ГЛАВА ВТОРАЯ

ОТВЕТНЫЙ УДАР

Наука дала нам всё. Всё что мы имеем, от самого факта нашего благополучного рождения, шансы которого были бы резко понижены в случае отсутствия адекватной медицины, и вплоть до нынешнего статуса, обеспеченного сложнейшей системой наукоемких производств. Если сформулировать принцип ее действия несколькими словами, можно сказать, что она научила человека концентрировать нужные ресурсы для того, чтобы потом их организовать и потратить, преобразовав отобранное в ту или иную форму, придав исходному сырью соответствующий порядок. И если допустить что Бог создал человека «по своему образу и подобию», т. е. согласно собственным планам и представлениям, то теперь мы получили возможность менять всё, согласуясь с законами не допускающими исключений и не зависящими от текущей социально-политической конъюнктуры.

Овладение огнем, навыками производства бронзы и железа, изобретение лука, — типичные примеры. Одновременно, представляется бессмысленным пытаться оценить ее вклад в каком-то количественном эквиваленте и фантазировать что она могла бы дать, но что действительно интересно — прикинуть ее реальную эффективность, ее коэффициент полезного действия исходя из соотношения биологического качества индивидов в наиболее благоприятные моменты существования белого человечества и наличествующим тогда уровнем развития науки. Сразу же отбросим как бредовые популярные в последнее время построения, согласно которым насаждается схема убиения «духовности» через «прогресс» и еще что-то в этом роде. Вроде бы влачащие нищенское темное существование рабы, крестьяне и рабочие эпохи Фридриха Великого или Екатерины Второй были «несомненно духовнее». Они-де и в церковь ходили, и не сквернословили, и в Бога и святых верили, и по десять детей рожали, и спали только со своими женами, причем с ними же еще и умудрялись не разводиться, а жены выходили замуж исключительно целомудренными, и законы посправедливее были. Да, кто-то был качественно выше. Все-таки Леонардо и Моцарт жили тогда, а не сейчас. И античные скульптуры тоже ведь лепились с кого-то, а не были продуктом абстрактных фантазий.[19] И весь мир арийцы захватили тогда, а не сейчас. Сейчас пришли захватывать их. Но на статистическом уровне примитивность, мрак, голод и нищета развитию духовности никак не способствуют. Эти концепции в последние несколько лет стали особенно популярны на постсоветском пространстве. Вновь и вновь поднимается «актуальнейший» вопрос о неслыханном духовном преимуществе советского человека, ужасного на лицо и якобы почти доброго внутри.[20] Двигателями таких разглагольствований являются почти всегда интеллигенты, конкретнее — наиболее оголтелая (а потому и примитивная) их часть. Доказательств того, как стояние в очередях, тотальный дефицит и белиберда исторгаемая коматозными, обвешанными золотом дегенератами, чьи дети и внуки разлагались от алкоголя и наркотиков,[21] может влиять на повышение духовности, нам, естественно, никто не дает. И не даст. Всё ограничивается общими фразами, междометиями и водевильно-мелодрамными вздохами. С такими подходами мы можем договориться до того, что самыми «духовными» и «прогрессивными» будут объявлены примитивные племена населяющие Тибет, Гималаи или джунгли Центральной Африки. И хотя первые две точки уже признаны таковыми определенной частью населения обратившей свои взоры «к мудрости Востока», ищущей «Шамбалу», погружающейся в «нирвану» и вкушающей суши, предварительно переодевшись в кимоно, позже мы покажем, что вся мудрость Востока заключается в отсутствии там всякой мудрости.

Как мы уже говорили, система это все мы плюс все наши связи и если система нас не устраивает, более того, становится опасной для нашего существования, резонно попытаться заглянуть как внутрь себя, так и в те связи, которыми мы привязаны к внешнему миру. С одной стороны каждый новый день дает очередной повод для оптимизма, достаточно просто читать новости науки и техники, с другой, видишь, что будущее белой расы выглядит все менее и менее гарантированным. Но дело не в прогрессе. Почему деградировал античный мир? Ведь он выделялся отнюдь не технической стороной. И с экологией там все было в порядке, и народ без войн не скучал. Белые тогда «выскочили» в средневековье каким-то чудом, этим чудом можно было бы объявить введение христианства, внесшее в окончательно разупорядоченный античный мир элементы восточной организации. Она надолго тормозила всякий интеллектуальный рост, но тогда он был не самым важным фактором, главное было просто выжить. Для начала.

Про античные ценности, ну или про то, что считалось таковыми, вспомнили в массовом порядке когда начало валиться само христианство — в эпоху Возрождения. Это очень важный факт, он показывал, что дохристианская фаза развития белого человека являлась совсем не пустым временем и само принятие христианства отнюдь не было предопределено. Только теперь, время с IV по XIV век выглядело каким-то потерянным. Стоило ли возводить христианский парадиз на земле, чтоб через тысячу лет начать копировать античность?.[22] А ведь в свое время казалось, что принятие религии Христа, причем на уровне всей расы, означает принципиальную невозможность возврата к прошлому. Но к прошлому вернулись, для начала соединив античность с христианством. Это был конец, пусть и не столь близкий.[23] Он не подразумевал номинального возврата к античности, такая возможность была принципиально исключена, но он гарантировал обесценивание всех христианских ценностей в будущем. В этом и был смысл прогресса. Если вы идете вперед — идите вперед. Если вы христианин, будьте им до конца, а не пытайтесь сделать свою связь с Христом более удобной и эстетически выраженной. Мезальянс христианства с античностью напоминал 70-80-е годы в СССР, когда еврейские шансонье, чьи дедушки-бабушки делали революцию, «вдруг» с надрывно-ностальгическим пафосом запели про «белое дело», «господ офицеров», «гусарскую рулетку» и прочих «поручиков голицыных» и «корнетов оболенских». Было ясно: идеология переживает «кризис жанра» и больше не может заниматься «вариациями на тему». Впрочем, созданный ими первичный ореол «святости и благородства» вокруг монархии через несколько лет сильно пригодился. Архитекторам «новой демократической России». Для идеологии это было смертельно, но жизнь правящего клана продевалась.[24] Так же и произошло с христианством. Оно отступало, но по чуть-чуть, где-то в глубине душ своего умственного слоя тая надежду повернуть все обратно.

Мы уже говорили, что реальные ценности это те, которые не могут быть обесценены в принципе. Они существуют независимо от нашей воли и являются базовыми для устойчивого существования нашей расы. И если говорить о ценности христианства, то она только одна — эту религию приняли белые.[25] Захватив весь мир, они подняли ее статус до религии номер один. Белые и христианство шли бок о бок, но сама христианская доктрина расовый статус игнорировала, что неизбежно создавало опасность обесценивания и деградации расовых ценностей вместе с деградацией христианства. Сейчас, когда это фактически произошло, можно весьма часто видеть защитную реакцию некоторых белых: декларируя нацистские и расистские взгляды, причем в самой разнузданной форме, они, при каждом удобном случае, демонстрируют свою приверженность христианству, отождествляя его с некой «изначальной» и «традиционной» религией белых. Католик Адольф Гитлер решил этот вопрос по-простому — объявил Христа арийцем, но то, что говорил Христос (см. Евангелия) ни по одному пункту не сходится с принципами сделавшими арийцев доминирующей расой. Попытка встроить арийские концепции «в Христа» — обман. Можно поступить наоборот, особенно если учесть что каноническую литературу читали единицы, а понимают вообще считанные индивиды. Вот почему в соответствии с нашей энтропийно-вероятностной формулой, мы можем практически полностью заполнить информационный вакуум бессознательных масс. Чем заполнить? Информацией, то есть теми сведениями, которые мы хотим сообщить. За церковью можно оставить обрядовую сторону, у нее, как ни крути, тысячелетний опыт в этом деле.

Заслуга христианства только в том, что оно внесло организацию в белый хаос в IV-ом веке. Все остальное — заслуга самих белых. Да, их самые развитые государства древности гнили и деградировали, как это бывает с отдельным человеком, но все оставляли после себя следы говорившие об их тотальном превосходстве. Белые как бы делали рывок, стремясь преодолеть барьер, отделяющий их от качественно иного будущего, но спотыкались и падали. Никто кроме них таких попыток не делал, вот почему народы Востока или Африки сохранились во вполне первозданном виде во всех своих проявлениях.

Белым христианской эпохи, казалось бы, не хватило совсем немного. Почти все было захвачено и поделено. Прошло сто лет, как всё завоеванное стремительно обращается в пыль, здесь мы имеем полную аналогию с концом античной эпохи. И если мы рассматриваем Белый Мир как систему, то резонно предположить, что разрушение структуры всегда происходило от невозможности или неспособности поддержать внутреннюю организацию, внутренний порядок. Почему же белые оказались неспособными сделать вроде бы простую вещь, легко доступную даже многим примитивным народам? Да потому что они непрерывно развивались, схему организации нужно было непрерывно корректировать, причем так, чтоб и рост был, но и деградация не угрожала. Это не организационная, а эволюционная задача, иными словами, белый должен усвоить ценности, гарантирующие его расе вечное будущее и, одновременно, тот, кто такие ценности не усвоит, должен гарантировано исчезнуть как избыточное звено, но это условие может быть обеспечено не только «эволюцией», но и «техникой». Ни античность, ни христианство, таких ценностей не несли. Они как бы работали «по программе», по инерции от движения начавшегося в первобытную эпоху, но модели, пусть и очень хорошие, не могут работать вечно. Результат? И античность, и христианство исчезли и пусть здания в стиле «классицизм» и храмы, в которых еще кто-то кому-то молится и ставит свечки, не служат заблуждением относительно столь плачевного результата. Христианство не владеет умами, оно отвергнуто, как когда-то были отвергнуты античные ценности. Хорошо это или плохо — спорить бессмысленно. Это — объективная реальность.

