, мещанскому покою и удовлетворенности. Демон войны всегда увлекал человечество вдаль, отрывал его от мещанской прикованности и ограниченности. Война всего более говорит об иррациональных, демонических силах в человеке, об огне, который всегда может вспыхнуть и сжечь все человеческие интересы. Война есть опытное опровержение рационалистического взгляда на историю. Ибо, поистине, народы должны периодически сходить с ума, чтобы воевать. Между интересами отдельных людей и целых народов и войной существует иррациональная несоизмеримость. Страшные жертвы войны не оправдываются никакими интересами. Эти страшные жертвы требуют сверхразумной санкции, требуют веры в цель и смысл, лежащие за пределами этого эмпирического отрывка земной жизни. Если, по мнению остроумного социолога В. Кидда, разум не может одобрить целей прогресса, не может дать санкции для жертвы индивидуальными интересами во имя далеких интересов социального организма и потому требуется санкция сверхразумная, религиозная, то особенно верно это по отношению к войне. В войне падают жертвой не только отдельный человек, но и целые поколения. Можно ли оправдать такое самопожертвование интересами отдельных людей и целого поколения? Необходимо отречься от своего малого разума, чтобы оправдать такое самопожертвование. Рациональное оправдание войны какими бы то ни было интересами – нелепо и невозможно. Вот почему рационалисты и позитивисты бывают в принципе против войны, они обычно склоняются к пацифизму. Люди же религиозные легче принимают войну с её ужасами и не восстают принципиально против войны, хотя и сознают её зло.

Вы, пацифисты-гуманисты, восстающие против войны и призывающие к вечному миру, вы не верите в высший смысл человеческой жизни, не верите в вечную жизнь. И вас убийство на войне более страшит, чем верующих христиан, принявших в сердце своё заповедь божественной любви. Это понятно, это может удивлять лишь тех, которые не вникают глубже в смысл жизни. Вы очень поверхностно смотрите на жизнь человека и видите лишь отрывок этой жизни на плоскости. И вы хотите, чтобы отрывок этой жизни на плоскости был устроен как можно спокойнее, удовлетвореннее и приятнее. Дальше, выше и глубже для вас уже ничего не существует. Вас страшит физическое убийство так, как не страшит оно христиан, знающих жизнь бесконечную, ибо с физической смертью для вас всё кончается. И вы не задумываетесь над тем, что убийство духовное в тысячу раз страшнее убийства физического. Между тем как мирная жизнь наша наполнена духовным убийством. Без всякой войны убиваем мы ближних наших нашими чувствами и мыслями, пускаем во все стороны человекоубийственные токи, отравляем страшными ядами души людей. Наша мирная жизнь полна ненависти и злобы, и эта ненависть и злоба убивает людей. В Евангелии сказано, что убивающих душу нужно бояться больше, чем убивающих тело. И вот в самые мирные, не воинственные времена идет война, убивающая души, отравляющая и растлевающая души людей. Почему это не пугает вас? Почему это пугает вас менее, чем физические убийства на войне? Всякое убийство по внутренней своей сущности есть убийство духовное, а не физическое. Убийство не есть передвижение атомов материи. Убийство есть акт воли, направленный на отрицание и истребление человеческого лица. И на войне с более глубокой точки зрения не происходит такого убийства.