Античный мир, несмотря на все его блистательные достижения как в области абстрактного знания, так и в конкретных воплощениях выраженных в архитектуре, скульптуре, поэзии, системе государственного устройства, не вызвал появление промышленности как организованного да и просто заметного элемента государства. В самые лучшие и богатые годы эпохи Антонинов, в Риме не было и отдаленного подобия средневековых цехов, о большем вообще говорить не приходится. Притом, что имеющиеся тогда знания позволяли создать паровой двигатель (и проект был, во всяком случае про один достоверно известно),[26] а тем более — заставить колесо толкаемое потоком воды приводить в действие ткацкий станок или, допустим, пилораму. Препятствий (технических и интеллектуальных) для создания таких машин не было. Но руки у античных инженеров не дошли. Не дошли потому, что мозги в данном направлении не работали. Марксисты объясняют все просто: труд раба был сверхдешевым и не вызывал необходимости создавать машины. Такое объяснение выглядит довольно странным, ведь когда рабство в Европе было номинально уничтожено, а труд подорожал, там отнюдь не начался промышленный бум, в то время как на Юге США, где существовало рабство вплоть до начала 60-х годов XIX века, широко внедрялись самые разнообразные машины. Пройдет почти полторы тысячи лет, прежде чем он начнется в перенаселенной Англии — одной из беднейших стран тогдашней Европы, с жесткой тиранией монархической верхушки, непрерывными междоусобными войнами и законами предусматривающими смертную казнь более чем за 200 преступлений. Так что дело не в рабочей силе как таковой. А вот если мы наложим экономическую карту мира начала ХХ века на карту религиозных конфессии, то увидим, что самые экономически развитые страны с наиболее высокой плотностью промышленных объектов, железных дорог, электростанций, — протестантские страны. Даже в начале ХХI века небольшая индустриализированная Япония значительно уступает по плотности предприятий и коммуникаций Голландии — первому по-настоящему буржуазному государству. Остальные желтые страны отстают еще больше. После протестантских идут европейские католические, но уже далеко не все. Затем — православные, хотя они отстают очень сильно и если бы не фактор России-СССР индустриализированной Сталиным (параллельно с индустриализацией шла тотальная борьба с православием—запомним сей немаловажный факт), их вообще можно было бы не учитывать — статус Румынии, Болгарии, Сербии и Греции кажется высоким лишь потому, что они находятся в Европе, хотя находящаяся рядом азиатская Турция по потенциалу превосходит их все вместе взятые. В середине ХХ века Макс Вебер провел весьма интересное исследование предпочтений студентов немецких вузов. Оказывается, что в технические вузы шли, в подавляющем большинстве, протестанты и евреи, католики там составляли мизерный процент, хотя в гуманитарных учебных заведениях, особенно тех, где готовили художников, филологов, историков, католики зачастую преобладали.[27] И это в годы, когда технические профессии оплачивались в среднем выше, как и подобает в нормальном государстве, а средний католик получал примерно в 2 раза меньше среднего протестанта и в 10 раз меньше среднего еврея. Но католиков там не было, это наталкивает на крамольную мысль, что деньги их не интересовали, что, как вы понимаете, неправильно. Деньги интересовали католика не меньше чем протестанта, другое дело что католик руководствовался совсем иными императивами, в отличии скажем, от еврея, который просто рвался туда где больше платят. И эти императивы, сформированные католической церковью за почти две тысячи лет существования, на промышленно-техническую сторону деятельности католика никак не ориентировали.

Но промышленность лишь следствие общего развития и организации государства. Тот же самый арийский античный мир, не создал полноценную религиозную доктрину. Язычество вообще никогда не имело доктрины. А что такое доктрина? Это система достижения некой цели. Жизнь язычника была обращена в прошлое и на это есть свои причины, главная из которых та, что в прошлом он стал человеком. Язычник жил по понятиям, пусть даже и правильным, но замыкавшимся внутри социума, возникшее в момент его кризиса христианство, как и всё что шло с Востока, стремилось жить по абстрактному писанному закону, что в азиатской трактовке обозначало «жить по догме», а главной целью всего набора догм было обеспечение максимально возможной стабильности и устойчивости общества, правда без всякой эволюции и выполнение только того, что не запрещается догмой. Такой подход противоречил арийской индивидуальности, полностью отрицал личность, отрицал гениальность, но усиливал возможности коллектива. Ведь если мы возьмем любую современную науку и догматизируем ее положения, она достаточно быстро превратится в мракобесие, в примитивный культ, а её развитие прекратится. То же самое произошло с христианством, даже перенос его в Европу не изменил положения, ибо оно подкреплялось полной деградацией интеллектуалов. Догмы, возникшие в нужное время и в нужных местах часто способны цементировать бессознательные массы, превращая их в безмозглый эффективный таран. Главное — масса должна знать, что она права, одновременно чувствуя вечность и незыблемость своего бытия. Христианство победило всех остальных конкурентов с Востока только потому, что было лучше организовано, а его догмы наиболее эффективно воздействовали на тогдашнее римское общество. И пока его принимали рабы (в крайнем случае — плебс), т. е. низшие звенья системы, положение не выглядело катастрофой, хотя система очень сильно зашаталась. Когда «рабами Христовыми» начали становиться патриции, военачальники, окружение императоров, а потом и сами императоры, античное здание рухнуло. Навсегда. Другого финала не могло быть даже теоретически.

Многие исследователи считают гибель античного мира трагедией. Но трагического в ней было не больше чем в распаде коммунистического блока и крушении СССР. Не больше чем будет когда вдребезги разлетится Америка со всеми своими «ценностями». Античная система была неиерархической и неустойчивой по всем направлениям, она была интеллектуально блестящей, но каждый отдельный интеллектуал являл обособленную субстанцию и, как ни странно, никак не повышал статус государства. Интеллектуалы не образовывали целостной системы, это делало государство беззащитным перед внешним концептуальным воздействием. И воздействие состоялось, в кратчайшие сроки уничтожив всё что казалось вечным, а осуществил его маленький пустынный народ, привнеся в неорганизованный арийский интеллектуальный мир свою первобытную религиозно-философскую систему, пусть и не имеющую никакой культурной ценности, но оказавшую мощное разлагающее воздействие на весь уклад жизни «тысячелетнего римского рейха». Может быть это кажется удивительным, но вспомним, что несколько попавших пусть и в самый здоровый организм бацилл и вирусов могут привести к его гибели в кратчайшие сроки. Современные нанотехнологии и созданные на их основе яды, могут легко убить организм, попади они туда в количестве нескольких молекул (!). Здесь главное — точность нанесения удара. Главное — поразить орган, от которого зависит жизнедеятельность организма, или даже ту часть органа, от которого зависит его собственная жизнедеятельность, причем организм не должен выработать антитела, т. е. не должен иметь к вирусу иммунитета. Вот почему первые иудеохристиане всегда попадали в «десятку» — все римские «органы» были больны, а иммунитета не было. Ни к чему. К тому же христиан не сразу заметили, инкубационный период длился примерно тридцать лет.

Но развал системы и гибель античного мира будут позже. Пока же первые христиане, бывшие обычной еврейской сектой (и далеко не единственной), как раз и стали государством в государстве, высокоорганизованной (а значит и низкоэнтропийной) спайкой во всех пунктах враждебной тому, что олицетворял Рим. Чем-то они напоминали азиатские диаспоры в современных европейских и американских городах, связанные в землячества и объединенные общим бизнесом, а чаще — криминальным образом жизни, а также бывшие еврейские кварталы-гетто в Восточной Европе. Чисто механически выбросить их, безусловно, возможно, но механические движения вызываются волевыми усилиями, а их-то как раз и нет! Не было их и тогда. Сначала потому что римский социум считал себя слишком сильным, а потом, наоборот, потому что стал слишком слабым. В Риме получилось у Нерона, частично — у Марка Аврелия, но вот масштабная (по планам) акция Диоклетиана дала эффект близкий к нулю, а вот попытка гальванизировать античный трупп Юлианом Философом выглядела откровенным фарсом. Казалось бы, странно, ведь христиан, по крайней мере во времена Диоклетиана, было явно меньше половины, а во времена Марка Аврелия они составляли мизерный процент. Но организация их уже была сопоставима с организацией Рима, а во времена начала Домината, когда единство Империи было нарушено по всем звеньям, уже значительная христианская секта выглядела пределом твердости. Твердость (т. е. минимум энтропии) означала, что значительная часть энергии системы могла быть направлена вовне ее, собственно, это и был главный способ достижения цели, а целью было сделать христианским весь мир. Но в универсальное, не делавшее никаких национально-расовых различий между людьми христианство, можно было завербовать своих людей, сделать то же самое с современными «землячествами» практически невозможно: принципы крови и страх пойти против стаи, часто оказывается сильнее искушения «продаться за деньги», а принцип «бей своих, чтоб чужие боялись» в стаях-диаспорах-землячествах соблюдается неукоснительно. У христиан было правило «несть ни Эллина, ни и Иудея, но только во Христе», у этнических сообществ — «Ближний только свой», причем близость варьируется по степеням: семья — родственники — односельчане — соплеменники — этнически близкие группы. У христиан была общая вера, у национальных диаспор — общая кровь, общая «биология». Что сильнее, я думаю, говорить не стоит, другое дело, что цели у национальных образований более локальные — простое достижение господства в отдельно взятой местности, причем опять-таки сугубо для своей нации. Есть нации претендующие на мировое господство именно как нации, но и там все делается в рамках религиозной доктрины.