Ибо физическое убийство во время войны не направлено на отрицание и истребление человеческого лица. Война не предполагает ненависти к человеческому лицу. На войне не происходит духовного акта убийства человека. Воины – не убийцы. И на лицах воинов не лежит печати убийц. На наших мирных лицах можно чаще увидеть эту печать. Война может сопровождаться убийствами как актами духовной ненависти, направленной на человеческое лицо, и фактически сопровождается такими убийствами, но это не присуще войне и её онтологической природе. Зло нужно искать не в войне, а до войны, в самых мирных по внешнему обличию временах. В эти мирные времена совершаются духовные убийства, накопляются злоба и ненависть. В войне же жертвенно искупается содеянное зло. В войне берет на себя человек последствия своего пути, несет ответственность, принимает всё, вплоть до смерти. Ибо, поистине, не бесконечная благополучная жизнь на земле является последствием всех этих земных устроений без Бога, во имя своё, а смерть. Война – великая проявительница. В ней проецируется на плоскости то, что происходит в глубине. И совершенные раньше духовные убийства в ней появляются в плане физическом. Война не столько зло сама по себе, сколько связана со злом и является последствием зла более глубинного. И в духовной природе войны есть своё добро. Не случайно великие добродетели человеческого характера выковывались в войнах. С войнами связана выработка мужества, храбрости, самопожертвования, героизма, рыцарства. Рыцарства и рыцарского закала характера не было бы в мире, если бы не было войн. С войнами связано героическое в истории. Я видел лица молодых людей, добровольцами шедших на войну. Они шли в ударные батальоны, почти на верную смерть. Я никогда не забуду их лиц. И я знаю, что война обращена не к низшим только, а и к высшим инстинктам человеческой природы, к инстинктам самопожертвования, любви к родине, она требует бесстрашного отношения к смерти. Не следует забывать, что на войну люди идут умирать, а не только убивать. И потому война, при духовно должном отношении к ней, облагораживает и возвышает человеческую душу. Ваш пессимизм имеет мещанскую природу. Ваш идеал внешнего мира – буржуазный идеал земного благоденствия, под которым будет клокотать человеческая ненависть и злоба. Для греховного человечества пацифизм есть ложь и неправда, внешний обман. Ваша боязнь физического насилия происходит от неодухотворенного отношения к жизни, от слишком исключительной веры в материальный мир. Но физического насилия не существует как самостоятельной действительности, оно есть лишь выражение духовного состояния человека и мира. Всё материальное имеет лишь символическую, значковую природу. Вы же хотите устранить последствие, оставив причину, уничтожить внешнее выражение, не изменив внутреннего существа. И ещё в пацифизме вашем есть сторона, неблагоприятная для характеристики вашего отношения к жизни. Война говорит о самобытной исторической действительности, она дает мужественное чувство истории. Пацифизм есть отрицание самостоятельности исторической действительности и исторических задач. Пацифизм подчиняет историю отвлеченному морализму или отвлеченному социологизму. Он срывает историю до её духовно-реального конца.

Очень интересна психология войны. В ней следует искать разгадки психологии народных масс, она является самым сильным опровержением рационалистического обоснования общественности. Если вообще нельзя построить общество на разумном общественном договоре, то всего менее можно построить на нём войну. Война всегда имеет иррациональные основы и предполагает покорность человека целям, стоящим выше его постижимых интересов. Воевать нельзя во имя рассудочных, утилитарных, слишком понятных и взвешенных целей. Безумно воевать во имя разумных целей, и в высшем смысле «умно» воевать лишь во имя целей безумных. Это основной парадокс психологии войны. Всякая рационализация войны есть её убиение, всякая попытка сделать слишком понятными цели войны подрывает её пафос. Нельзя воевать за «землю и волю», как нельзя воевать во имя отвлеченной пользы государства, во имя «проливов» и т. д. Хорошо воевать можно лишь во имя безрассудных целей, таинственных, далеких и непонятных целей жизни, по иррациональным инстинктам, без рефлексии и рассуждения, за «веру, царя и отечество», за народные святыни, из любви к родине, превышающей все интересы. Войну нужно брать в её таинственной органичности и оставаться в ней покорными святыням, не переводимым ни на какие интересы. Демократическое требование, чтобы цели войны и смысл войны были понятны всем участникам войны, чтобы война была проведена через всеобщее избирательное право, чтобы каждый солдат свободно и разумно решал, хочет ли он воевать и имеет ли смысл война, есть революционно-рационалистическая нелепость, чудовищное непонимание природы войны и природы войска. Большевики тоже заставляют народ воевать во имя непонятного и безумного, во имя всемирной социальной революции, третьего интернационала и т. п., и потому только они и могут воевать. Массы всегда должны участвовать в войне во имя непонятного, таинственного и иррационального. И чем непонятнее, таинственнее, иррациональнее цель войны, чем больше священного трепета и священной покорности вызывает война, тем лучше организовано и дисциплинированно войско, тем лучше оно воюет. Человеческая масса может быть организована и дисциплинирована лишь иррациональными и непонятными для нее началами, воспринятыми как святыня. Начала слишком близкие и понятные дезорганизуют. Вы пробовали организовать и дисциплинировать русскую армию во время революции на рационально-демократических началах. Вы, безумцы или преступники, вообразили, что армия может существовать без иерархического строя. И вы вынули душу из армии, вы истребили её и направили её воинственную энергию на те цели, на которые влекли её иные стихийные инстинкты, иная иррациональность масс. Гражданская война, социальная война классов оказалась возможной, потому что в ней бушевала иррациональная стихия, её направляли звериные инстинкты. Но рационально-демократическая национальная война была невозможна. В эпоху французской революции армия хорошо и победоносно воевала потому, что она была покорна таинственному инстинкту любви к отечеству, её направляла созидающаяся нация. Войну решает и воевать хочет не эмпирический народ, а сверхэмпирическая нация.