Но и после победы христиане вынуждены были продолжить самоорганизацию, ибо на победном пути изначальное учение Христа неизбежно впитало и массу концепций других доктрин. Христианство было молодой открытой системой, вливающиеся в нее массы меняли характер и содержание. Вся борьба первых веков его существования, грызня на Вселенских Соборах, анафемы и т. п. — это борьба за догматизацию тех или иных положений, борьба за концептуальный порядок, борьба за уменьшение внутренней энтропии. Это позже, после Великого Раскола 1054 года, а тем более после начала Реформации, противостояние «ересей» превратится в противостояние государств. Причем обратите внимание на «завзятость» этой восточной религии: каждая вновь возникающая ересь сама претендовала на роль абсолютной догмы и в случае победы все остальные трактовки автоматически запрещались, а их носители уничтожались. Но в позднюю античность государств уже (или еще) не было. Шла битва за мозги, ибо во время взлета и упадка религиозных доктрин войны выигрывает тот, кто выигрывает именно такие битвы. Измените мышление — все остальное изменится само собой! Опять-таки напомним, с чего «горбатый» начал «перестройку». С заявлений о «новом мышлении». Мысль движет материю — это знали еще римляне.[28] Вот почему еретик, а не убийца, грабитель или извращенец, всегда есть главный враг любой религии и вообще любой тоталитарной секты, любого тоталитарного государства. Еретик — это дезорганизатор догматического доктринального порядка, дезорганизатор мозгов. Еретик, этот тот, кто работает на рост внутренней энтропии системы, причем самым эффективным образом. А христианство, став госрелигией, само стало государством и всё что происходило на «религиозном поле» автоматически откликалось на светском… И если торжество христианства завершилось тем, что короли приезжали целовать руки папе и испрашивать разрешения взойти на престол, его упадок, о котором и пойдет речь, понятное дело, начавшийся в идеологической цитадели — папском Риме — поразительно напоминал закат Рима языческого. Это не совпадение, это типовая схема заката арийской системы содержащей внутренний изъян. Рост прекратился, а инстинктами папы еще по-настоящему не научились жить. Точнее — разучились.

Почему мы говорим именно о христианском факторе в функционировании арийской системы? Да потому что развитие большинства интеллектуалов «нашей эры» начиналось именно с усвоения христианских представлений. Мы все, даже те, кто позиционирует себя как атеиста или сатаниста, не лишены христианских наслоений. Такие ненавидимые церковью «антихристы» как Вольтер, Наполеон, Гегель, Дарвин и Ницше в молодости были вполне законченными христианами. Простая логика и изучение их интеллектуального роста показывает: достигая определенного уровня мироощущения, религия оказывалась им не нужна, хотя вполне можно заключить, что они признавали существование Бога вообще. Бог не мешает интеллектуальному развитию, ибо он, как одна из сил, — тоже часть мирового процесса. Они выросли из религии, как предложенной извне концепции связи с Богом. Кэрри Болтон[29] довольно точно оценивал ситуацию, когда говорил что: «… несмотря на огромный ущерб, который христианство нанесло Европе, несмотря на то, что Европу увели в сторону от ее исторического пути, этот процесс не был односторонним. Воля крови выплеснулась вовне, и христианство в свою очередь подверглось воздействию европейской расы и культуры. Возникло готическое христианство, вновь выражающее старые языческие традиции чести и долга в форме «рыцарства». Слово «христианин» стало синонимом европейца, особенно по отношению к «чужакам», таким как мусульмане или евреи. Посвященные «христианские» учителя, такие как Майстер Экхарт выражали по существу национальные германские мистические концепции. Цеховые мастера оставляли свои языческие «масонские отметки» (в том числе пентаграммы и руны) на кафедральных соборах, которые строили.

Процесс возрождения Европы можно рассматривать реалистически только в контексте данной традиции. Как ни прискорбно, мы должны исходить из фактов, а не из благих пожеланий…»

Одним словом, биология (или кровь) опять одерживала верх, в данном случае над мозгами, точнее над ошибками мышления. Христианство стало инструментом арийцев против неарийцев, так же как марксизм уже во времена Сталина превратился в инструмент советской экспансии. И когда Америка бомбит или шантажирует то или иное мусульманское государство, а его лидеры, как светские, так и духовные, кричат о «новом крестовом походе», они, в принципе, кричат правильно. Системно не имеет никакого значения, за что идет война — за кусок Палестины вместе с Иерусалимом и Назаретом где пролилась кровь Христа, или же за нефтяные поля девятнадцатой провинции Ирака, ведь нефть — это энергия (или кровь) мировой экономики. Черная кровь. И сейчас тот, кто контролирует движение «крови» — контролирует всё.

С обществом дело обстояло иначе, оно не могло просто так взять и в один момент отбросить религию как нечто ненужное. Для этого все индивиды должны были практически одновременно (!) достичь соответствующего интеллектуального уровня, что представляется даже теоретически невозможным и мы это еще покажем. Как кто-то удачно подметил: «по статистике все быть умными не могут». Но вот недовольство внешними ее атрибутами могло расти, причем, до поры до времени, без видимых для церкви последствий. Должна была накопиться критическая масса недовольных, после чего тот или иной интеллектуал или лидер находящийся под его влиянием, прокричал бы «фас!», указывая в сторону «главного духовного центра». Так и получилось.

Данте уже писал свою «Божественную Комедию», а папы еще продолжали «укрепляться в вере» в свое грядущее мировое господство, или, как минимум, в господство над всем христианским миром.

Пик могущества католицизма — 1300 год. Его, папа Бонифаций VIII, объявил «священным». Любой пришедший в Рим, посетивший молебен на Латеранском холме и принесший соответствующую сумму, получал отпущение грехов. Затея имела сенсационный успех, сборы «соответствующих сумм» превзошли все ожидания, вот почему было принято мудрейшее решение — праздновать «священный год» не раз в сто, а раз в двадцать пять лет. Но вслед за золотым дождем Риму был нанесен удар по самой болевой точке — по его финансам, по его золоту, а именно тогда оно было «самым важным веществом». Филипп IV Красивый — один из выдающихся представителей нашей расы — запретил вывоз золота и драгоценностей из Франции — основной дойной коровы Рима. Бонифаций издает истерическую энциклику, в которой обещает «вечную погибель» всем кто «откажется подчиняться». Филипп идет демократическим путем — созывает Национальное Собрание, где получает единогласную поддержку. Папу ловят и арестовывают как последнего бомжа, а один знатный маркграф наносит ему, «представителю Господа», пощечину, так сказать, «в демонстрационных целях». В советских зонах такой обычай применяется в отношении лиц не оправдавших доверие. Под арестом «золотой папа» быстро протягивает ноги. Следующие папы Бенедикт XI и Клемент V понимают на чьей стороне сила, посему против Франции больше не гавкают, а для демонстрации высшей покорности переносят папскую резиденцию в Авиньон. Чуть позже это действо назовут «Авиньонским пленением пап». Учтем, что Филипп пока что не против института папства вообще, его всего лишь не устраивает бесконтрольный вывоз богатств из страны. Он добивается запрещения ордена Тамплиеров, процветающего за счет спекуляций и шантажа власть имущих и… умирает при странных обстоятельствах в 1314 году.[30]

Дела папства временно поправил Иоанн XXII, задачу ему облегчало, во-первых, ослабление Франции, во вторых, то, что раньше он был фарцовщиком, барыгой и банкиром. Как деловой человек Иоанн вводит систему продажи всех без исключения церковных должностей. Даже монастыри должны были платить за право существования. И платили. Системные неудачи папства как структуры наглядно обозначились в 1377 году, когда закончился «Авиньонский плен». Франция опять отказалась признать папу избранного в Риме (Урбана XII) и выбрала своего человека — Климента XII. Католическая Европа разделилась примерно надвое: Германия, Италия и Англия поддерживают римского папу, Франция, Испания, Неаполь, Шотландия и Сицилия — авиньонского. Папы («наместники и помазанники бога») метают в друг друга буллы с проклятьями, отлучениями и оскорблениями, идет волна поджогов монастырей, взаимной резни и прочих прелестей.

Все эти вещи показывали кризис политической системы поддерживаемой папством, но влияние пап было не только политическим, но и духовным, во всяком случает в глазах людей не отягощенных интеллектом. Чтобы понять что такое католицизм, нужно четко представлять себе роль папы и роль института папства. Папа — это бог на Земле. Папа всегда прав. Ни одна энциклика папы формально не может быть отменена, это правило и сейчас действует. В этих исходных условиях — альфа и омега католицизма. В нем — сила и слабость католической церкви. Вы можете основать православную, протестантскую, исламскую или буддистскую секту и она будет вполне легитимной. С католичеством такое невозможно. Ваша секта только тогда станет законной, когда её признает папа. Ну и само собой, вы должны признавать абсолютный авторитет папы, иначе ваша секта будет какой угодно, только не католической. Вот почему за здоровье папы ежедневно молится миллиард человек. Никто другой на Земле не может похвастать ничем подобным. При этом не будем забывать, что папой может стать кто угодно, происхождение в расчет не берётся. Так есть сейчас, так было и тогда. Но тогда католицизм охватывал всё что называется Западом, всё, что обеспечивает наш статус вплоть до сегодняшнего дня. Америку, кстати, тоже католики открыли, причем очень-очень набожные.

Поэтому папы должны были быть не просто главными священниками. Самые выдающиеся папы — это воплощение арийского совершенства, синтез воина и философа, стратега и судьи, политика и богослова, ученого и авантюриста. Первые папы в большинстве своем были именно такими. Потом их частота резко уменьшилась, а в последние века перед Реформацией вообще упала. До нуля. Пап спасала только предельная отсталость масс, но это было временное положение. На папу (или пап, когда их было два, а то и три) действительно смотрели как на наместника Бога, а в таком случае ликвидация избыточного института папства и церкви как структуры поглощающей впустую колоссальные ресурсы была невозможна. Нужно было нанести удар уже не по папе, перерезав ему «финансовый шланг», как поступали некоторые правители, а по центральной точке католицизма — лишить папу ореола святости, показать, что он — обычный человек, а то и вообще нечто более худшее (например, что он — сатана, как заявил Лютер). Первое слово сказали короли, теперь очередь пришла за начавшими поднимать голову интеллектуалами второго поколения.

Началось всё с Англии, где богослов Джон Виклиф, до этого изучавший естественный науки и отчасти испытывая влияние вальденсов, пришел к выводу о «несоответствии евангельского учения Христа всей практики католической церкви». Он начинает ездить по Англии и выступать с евангельскими лозунгами собирая многотысячные толпы. «Главный человек в церкви не папа, а Христос», «монашество не имеет права на существование», «церковь — совокупность всех верующих», «запрещение мирянам читать Библию — ересь». Виклиф организует масштабную утечку информации — переводит Библию на английский язык, делая ее доступной массам, а это было сильным ударом по контролировавшему монополию на «священное слово» католичеству. Папа Григорий XI, как и следовало ожидать, отлучает Виклифа от церкви (именно за перевод Библию — грех тягчайший!), но камни, как говорится, уже разбросаны. Массы получили информацию, это означало уменьшение их энтропии знания о церкви. Пока массы не знали ничего, они могли воспринимать любое слово папы как откровение, теперь же папа был выставлен избыточным элементом. Христос и апостолы про него ничего не говорят, а значит он не помазанник, он — никто.

Следующий идеологический удар Рим получил не из вечно диссидентской Англии, а из центра Европы — из Чехии. Священник и профессор пражского университета Ян Гус приходит к тому же к чему и Виклиф: массы должны узнать настоящее «слово Божье», т. е. Евангелия, которые он переводит на чешский язык. Позже Гус знакомится с произведениями Виклифа, что укрепляет его в собственной правоте. Век Гуса оказывается короче, его вызывают к папе, но за него заступается пражская аристократия. Папа отлучает Прагу от церкви. Это означало не только закрытие церквей, через которые тогда осуществлялись и крестины, и свадьбы, и похороны, но в перспективе — Крестовый поход против Чехии. Гус, могущий спокойно спастись от папской мести, все же предстает перед судом, его сжигают на костре,[31] а затем выкапывают из могилы и сжигают Виклифа. Церковь и впрямь верила в загробную жизнь. В Чехии начинаются антипапские войны длящиеся 15 лет. Ватикан побеждает, но реально — это его последняя победа.

Один за другим сменяются в Риме «наместники бога», явившие беспримерный синтез дегенерации и разврата. Павел II, Сикст IV, Иннокентий VIII, Александр IV Борджиа. Они, бездумно копируя языческих императоров, поднимают на бесчисленных пирах тосты во славу греко-римских богов, забыв, как их предшественники крушили статуи этих самых богов и вводили смертную казнь за отправления языческих культов.[32] Убийства государственных и религиозных служителей стали нормой. Кумовство и взяточничество — тоже. Тинэйджеры и даже дети(!) назначались епископами только за то, что имели родственников приближенных к папе (напомним, что священники вообще-то должны были соблюдать целибат). Александр Борджиа, потомок испанских евреев, вообще перекупил папство в 1492 году, невзирая на то, что имел бесчисленное количество любовниц и семерых официальных детей.[33] Мирянам можно нарушать любые заповеди, если имеется возможность оплаты по индульгенциям. И нарушали! Народ лишенный всяких гражданских прав, безграмотный, пребывающий под жесткой феодально-клерикальной тиранией, вяло смотрит своими потухшими глазами на происходящее, не имея никакой надежды на будущее. История повторилась. Впрочем, формально смены религии не произошло. Европу окружали мусульмане, а ислам, это то же христианство, только переделанное для азиатов. Может это и спасло тогда католичество. Впрочем, произошло нечто большее.

Итак, в свое время христиане победили потому, что были более организованы, хотя их победа была не гарантирована, ибо конкуренты противостояли не слабые. Никто не доказал и никогда не докажет что, например, в первые века христианства существовал хоть какой то намек на коррупцию и разложение в рядах «воинства христова». И впрямь, риск оказаться разорванным львами, будучи предварительно зашитым в шкуру, был, мягко скажем, выше среднего. Тут уж не до жиру! А вот получить тепленькую должность где-нибудь в средневековой Флоренции или Милане и радостно жить во дворце, отделанном драгоценными материалами, вкушать яства и вина исключительно из золотой посуды (говорят, это очень полезно для здоровья) — совсем другое дело! Христианство вошло из этапа укрепления организации в период равновесия. Католическая верхушка была озабочена только безграничным ростом собственного статуса, а не организацией структуры занимающейся насаждением конкретной доктрины. Поражение, как интеллектуальное, так и структурное, становилось вопрос времени, причем недалекого.

В эти же самые годы, когда Иннокентий VIII (этот девственник, якобы соблюдая целибат, «забацал» аж 16 детей) своей нашумевшей буллой «Summis desiderantes»[34] дал старт массовому зажжению новых «факелов Нерона» (1484 год), т. е. костров инквизиции, важные события произошли в Москве. Иван III женится на Софье Палеолог — дочке последнего византийского императора. Так в Европе надеются втянуть Россию в уже проигрываемую по всем фронтам войну с турками-мусульманами. Россия, сама находящаяся под игом восточных межвидовых зверотуземцев, от войны с османами воздерживается. И правильно. Силы слишком неравны, ну и к тому же те, кто громче всех толкает Москву на войну с Константинополем, к тому времени превратившемуся в Стамбул, держит чуть ли не первое место по торговле русскими рабами, захватываемыми и вывозимыми теми же турками и родственными им крымскими татарами из «страны серебряных берез».[35] Здесь Рюриковичи оказались куда дальновиднее Романовых. Но происходит другая вещь, последствия которой мы ощущаем до сих пор. Москва объявляет себя Третьим Римом, имея на тот момент весьма слабые представление о чудовищном текущем состоянии Рима первого, но надеясь не разделить совсем уж печальную судьбу Рима второго. Но если мы посмотрим на проблему «Третьего Рима» не с религиозно-политической, а с абстрактно-организационной точки зрения, то это, несомненно, был акт упорядочивания и систематизации Православия оставшегося без духовного центра. Политика становилось выше религии. Часть православных славян оказавшихся в католических странах вынуждены были согласиться на унию с Римом в 1596 году, что тоже было актом упорядочивания, но уже на католических землях. Насколько эффективным было такое идеологическое упорядочивание православных под католиков сказать трудно, но когда Сталин в 1946 году отменил унию и запретил (вполне естественно) униатскую церковь, «греко-католики» дружно ушли в подполье и продолжали отправлять свои обряды вплоть до 1990 года, когда запрет с их церкви был снят. И это вместо слез радости! Воистину, неисповедимы пути человеческие! Пройдет еще немного лет и Россия окажется единственным независимым православным государством, доведя впоследствии свое православие путем сложных реформ до уровня вполне стройного, хоть и методологически слабого учения. Оно будет пригодно для эксплуатации в закрытом государстве (т. н. «закрытой системе» — системе, не имеющей в идеальном варианте энергетически-информационного обмена с внешним миром), но при столкновении с передовыми концепциями Запада его шансы откажутся равными нулю, что будет блестяще продемонстрировано уже при Петре I.[36] В таком виде оно будет пребывать до начала ХХ века, после чего, вместе с торжеством научно-технического прогресса, будет выброшено за ненадобностью, предварительно полностью себя обесценив, даже для бессознательных масс. Из множества русских пословиц и поговорок касающихся служителей культа нет ни одной, где они бы выставлялись в сколь либо приличном свете.