Армия есть мистический организм. И хорошо воевать может лишь тот, в ком личность в её отдельности угашена в этом мистическом организме. Не может воевать тот, в ком есть личная рефлексия и личное рассуждение. Лишь таинственное преодоление своей отдельности, своей особи делает возможным принятие ужаса войны. Перед этим ужасом нельзя чувствовать себя отдельной рассуждающей личностью. Вне иерархического соподчинения невозможен никакой акт войны. Иерархическое начало в армии и есть начало, для личности иррациональное. Война есть выражение иррациональности жизни, она громко говорит о невозможности рационализировать жизнь без остатка. Демократизация армии и есть её рационализация, т. е. убиение единой души армии, распадение её на атомы. Рациональная и моральная критика войны предполагает распыление всех таинственных духовных реальностей. Душа масс распадается, атомизируется, когда массы выпадают из покорности таинственным священным целям жизни. И бесконечно выше тот, кто воюет во имя таинственной и священной цели жизни, чем тот, кто воюет во имя цели слишком понятной и близкой. Война, как и все жертвы истории, совершается и во имя Иванов и Петров, покорных и не понимающих цели войны. Масса Иванов и Петров может пережить значение для себя войны лишь бессознательно, в таинственной глубине своей, в смирении своем перед святынями. Весь мировой и исторический процесс со своими жертвами и страданиями совершается для каждого Петра и Ивана, для его вечной судьбы. Но это непостижимо рационалистически и позитивно-эмпирически, это предполагает осуществление целей жизни за пределами земной жизни. Вот почему христианство принимает войну с её ужасами и страданиями. И её с трудом принимают те, которые отрицают бессмертие, для которых всё исчерпывается этой жизнью. Когда погибла вера в высшие реальности, когда всё распылено, тогда нельзя более воевать, тогда лучше кончать войну.

Войне народов противополагаете вы войну классов, и все жертвы этой войны представляются вам оправданными. Вас ужасают убийства, совершенные на войне, но вы не боитесь совершать убийства в своих классовых, революционных войнах. Ваши гуманистические декламации прекращаются, когда речь идет о ваших революционных войнах. Когда нация с нацией ведет войну, вы делаетесь кроткими вегетарианцами, вы боитесь крови, вы призываете к братству. Но когда удается вам превратить борьбу наций в борьбу классов, вы становитесь кровожадными, вы отрицаете не только братство, но и элементарное уважение человека к человеку. В исторических войнах народов никогда не бывает такого отрицания человека, как в революционных войнах классов и партий. Война имеет свою обязательную этику отношения к противнику. Доблестного врага хоронят с воинскими почестями. В революционных классовых войнах всё считают дозволенным, отрицается всякая общечеловеческая этика. С врагом можно обращаться, как с животным. Война не нарушает космического иерархического строя, она соподчинена ему. Нарушает его лишь «гражданская война». Война подобна дуэли. Двум народам тесно жить на свете, они чувствуют себя оскорбленными друг другом, и они грудью встречают друг друга, признавая друг друга достойными борьбы. И война нравственно выше, духовнее социальной борьбы, «гражданской войны», которая не есть война. Война основана на признании реальности целости, общностей, духовных организмов. Социальная борьба, гражданская война отрицает все целости, общности, духовные организмы, она распыляет их, атомизирует их. Социальная борьба знает лишь общность или противоположность интересов, она не знает общности или противоположности духа. Гражданская война не может не вести к озверению. Не таинственные цели, не исторический рок народов порождает гражданские войны, а цели, для рассудка понятные, цели, связанные с выпадением человека или человеческих групп из организма, с осознанием интересов. Империалистические войны по природе своей всё-таки выше войн социальных. В них есть органическая идея, возвышающаяся над расслоением человеческих интересов, которой люди покорны, в них есть исторический рок народов, побеждающий ограниченность человеческого кругозора. Империалистические войны с древних времен имели своей целью универсальное единство. Через великие войны смешивались и соединялись расы, племена, национальности, объединялось человечество на поверхности земного шара. Война не отрицает реального единства, рожденного не из интересов, а из самих недр бытия. Но она говорит об иррациональной и антиномической жизни в иерархически реальных единствах.