Как мы уже говорили, христианство выросшее из одной иудейской секты, вобрало частью арийское язычество, частью манихейство, частью зороастризм, — это была вынужденная мера, ведь победа над врагом иногда может подразумевать и его определенную ассимиляцию. Это один из способов подмять под себя структуру — для начала самому стать ее частью. Пусть у Христа все было нелепо, но все что он говорил, было предельно ясно. Пока христианство дошло до статуса госрелигии в Римской Империи, оно обросло таким количеством надстроек, что Христос, как таковой, в нем потерялся. Это не было пустым доктринерством, но было лишь попыткой встроить новую концепцию в представления тогдашних людей. Еврейская утопия пересеклась с арийской возможностью сделать былью любую сказку. А «надстроек» было много. Неудивительно, что христианство стало эклектичным. Павел внес в учение Христа динамизм, а именно — элементы большевизма и ставку на террор, дав сигнал к его распространению по всему миру любым способом. Это повышало шанс на победу в среднесрочной перспективе, но в итоге гарантировало провал и провал состоялся. Но все же христианство было структурно более упорядоченным (не стоит ассоциировать понятия «упорядоченное» с понятиями «лучше» или «хуже». Упорядоченность — всего лишь мера организации и ничего более) нежели язычество, это действительно была религия — полноценная концепция связи с богом, как с неким абсолютно непостижимым для верующего существом, стоящим над человеком, и организации отношений внутри церкви, а не просто мировоззрение. Христианство стало системой, а система характеризуется особыми статистическими свойствами, часто не зависящими от качеств отдельных ее составляющих, пусть и занимающих высокие посты в иерархии. Свобода воли арийца пересеклась с хитростью и интеллектуально ничем не обеспеченным упрямством азиатов, всегда склонных создавать государство в государстве. Система состоящая из большого количества звеньев всегда инертна. Ее параметры невозможно мгновенно изменить, нужна бесконечная энергия. Советская коммунистическая система, из семидесяти трех лет своего существования разлагалась последние лет тридцать, но для окончательного краха потребовалось введение мощных катализаторов разложения стоявших на всех ступенях иерархии. Европейское католичество разлагалось дольше — со времен Первого Крестового Похода до начала Реформации, после чего угроза полного исчезновения заставила секту предпринять отчаянные шаги к внутренней стабилизации, но расширяться оно уже не могло. Что удалось отхватить после войн за Реформацию, то и осталось.

Восточная церковь, доупорядочившись во время никоновских и петровских реформ и не испытывая никаких внешних атак, чисто абстрактно должна была сохранять большую устойчивость, но то, с какой поразительной легкостью большевики провели полную дехристианизацию за первые 15–20 лет Советской власти, показывает: ее структура была методологически слабой, а потому неустойчивой. Требовался легкий толчок чтоб ее опрокинуть. И если за католичество воевали, причем долго, упорно, и с большими кровопусканиями, то за православие, когда его начали самым грубым образом выбрасывать с насиженной территории, желающих повоевать не нашлось. Как и за его незаконное дитя — коммунизм. Тридцать тысяч храмов и монастырей были уничтожены практически при полном молчании бессознательных масс, для которых в тот момент массово распахнулись двери вузов, военных училищ и курсов подготовки руководящих работников.

Вполне понятно, что интеллект белых должен был рано или поздно пойти на конфликт с устоявшейся религиозной системой вообще и интеллектуалов в этом конфликте должны были поддержать широкие слои бессознательных масс, так как застарелые догмы тормозили и их прогресс. И если Виклиф с Гусом своими «наездами» на пап подрывали устои католичества как системы, то неизбежно должен был начаться процесс отрицания христианства вообще. Опять-таки начался он там, где христианство нашло в свое время отправную точку — в Италии, а общая схема может быть обозначена выражением «развод и девичья фамилия».

Начался с вроде бы безобидных вещей — с живописи. Распады всегда именно так начинаются. С мелочей. Вы думаете французская революция началась со взятия Бастилии? Ничего подобного! Она началась за 20–30 лет до того солнечного июньского дня. Началась с анекдотов, памфлетов, карикатур, крамольных песен, брошюрок, где король и монархия выставлялись посмешищами, этакими типовыми сытыми свиньями, а не какими-то посредниками между божественной и земной властью.[37] Из образа монарха исключался элемент святости и теперь он представал обычным человеком, с которым можно было делать что угодно. И сделали. Напомним, что французская революция закончилась укорачиванием всех ее вождей на длину головы, здесь они повторили королевский финал. Хотя нет, Марату крупно повезло, его эстетично зарезали в шикарном «джаккузи», откуда этот народный благодетель вообще не вылезал, даже когда к нему приходили делегаты от того самого «народа». Советский человек понял что коммунизм — самое худшее что вообще можно вообразить, совсем не тогда когда ему об этом открыто сказали по телевизору и написали в газетах, но тогда, когда в СССР в заметном количестве стали проникать западные вещи, западная техника, западная музыка, литература, журналы с фотографиями красивой жизни, продукты в фантастических упаковках, косметика и прочие прелести тщательно скрываемые ранее от рядового «совка» с его железными челюстями, двумя грыжами и тремя геморроями на душу населения от переразвитости тяжелой промышленности. Всякие там войновичи, ростроповичи и прочие жоресы медведевы, были приманкой для интеллигентов, а вот просмотр каталогов «Неккерман», «Оtto» или «Quelle» не оставлял никаких шансов коммунистической пропаганде даже в мозгах самого тупого индивида, у которого, правда, хватало извилин сохранять внешнюю лояльность. Вот почему коммунисты, ненавидящие «совок» не меньше чем какие-нибудь диссиденты, очень боялись что после «августовского путча» их оптом и в розницу начнут «вешать» и «резать». Жаль, что не начали. Я, помню, одного такого успокоил, сказав, что «фонарей, может быть и хватит, но веревками и мылом разваленная вами промышленность нас точно не обеспечит». Вот почему коммунисты миллионами побросали свои партбилеты и сотнями тысяч ринулись в разные «национальные» и «демократические» партии, начав там изрыгать перлы и шедевры антикоммунистической риторики. Хотя их элита повела себя совсем по-другому.

Вернемся, впрочем, в позднее средневековье. Итак, в Италии на живопись не обращали столь пристального внимания как позже, когда появился термин «дегенеративное искусство», тем более что даже папы покровительствовали художникам, рисовавшим на картинах восхитительный, иллюзорный мир. Ужастики Босха были уже неинтересны сытым и довольным итальянцам. Требовалось совсем другое. И вот Рафаэль и Боттичелли, Тициан и Джотто рисуют «обитателей Палестины» — Христа, Марию и святых в потрясающе роскошных нарядах, пышногрудых и широкобедрых красавиц, накаченных арийских атлетов, сильно дисгармонирующих с иконописными образами, восхитительные пейзажи древней Иудеи (которая во времена Христа была пустыней, см., например, книгу «Библия»). За художниками рванули скульпторы и архитекторы. Это тоже было не опасно — ведь надо стоить храмы и оформлять интерьеры! Бессознательная попытка сделать христианство приятным хотя бы извне, попытка заменить содержание формой — верный признак начала упадка. Она дает верный знак: скоро будет заменена и сама форма. Вальтер Шубарт в своем сочинении «Европа и душа Востока» пишет: «Подлинным выражением северного духа является Реформация. В ее истоках лежит восстание вечных сил северной земли против вечных сил южного ландшафта, протест рассудка против чувства, месть критики — вере. По своей важности Реформация — самое выдающееся событие в период 1200–1800 годов, но и самое, заметим, роковое. Она становится началом прометеевской эпохи, она знаменует собою прорыв нового мироощущения, которое я бы назвал «точечным» чувством. Новый человек воспринимает в первую очередь не Вселенную и не Бога, а себя, преходящую во времени личность; не целостность, а часть, осколок бренный. Он уже не чувствует себя всего-навсего точкой прохождения вечных сил, а видит себя в центре Вселенной. У каждого теперь «свой» Бог, которому каждый молится в тиши своей каморки. Это новое отношение человека к Богу отражает и новое отношение к Космосу. Нового человека влечет не самоотречение, а самоутверждение. Он не себя соотносит с миром, а мир с собой. Его основное чувство — боязнь своего одиночества, изначальный страх вместо изначального доверия. Страх заставляет его везде добиваться господства. Его обуревает воля к власти, но, достигая ее, чувство благоговения он вытесняет гордостью. Только для человека героических культур знание есть сила, а не средство к спасению. Только ему приходит на ум считать основным стремлением всего происходящего — волю к власти. Он взирает на мир как на хаос, который он должен — сначала еще по воле Бога, а потом самовольно — укротить и оформить».[38]

Со всем сказанным можно согласиться, но будем помнить, что Возрождение- это не некий спонтанный акт, это — реакция. Реакция арийского человека на духовный террор, ведущийся против него много столетий. А «гордость» — не более чем попытка самоутвердиться в новых «духовных раскладах». В мире начинало доминировать поколение, которому было приятно чувствовать себя «центром Веленной», а не «точкой прохождения вечных сил».

С наукой дело обстояло по-другому. Будучи беспрецедентно трусливыми существами (такими их сделала религия), папы понимали откуда именно следует ожидать угрозы. С врагом внешним — разными окраинными сектами вроде катаров или гуситов, можно было договориться или разобраться, но проиграв «битву за мозги», все договора становились бессмысленными. Астрономы, химики и даже скрипичные мастера вроде кремонских семейств Страдивари и Гварнери, все были под колпаком. Но подобно Христу выращенному среди иудеев, а в конце карьеры сказавшему: «Ваш отец Дьявол», смертельный удар католичеству был нанесен из его же собственной среды — священниками и богословами Виклифом и Гусом. Первого «прозевали», а со вторым разделались быстро. Хуан Торквемада (дядя будущего великого испанского инквизитора) отправил его на костер. Так церковь, почувствовав как из под ног уходит земля, пыталась лихорадочно спастись, далеко превзойдя в методах то, что предпринимали язычники стремившиеся не допустить развития христианства.

Прошло всего тридцать лет со времени ликвидации Гуса. Вроде все спокойно, поэтому на фоне полного «духовного разложения» безопасным представлялось изобретение Иоганном Гуттенбергом печатного станка, посредством переделки пресса для отжимания масла. Клерикалы рады — теперь при падении себестоимости книг в сотни раз, можно наводнить мир папской литературой. Эх, понимали ли они что именно изобретено? Мысль о том, что печатать можно не только папскую литературу никому в голову не приходила. А тем более — антипапскую. Пройдет 400 лет пока Бисмарк назовет печатное слово «отборным оружием антихриста».[39] Пока же Гуттенберг держит в руках первые экземпляры Библии. Библии Гуттенберга. Сохранившиеся экземпляры до сих пор служат предметом миллионных спекуляций с аукционов. Европа окружена врагами и задыхается, но церковь весьма осторожно относится к инициативам мореплавателей найти альтернативные пути на Восток, в то же время жажда обещаемых золотых гор не позволяет им запретить плаванья. Затем приходит очередь «чистой» науки. Галилей конструирует подзорную трубу и направляет ее не в противоположное окно, за которым расположен чей-то будуар, но в небо. Уже первые наблюдения, открытия пятен на солнце и подтверждение факта вращения земли вокруг солнца, входят в разрез и устоявшимися догматами. Наивный Галилео решает опубликовать свои «сенсационные» наблюдения (о многих знали за 2000 лет до него) и тут же попадает в лапы инквизиции. Николай Коперник его ошибок решает не повторять, поэтому приказывает опубликовать свои труды только после смерти. Более наглый и очень агрессивный монах Джордано Бруно уже не боится ничего публиковать и заканчивает жизнь на костре. А на дворе, между прочим, начало XVII века!

Все знают про «октябрьскую революцию» 1917 года, но мало кто вспоминает, что ровно за 400 лет до нее произошла другая «октябрьская революция», куда более масштабная (и долгоиграющая) в плане последствий. Произошла, когда в Европу вот-вот должны были хлынуть первые корабли набитые золотом Кортеса и Писарро. Она не поддавалось логическому осмыслению погрязших в роскоши пап. 31 октября 1517 года, когда папа Лев X читал епископам и кардиналам свеженькую порнографическую новеллу, монах-августинец Мартин Лютер опубликовал «95 тезисов против индульгенций», позже сжег папскую буллу отлучившую его от церкви, а в конце и вовсе объявил католического первосвященника «самим сатаной».[40] То, что сделал Лютер, назревало и, наверное, если бы не появился он, появился бы кто-то другой. Папство стало мощным тормозом развития всех форм прогресса, оно поглощало колоссальные, с каждым годом возрастающие средства и, как сказал историк протестантизма Вайли (Wylie): «полуденное сияние папского могущества было полночным мраком для мира». Произошел антипапский взрыв. К лютеранам переходит Швеция, Дания, половина нынешней Германии, Голландия, позже — Англия, начинаются антипапские восстанья в Швейцарии и Северной Франции, лютеране подбираются к Польше и Испании — оплотам католичества. Рим понимает, что если так будет продолжаться, то не пройдет и полусотни лет как папы окажутся политическим бомжами. Но папствующая династия Медичей не способна инициировать ничего кроме паранойи, вроде массовой резни гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Лютера, этого скромного монаха, сына рудокопа, можно поставить рядом с таким величайшим человеком того времени как Христофор Колумб. Лютер сбросил цепи папства, Колумб подарил арийцам вторую половину Земного Шара, на которой они практически до наших дней вели себя как полные хозяева, мало чем ограничиваемые. По сути, он спас Европу от тотального перенаселения, что в те времена означало голод, эпидемии и моры. И тот и другой обеспечили грандиозный прорыв Европы! В бесконечность! С тех пор ее уже было невозможно победить, ее можно было только уничтожить. Плохо, что у последователей Лютера—Кальвина, Цвингли и др., не было политического опыта, иначе Ватикан можно было бы стереть с лица земли еще в XVI веке, избежав войн за Реформацию, уничтоживших больше половины населения Европы. Они сами не понимали что сделали. Но все можно списать на то, что они действовали экспромтом, в то время как папы почувствовав что можно проиграть всё, начинали поначалу неумело, но потом все более и более уверенно переходить к делу, т. е. к укреплению католической системы.[41] Укрепление подразумевало наведения максимального порядка в католической иерархии, остановка продвижения Реформации, а после — постепенное отвоевание «реформированных» земель с параллельной мессианской деятельностью в колониях. Первый и последний пункт папам удался, сейчас оплот католичества — смешно сказать — Латинская Америка! А вот второй и третий удались только частично.

У протестантов, впрочем, тоже был изъян — их концепции жестко определялись биологическим состоянием общества, а оно — сумма качеств отдельных индивидов. Они, индивиды, а не связи, выходили на передний план — закономерный итог эпохи Возрождения. Немецкий протестантский историк и философ Вальтер Шубарт в том же сочинении подчеркивает: «Лютер хотел обновить религию, перенеся ее во внутренний мир человека. Этим он хотел защитить ее от мира, греховность которого он с содроганием познал. Так он отдал общественную жизнь на откуп силам ада. Но этот шаг имел и свои внутренние последствия. Он привел к зарождению «интимности», которая живет под одной крышей со своей противницей «светскостью». В протестантском человеке есть две резко разделенные зоны: одна — для Бога, другая—для мира. Зона божественного постоянно сокращается по мере того, как все больше расширяется зона мирского. Тем самым утрачивается целостность души, точно так же, как и единство социальной жизни. Человек раздваивается между отношением к Богу и отношением к людям. Обе эти установки противоречат и мешают друг другу, ибо нельзя быть попеременно то мистиком, то практиком. Лютер хотел, чтобы пред лицом Бога христианин был раздавлен, полон смирения и сознания неискоренимой греховности своей природы. А в глазах людей, по мнению Лютера, человек должен быть горд, деятелен, воинствен, преисполнен мирских радостей. В этом раздвоенном отношении к Богу и к людям современный европеец похож на того прусского чиновника, который раболепствует перед начальством и высокомерно третирует просителей». Забавно, не правда ли? Но точно! За протестанта не думал непогрешимый папа, что не имело значения когда раса была сильной. Теперь она слабая, поэтому концептуально слабой стала протестантская церковь. Нет, деньги конечно хороший «магнит», но если они исчезнут? Какую идею могут предложить протестанты слабой расе, если раса давным-давно отвергла расистские протестантские организации вроде ку-клукс-клана. По сути, они предлагают стандартный церковный набор — «терпеть и работать, работать и терпеть». Но то же советуют и католики с православными. Другое дело, что ни те, ни другие, не определяют мировой процесс. А протестанты определяют. Стоит ли удивляться закономерному финалу — протестантские страны стали проводниками и оплотом деградации во всем мире, как в свое время католические. В общем, протестантство, вписав блестящую страницу в историю в период от «95 тезисов» и до 1945 года, стремительно мельчает и обречено на полное исчезновение. Изъяны протестантизма будут проанализированы в главе «Нордический Сион». Протестанты, как продукт ошибок западной, и восточной церквей, сделали акцент не на жесткую иерархию, а на соответствие доктрины экономическому и интеллектуальному статусу государства. Вспомним, что утверждению христианства в Риме способствовал отказ от республиканской формы, что может быть на тот момент времени и было оправдано, хотя это вопрос спорный, но в будущем несомненно вело к стандартной ситуации — «один император, одна империя, один бог». Так была достигнута максимально возможная тогда степень упорядоченности. Но Бог был где-то в стороне, присутствие Бога явно не ощущалось, поэтому его место занял папа. Неудивительно, что Реформация началась в Германии, состоящей из сотен независимых княжеств. С одним королем Рим мог бы договориться, с сотнями князей это было сделать затруднительно. Так в разупорядоченном государстве была пересмотрена схема отношений с Богом, из которой, для начала, был выброшен избыточный элемент — папа.

Теперь, на какое-то время религия оказалась не только не врагом, но даже и не тормозом интеллектуального роста. Это говорило о скачкообразном повышении уровня организации государства как такового, когда короли и землевладельцы, крестьяне, ремесленники и интеллектуалы, объединились в попытке свергнуть папство как совершенно избыточную, но поглощающую огромные ресурсы структуру. И вот уже с храмовых стен срываются иконы, вдребезги разлетаются статуи святых сделанных в стиле языческих богов за здоровье которых недавно пили папы. Больше они этого делать не будут. Впереди будут войны за Реформацию, когда папам, опирающимся на несметные богатства начавшие идти из Америки открытой Христофором-Спасителем, удастся сначала остановить волну, а затем кое-что и отвоевать, но в итоге и протестанты и католики вынуждены будут пойти на признание взаимной свободы вероисповедания. Это будет рассматриваться как ничья в пользу Рима, но дальнейшие события покажут, что протестанты, создав куда более гибкую структуру, обеспечат себе контроль над католическими странами. Наступала эпоха взаимопроникновения сект. У католиков передовым отрядом была секта иезуитов объединившая интеллектуальное ядро католичества, протестанты в качестве «брэнда» использовали свое тотальное превосходство в технике и технологии.