Ложна та философия и та мораль войны, для которой война враждующих народов есть борьба Ормузда и Аримана, света и тьмы, добра и зла. Никогда в войне свет и правда не могут быть исключительно на одной стороне, а зло и тьма на другой. Такое элементарное морализирование над войной упрощенно переносит на историческую действительность категории личной морали и, в конце концов, ведет к аморальным последствиям. Когда народ мой воюет с вражеским народом, то нравственно предосудительным самохвальством было бы представлять себе свой народ перлом совершенства, вражеский же народ рисовать себе черным злодеем. В борьбе народов должно иметь свою «идею» и желать как можно сильнее отпечатлеть эту идею на мировой жизни. «Идея» моего народа не есть единственная, имеющая право на существование. У других народов есть другие «идеи», и они имеют своё оправдание. Происходит соревнование таких «идей», как бы естественный подбор могущественнейших идей. И Бог предоставляет народам своим свободу такого соревнования. В борьбу за свою «идею» народ вкладывает совокупность своих духовных сил. В столкновении народов моральная правота на одной стороне может быть относительной. Война не есть борьба за моральную правду и справедливость. Трудно даже понять, где справедливость в великом историческом столкновении народов. Почему справедливо, чтобы греки победили персов или персы греков, римляне галлов или галлы римлян, Наполеон весь мир или весь мир Наполеона? Почему может быть справедливо усиление одних империй или разрушение других? Справедливо ли разрушить турецкую империю или сохранить её? Все эти вопросы неразрешимы, потому что неверно поставлены. Война есть борьба не за справедливость, а за онтологическую силу наций и государств. Тут скорее уместен критерий биологический, чем этический. Можно видеть правду в победе духовно и материально сильных и жизненных наций, находящихся в периоде расцвета, над нациями слабыми, разлагающимися и отцветающими. В войне происходит состязание духов народных, испытание их сил. Война есть борьба за осуществление своего назначения в мире. Народ, почувствовавший себя избранным, движимый демоном призвания, не может остановиться в пути своем. Но его ждет имманентная кара, если на пути своем он принужден совершать слишком большие насилия, если несет в мир слишком много горя и страданий.

Войны бывают очень разнокачественные по своему характеру. Бывают войны более или менее равных по своей силе и по своей культуре народов. В этом случае происходит напряженное соревнование и состязание, которые должны решить, кому должно принадлежать преобладание в мире, чей дух будет ближе запечатлен на дальнейшей истории. Бывают войны народов могущественных и высококультурных против слабейших и малокультурных. В этом случае целью войны может ставиться колонизация, насаждение и распространение более высокой культуры. Первый тип войны представляет осуществление империалистических задач. Бывают войны народов угнетенных за своё освобождение, внешне более слабых, но внутренне ещё сохранивших свою духовную силу. Эти войны имеют своей целью не осуществление универсального единства, а отстаивание индивидуализации. Они не могут осуществляться самими слабыми и малыми нациями, в них принимают участие более могущественные нации, которые берут под свою защиту более слабых во имя своих мировых задач. Наконец, бывают войны, в которых сильные, варварские, некультурные народы заливают и порабощают народы высшей культуры, но уже дряхлеющей и изнеженной, подточенной внутренней нравственной болезнью. Таковы были в своё время нашествия мира германского на Рим и мира мусульманского на Византию. Эти нашествия могут носить очень дикий и разрушительный характер. И всё же имеют они какой-то внутренний смысл, скрытый от нашего поверхностного взора. Культурной Европе могут ещё грозить воинственные нашествия мира монгольского. Но какой бы характер ни носила война, она является показателем напряженного динамизма истории. Пацифизм же приводит к статическому взгляду на историю. Ваши пошлые революционно-демократические формулы, отрицающие «аннексии», и означают отрицание динамизма истории, неосмысленное и неосуществимое требование остановки истории, победы статики над динамикой. Динамика истории есть сложный ряд аннексий. К этим аннексиям на протяжении всего исторического процесса очень трудно было бы применить категорию справедливости. Справедливость – статическая, а не динамическая категория. Она требует мирового экилибра (равновесия), а не динамического процесса, всегда протекающего в трагических столкновениях и муках. Динамический процесс истории есть столкновение и взаимодействие рас, племен и национальностей, их усиление и ослабление, их передвижение по поверхности земного шара, присвоение или утрата ими земель, перераспределение их роли и места на земле. Нет такой статики в земном существовании народов, которая на веки веков определила бы справедливые границы для них. Самые устойчивые и закрепленные места на земле приобретены путем динамики. И аннексии прошлого, которые мы воспринимаем в кристаллизованных результатах, не более справедливы, чем направленные против них аннексии будущего.

История ещё не окончилась. Динамизм истории не ослабевает, а усиливается. Мир не приближается к земному благоденствию, к земному раю, к идиллии вечного мира. Всё принуждает нас думать, что мир идет к страшной борьбе, ко всё новым столкновениям исторических сил, к новым испытаниям мужества духа, рыцарского закала духа. Поверхность земного шара ещё не устроена. Ещё много исторических задач остались неразрешенными. Восточный вопрос неразрешим мирно. Вы же хотите обессилить и ослабить внутренне народы ко времени страшной борьбы, когда силы их духа будут подвергнуты страшным испытаниям. Демократическое и социалистическое отрицание войны в принципе есть очень хитрое обезоружение христианских народов, разоружение старых армий для образования новой интернациональной армии земного царства. Социалистический дух интернационализма подменяет христианский дух вселенскости. И христианство желает мира всему миру и братства народов. Но оно хочет, чтобы это был подлинный внутренний мир и подлинное внутреннее братство. В христианском мире и христианском братстве будет побеждено зло. В вашем же мире и в вашем братстве зло навеки остается непобежденным. Ваш пацифизм есть отрицание зла, нежелание знать зло, желание устроиться со злом так, как будто бы зла нет. И потому, никогда вы не достигнете ни всемирного братства, ни вечного мира. Пацифизм ваш окончательно истребляет рыцарские начала, рыцарски-воинствующую борьбу со злом.

Ваша идея вечного мира народов – буржуазная идея. Вы хотите внешнего спокойствия и благополучия, не искупив греха, не победив внутреннего зла. Вы хотите продолжать совершать духовные убийства, отстраняя от себя внешние их последствия, не испытывая ужасов физического убийства. Вы хотели бы притвориться, что народы замирены, что злая вражда в них побеждена. Вы хотите создать внешнее обличие братства народов, без той внутренней любви, которая только и могла бы его создать. Вы хотите идти от внешнего к внутреннему и по пути совсем забываете о внутреннем. Истинный же путь есть путь от внутреннего к внешнему. Ищите Царства Божьего, и всё остальное приложится вам. Вы же думаете, что Царство Божье приложится ко всему остальному. Вот почему вы никогда не придете к братству людей и народов. Братство нельзя создать на началах экономических и юридических, оно не вытекает ни из каких интересов и не может быть гарантировано никаким правом. Оно есть царство Духа. Истинный, онтологически реальный мир должен быть космическим миром, и истинное, онтологически-реальное братство должно быть космическим братством. Война ведется не только на ограниченных пространствах земли, не только в плане физическом. Она ведется во всех планах бытия, во всех иерархиях, она ведется и на небесах. В высших иерархиях ангелы Божьи воюют с ангелами сатаны. Но орудия их войны более тонки и эфирны. Взор ясновидящего повсюду в мироздании, в самых глубоких и самых далеких его пластах должен обнаружить войну. Видимая материальная война есть лишь выявление невидимой духовной войны. И как плоски, как жалки по сравнению с этой подлинной жизнью мира все выдуманные вами интернационалы, вечные миры и т. п.