Протестанты придали увядающей христианской церкви определенный динамизм, но базисом динамизма стало то, что должно было стать — отдаление от Христа, что означало и отдаление от Бога. Бог, по сути, вообще перестал играть ту роль которая ему изначально отводилась в христианстве. Ведь что такое Бог в христианской трактовке? Бог — это творец. На раннем этапе от него отделился падший ангел — Сатана, возжелавший стать на самом верхнем уровне иерархии, не понимая, что он — всего лишь одно ее звено. Бог, впрочем, почему-то «не смог» самостоятельно устранить это звено, вызывающее искажение системного порядка путем постоянного искушения людей на грех, а посему послал к людям своего сына, который, впрочем, тоже оказался бессилен что либо сделать. Нет, это конечно сильный поступок — принести себя в добровольную жертву, зная, что ты через три дня воскреснешь. Сын, впрочем, оставил после себя зачатки церкви, доделанной обычными людьми, пусть и святыми, но слишком далекими от совершенства. Прошло много-много лет, растущему человечеству несовершенная церковь стала не нужна, а потому от нее отказались. Нет, вы не подумайте, протестант понимал что Бог есть и он может даже всемогущ, но одновременно он, оставшись один на один с Богом, видел в нем не сверхсубстанцию, а мощного партнера, благодаря которому можно достичь всего, если самостоятельно и правильно выстроить отношения с ним. А как именно правильно — каждый решал сам для себя, ведь никаких «главных протестантов» и «непререкаемых авторитетов» там не было и не могло быть. И если католическая церковь по прошествии двух тысяч лет одна, то протестанты создали бесчисленное множество церквей, число которых непрерывно увеличивается даже сейчас — баптисты, методисты, конгрегационалисты, пресвитериане, методисты, англикане. Но кто скажет, что протестанты как структура слабее католиков, а тем более — православных? Вон как лихо орудуют они в православных странах! И лекции читают, и в церковь вербуют, и Библии вперемешку с пиццой и Кока-колой раздают. Просто у них другой двигатель. Двигатель этот — деньги. Деньги самой мощной протестантской страны—Соединенных Штатов Америки. Уберите с авансцены Америку и протестантские секты испарятся в один день. Оплот папства несколько другой — отсталые и убогие страны Латинской Америки типа Гондураса и Колумбии, поэтому биологически позиции католичества выглядят более стабильно. Биологически, но не интеллектуально. Чтоб пойти на повышение роли папы в Европе, на «престол святого Петра» выбрали даже поляка, отработавшего по полной программе, а теперь и немца. Вот на каких «фундаментах» стоит современное христианство — на деньгах Америки и отсталых суеверных латиносах. Почему же много маленьких протестантских церквей не слабее чем одна большая католическая? Дело не только в американских деньгах. Протестантские церкви более однородны, а наличие в ней подавляющего большинства белых делает ее гораздо более однородным по духу. Что такое дух католицизма вам вряд ли объяснят. Поставим вопрос по-другому: что может объединять негра-католика из Конго, вьетнамца-католика из Сайгона, креола-католика с Ямайки, индейца католика с Эквадора и арийца-католика с Франции или Австрии? Что могло объединять молодых католиков Наполеона Бонапарта и Адольфа Гитлера с филиппинцем-католиком, лазающим по пальмам и собирающим кокосы? Набожность? Допустим. Но набожность сама по себе — ничто. Осознание факта, что католическая вера самая правильная? Но вряд ли немец, негр и «филлипок» могут это одинаково «осознавать», хотя каждый может осознавать это по-своему. Это тоже серьезный минус у католиков. Хорошо было когда их ареал замыкался Европой и если сейчас типовой протестант это белый и вполне успешный человек, то типовой католик — нищий смуглый кучерявый гибрид с криминальными наклонностями, нюхающий кокаин и разговаривающий на смеси испанского и индейского языков. Не беспокойтесь, такие бывают весьма и весьма набожны. Вот почему протестанты хоть и формально разобщены, но идейно куда более сплоченны чем католики, которые формально есть одна церковь, но фактически объединяют то, что объединить невозможно. Здесь причина многочисленных вояжей за рубежи Ватикана папы Иоанна Павла II, примеру которого наверняка последует и Бенедикт XVI. Иными словами, основные силы Ватикана брошены на поддержание видимости единства «тела католической церкви», что тоже свидетельствует о крайне неустойчивом ее состоянии.

Поэтому нет ничего удивительного, а напротив, вполне закономерно, что фашизм появился в столице католицизма — Риме, а национал-социализм на родине Реформации — в Германии. Национал-социализм — это доработанный, доочищенный фашизм, хотя фашизм как таковой полностью соответствует принципам организации католической церкви, а вы думаете Муссолини просто так восстановил светскую власть папы, пусть и в ничтожных масштабах?.[42] Да и Гитлер вырос совсем даже не протестантом, продолжая платить взносы в католическую церковь вплоть до своей смерти. Его поздняя антихристианская риторика не играла здесь никакой роли. Он, как всякий приличный католик, хотел быть святее папы. Понятно, что эти две наиболее передовые концепции развития арийского социума ХХ века, во многом похожие, должны были возникнуть среди народов внесших наибольший вклад в развитие европейской культуры. Кэрри Болтон по этому поводу замечал: «…Многие фашистские движения по существу произошли от католических реформистов. Это не означает, что стоит принять точку зрения т. н. «Либертарианских сатанистов» (в основном, кстати, американцев), согласно которой фашизм является христианством. Скорее Католическая Церковь продолжила инкорпорировать некоторые европейские традиции, такие как цеховой метод социальной организации, превратившийся впоследствии в фашистскую корпоративистскую политику. Можно привести пример отца Коулина (Coughlin), американского «радиосвященника» который в годы Великой депрессии проводил в Америке фашистскую мессу (впоследствии запрещенную церковным руководством). Адриан Арканд (Adrian Arcand) начинал как канадский католический журналист, а затем создал Национал-социалистическую партию (за что во время войны был приговорен к тюремному заключению). Подобным образом Леон Дегрель организовал в Бельгии движение Рексистов. Однако некоторые язычники и сатанисты, проповедующие свою веру в Европе, называют такого человека как Дегрель (осыпанного наградами героя СС, про которого Гитлер сказал, что хотел бы иметь такого сына) «христианским врагом»! («Диалектика действия: использование врага в собственных целях»).

Одним словом, арийское мышление опять возвращалось к своим традиционным схемам. И не правы те, кто считает что фашизм и национал-социализм чуждыми арийскому миросозерцанию, утверждая, что и то, и другое, восходит к семитским мессианским доктринам, при этом указывая на сомнительное этническое происхождение Дуче и некоторых лидеров Рейха, включая самого Фюрера. Все христианство изначально растет из семитских представлений, а они — его продукт, как и любой современный ариец. Здесь главное не слить вместе с сомнительного качества младенцем вполне чистую воду.

Возврат арийского мышления к традиционным формам обозначал торжество приоритета научного знания над верой и догматизмом, поэтому взлет науки, после того как церковь перестала служить помехой на ее пути, был делом вполне обеспеченным. Вполне объяснимо, что средневековая наука как самостоятельный фактор в жизни нашей расы “началась” в Италии — самой сытой и богатой католической стране. Но настоящий научный скачок произошел в странах протестантских, прежде всего в Англии и Германии. И если в Англии, как многие считают, рост стимулировался промышленной революцией требовавшей научной базы, то чем же тогда он объяснялся в Германии, ведь там не было никакого «бума машин»? На самом деле наука и промышленность не были однозначно связаны. Здесь все было куда проще: стало больше интеллектуальной свободы. И всё. В несвободном обществе наука если и не умирает, то отмирает. В конце концов, того же Архимеда из Сиракуз никто не заставлял изобретать свои машины. Это была естественная потребность и она реализовывалась. То же самое можно сказать практически про любого ученого древности. А потом наука «вдруг» стала не нужна. Церковь смотрела на интеллектуалов с большим подозрением, причем ранняя церковь куда в большей степени чем поздняя. Удивляться здесь нечему, но в интеллектуалах она видела не только угрозу своему статусу. Тогда с античной историей были знакомы гораздо лучше и знали, что деградация Рима языческого началась с деградации верхнего слоя, куда входили и интеллектуалы. Интеллектуалы не спасли Рим — это очевидный факт, мы его запомним, лишь малый процент из них оказался способным противостоять духовному натиску с Востока, основная же часть набилась в бесконечное количество сект, включая христианскую. По сути, благодаря победе христианства мы и знаем их имена. Можно быть абсолютно уверенным, что если бы церковь смогла сдерживать развитие умственного слоя, а лучше всего свести его к нулю, одновременно наведя порядок в своих рядах, Европа продвинулась бы вперед совсем незначительно. Интеллектуальной конкуренции можно было не бояться — азиаты и негры без европейцев не сдвинулись бы ни на шаг. Православие еще более консервативно чем католичество, так что и здесь все было бы спокойно.

Закат христианства сопровождался обратным явлением — подъемом интеллекта, но интеллектуальное творчество не терпит давления извне, в таком случае мы на выходе получаем не более чем уродство. Первые интеллектуалы нового времени занимались наукой без привязки к конкретной цели, это потом их разработки оказались востребованными. Понадобилась математика и физика, а еще раньше — философия, только теперь она имела конкретное приложение и пыталась опираться на научный фундамент, в частности на законы механики Ньютона. Церковь понимала, что теперь не она владеет лучшими мозгами, это означало ее скорый конец, здесь она повторила путь язычества отвергнутого значительным числом римских интеллектуалов. Она пыталась в агонии вернуть все на круги своя, вот почему XV–XVI века стали временем наиболее сильного разгула инквизиции. Но и эта мрачная полоса была преодолена.