Христианские апокалиптические пророчества не говорят нам о том, что под конец не будет войн, будет мир и благоденствие. Наоборот, пророчества эти говорят о том, что под конец будут страшные войны. Апокалиптическое чувство истории противоречит вечному миру. Все утопии земного рая, мира и благоденствия на земле разбиваются об апокалипсис. Апокалиптическое чувство истории – трагично. Оно научает нас той суровой истине, что в мире возрастает не только добро, но и зло, что самая страшная борьба ещё впереди. Впереди, в плане духовном, предстоит ещё самая страшная война, война царства антихриста с царством Христовым. Война Христа и антихриста, верных Христу и соблазненных антихристом и будет последней войной. Эта страшная духовная война будет иметь и свои материальные явления. Война была в самом истоке человеческой культуры. Она была могущественным двигателем культуры. Война идет и в самом конце человеческой культуры, на самой её вершине. Буржуазный и социалистический «вечный» мир не предотвратит этой последней войны и войн, предшествующих этой последней войне. Предстоит ещё столкновение мира арийско-христианского с монгольским Востоком. Апокалиптическая война переведет материальное столкновение в план духовный. И она бросает обратный свет на всё прошлое человечества, на духовную подкладку всей материальной борьбы. Внешний, экономически и юридически обусловленный мир прикрывает духовную глубину жизни, скрытый в ней огонь. Но прикрытие это не может быть вечным.

В пацифизме, гуманитарно-демократическом и интернационально-социалистическом, есть лицемерие, желание избежать последствий зла, а не самого зла. Война – антиномична по своей природе, и она сопротивляется всем гладким рационалистическим учениям. Глубоко антиномична война и для христианского сознания. Война вызывает трагический конфликт в душе христианина. Не добро и зло, не правда и ложь сталкиваются в этом конфликте, а два добра, две правды. Вам незнакома эта трагедия. Вы хотите знать лишь столкновение отвлеченного добра с отвлеченным злом. Но бесконечно сложнее и запутаннее жизнь человека. Трагедия человеческой жизни коренится в столкновении ценностей разного порядка, в неизбежности свободного выбора между двумя одинаково дорогими ценностями и правдами. Отечество есть непререкаемая ценность, и патриотизм есть высокое состояние духа. Но любовь к отечеству может столкнуться с любовью к другим, столь же несомненным ценностям, например с любовью к человеку и человечеству, к высокой культуре, к духовному творчеству и т. п. И войну можно принять лишь трагически. Греховно только желать войны и упиваться войной. Это – безбожно. Нужно желать и мира, нужно чувствовать скорбь и ужас войны. Любовь должна победить зло и раздор. Но любовь действует и на войне, преломленная в темной стихии. По учению Я. Беме, Божественная любовь, преломленная во тьме, превращается в гнев. То же происходит в стихии войны. В этом правда войны. Но война есть смешанная действительность, в ней действуют и другие начала, и начала злой ненависти и злой корысти. И потому не может она не вызывать скорби. Война ставит человека лицом к лицу со смертью, и это прикосновение к тайне смерти человека углубляет человека.

Но война может внутренне разлагаться и вырождаться, она может терять свою идею и свой смысл. Это и произошло с мировой войной нашего времени после катастрофы с Россией. Мировая война не разрешила никаких задач и кончилась дурным миром. Внутренне война продолжается. У наших союзников не было положительной идеи войны, сознания миссии, связанной с этой войной. Союзническая идеология была гуманитарно-пацифистская, руководящей идеей тут была идея масонская. Но масонство, в конце концов, хочет ослабить все нации, лишить их индивидуального характера, подменить Церковь Христову ложной гуманистической лжецерковью, конкретное всеединство человечества – абстрактным единством. Старая христианская Европа погибает от вражды, от продолжающейся внутренней войны Франции и Германии. Германия облагорожена поражением и заслуживает иного отношения, чем то, которое было к ней во время войны. Силы, враждебные христианству, разложили войну и лишили её внутреннего смысла. Тогда вступает в свои права правда мира. Бывают периоды в истории, когда война становится безусловным злом, когда здоровый духовно-религиозный инстинкт должен требовать мира для всего мира. И если тогда мира не будет в Европе, то Европе грозит гибель, грозит торжество монгольского Востока. Но нельзя обольщать себя оптимистическими надеждами. Духовный раздор Европы дает основания для пессимистических предчувствий.