Правильность такой схемы подтверждается вполне очевидным ростом научных открытий, а следовательно и качества жизни как раз со времени достижения приоритета протестантских стран над католическими, т. е. примерно с конца XVI века. Конкретную дату выбрать трудно, пусть ею будет 1588 год, год гибели испанской “непобедимой армады”. Даже номинальный католик Наполеон оказался бессильным что-либо изменить. При всей своей гениальности он так и не решил английский вопрос и уж тем более был неспособен дотянуться до растущего гигантскими темпами, главного, но пока скрытого резерва протестантов — Америки. Сравним сделанное в науке в XVI веке и в XVII-ом. А потом в XVIII и XIX и, наконец, в ХХ — ом. Кривая научных достижений все более и более резко полз вверх. Почему? Да потому, что свободы становилось все больше и больше. Но все имеет предел. Даже количество свободы.

Столь бурный темп взятый наукой, а она тогда была арийской на 100 %, должен был привести к ситуации, когда знание, как система представлений о том или ином явлении, пойдет «в разнос», т. е. будут достигнуты некие граничные познания, перешагнуть которые будет исключительно сложно, не изменив самого себя, не подготовив себя к восприятию того, что до сих пор было скрыто. Такое состояние характерно для любой системы, где отсутствует или сильно ослаблены обратные связи. Где нет сдержек. Хотя именно системы без обратных связей характеризуются максимальным быстродействием и самой высокой чувствительностью. Одновременно глубина обратной связи обратно пропорциональна устойчивости. Наука развивалась стремительно, но цель не просто не обозначалась, о ней вообще никто не задумывался. Цели не было. Быстродействие и возможность роста сдерживалось только мощностью источника энергии. Здесь таким источником была сила нашего интеллекта и мы довольно быстро столкнулись с проблемами, которые и сейчас кажутся абсолютно неразрешимыми, мы начали входить в режим насыщения.

Первым вопрос был поставлен биологам. Откуда появилась жизнь, если раньше, согласно так усиленно продвигаемой теории Дарвина, ее точно не было? А позже, когда появились концепции эволюции Вселенной, у физиков начали интересоваться происхождением материи, которой, до т. н. «Большого Взрыва» тоже не было. Поскольку состоятельных ответов на эти вопросы не появилось, клерикалы-мракобесы ухватились за них как за спасательные жилетки при крушении очередного «титаника», показывая конечную ограниченность рамок нашего научного познания, показывая, что есть проблемы, которые в принципе не дано понять. А незнание — туннель для темных сил. Кэрри Болтон подводит итоги: «…Наиболее эффективный способ вызволения нашего наследия из лап христиан состоит отнюдь не в обращении с обличительными речами к безразличной и враждебно настроенной общественности, или в отчуждении собратьев-националистов. Он заключается в использовании тактики самой Церкви. Подобно тому, как Церковь низвергла языческую Европу, похитив ее символы и героев, язычникам следует подумать, как можно использовать готическое христианство для служения Европе и выражения по существу языческой сути европейского национализма, избегая основных ловушек христианства. « Самое смешное в том, что церковь это очень быстро сообразила! Её пастыри начали скрупулезно изучать научные журналы и любые новомодные концепции, стремясь показать, что они всего лишь подтверждают написанное в Библии. Интеллектуалы наоборот хотели убить всех зверей одним выстрелом, наивно рассчитывая, что если человеку объяснить в общих чертах картину мира, то церковь и религиозная мотивация ему станет не нужна. Они ошибались. Это сейчас ясно, что даже если бы науке стало вдруг известно абсолютно всё, люди и дальше продолжали бы выдумывать для себя необъяснимые химеры. Это — рудименты неинтеллектуального прошлого, которые так просто не искоренишь, но которое должно быть преодолено. Да и энергетически «верить» выгоднее: все-таки легче ходить в церковь и думать, что ты приобщен к истине, нежели постигать сложные, но истинные законы природы, приближаясь с каждым шагом к абсолютной силе. Конечно, церковь преобразовывает научную картину мира под себя отнюдь не из позитивных побуждений, нет. Просто она вынуждена оглядываться на прогресс, чтоб хоть как-то соответствовать интеллектуально выросшему населению. И можно только представить, насколько им это противно. Таким образом, подойдя к новым, важным, но пока неразрешимым проблемам, интеллектуалы неизбежно должны были столкнуться с противодействием ослабевшей, но повысившей устойчивость католической церковью и протестантов, которых общение «один на один с Христом» толкало в суеверие, доходящее до мракобесия. Об этом мы поговорим в следующей главе.

Примечания:

1

Люди жившие в эпоху позднего СССР навсегда запомнят сумасшедшего американского астрофизика доктора Чарльза Хайдера. В 1986 году он начал свою 218-дневную голодовку у стен Белого Дома. Советская пропаганда давала ежедневные репортажи о «все ухудшающемся состоянии доктора выступающего за мир во всем мире», который, тем не менее, оставался весьма упитанным и бодро раздавал интервью кому угодно. На 219 день Хайдер заявил, что прекращает голодовку и собирается баллотироваться в президенты США. Как вы уже догадались, советская пропаганда про него тут же забыла и больше не вспоминала никогда.

2

Телевидение у многих отождествляется с инструментом глобального обмана. Но интересно, что сама передача телевизионного сигнала построена на обмане человеческого зрения. То что вы видите как целостное изображение, на самом деле — фикция. По экрану бегает точка (в цветном варианте — три точки), если вы близко посмотрите на цветной экран, то увидите, что он состоит из множества таких точек. Это дырки в т. н. маске кинескопа, куда и попадает бегающий по экрану электронный луч. Точка «прочерчивает» на экране 625 строк, образуя 1 кадр. Все мелкие детали даже при «цветном» сигнале передаются черно-белыми, чтобы сузить полосу пропускания. 50 раз в секунду экран гаснет, чтобы не было видно возврата луча в верхний левый угол, в момент гашения передается еще целая куча информации, например телетекст… Но всего этого мы не видим.

3

Термин «диссипативна система» введен И. Пригожиным. Диссипативные системы, это системы, полная механическая энергия которых (т. е. сумма кинетической и потенциальной энергий) при движении убывает, переходя в другие формы энергии, в основном в теплоту. Этот процесс называется процессом диссипации (рассеяния) механической энергии; он происходит вследствие наличия различных сил сопротивления (трения), которые называются также диссипативными силами.

4

Такое стабильное подвижное равновесие биологической системы называется гомеостазом. Термин введен биологами, в биологии он чаще всего и применяется. Посмотрите сами — в нашем организме ежесекундно происходят миллионы химических реакций: синтезируются и расщепляются сложные вещества, рождаются и умирают клетки и т. п. При этом сам организм в нормальном варианте стабилен. Живой организм должен обладать гомеостазом просто для того чтобы выжить и адаптироваться. В последнее время понятие «гомеостаз» часто используют экологи.

19

Интересный вопрос над которым многие задумываются, но никто не дает удовлетворительного ответа: почему сейчас, при доступности музыкального или художественного образования, никто не может написать достойной симфонии или, скажем, слепить скульптуру которая потом еще несколько столетий будет служить образцом для подражания. Мое мнение — при буржуазном строе просто не может быть создано выдающееся произведение искусства хотя бы потому, что к его созданию подходят так, как к созданию коммерческого продукта. Создатель понимает, что создает на для вечности, а сугубо на потребу сегодняшнего дня. Здесь как в поточном производстве: быстро разработали, быстро слепили, быстро продали. Оттого и быстро забылось. Создатель ни во что не верит, он не верит не только в Бога, но и в себя. А без этого шедевра не сделаешь.

20

Сейчас, через пятнадцать лет после развала СССР, я постоянно сталкиваюсь с попытками сравнить «то» и «это» общество. При всех минусах современности, я считаю, что бывшие советские люди, в большинстве своем стали лучше, главным образом потому, что стали более самодостаточны. По этой же причине стало меньше т. н. «жлобства». С позиции теории систем, это можно объяснить резким увеличением каналов сброса энтропии из-за открытия системы.

21

Вот к каким странным парадоксам приводит закрытость системы! Те, кто должен был прийти на смену дряхлеющим членам Политбюро, ненавидели советский строй и при первой возможности расправились с ним самым быстрым образом каким вообще было возможно. Но они надолго не задержались. Вскоре, в правительственные аппараты «новых независимых государств» набилась молодежь, которой к моменту прихода к власти Горбачева не было и тридцати лет. Вот эти ребята, лишенные элементарной морали, порезвились на полную, без всякой войны превратив богатейшую страну в руины. Так энтропия нашла свой «выход».

22

Историк Ф.Ф. Зелинский считал, что у каждого арийца есть по меньшей мере две родины: одна — это страна, в которой мы родились, другая — античность. Итальянские гуманисты, возрождавшие римскую античность, опирались на свою национальную и языческую традицию, сумев придать ей общеевропейское значение. Оставаясь частью христианского мира, они сумели приземлить и очеловечить его.

23

Гёте в "Римских элегиях" рассказал, какое впечатление на него произвело итальянское небо. Таково было действие классической литературы на ученых XVI столетия. "В сторону пошлые споры схоластические! — воскликнул средневековый человек. — Дайте упиться одами Горация, дайте подышать под этим светлым лазоревым небом, насмотреться на роскошные деревья, под тенью которых и кубки с соком виноградных гроздей дозволены, и страстные объятия любви перестают быть преступлением!"

24

Помните, как традиционно изображался белый офицер в советских фильмах эпохи Сталина-Хрущева? Такое себе ухмыляющееся рыло с маленькими усиками, выпускающее сигаретный дым через нос или кольцами. Но в 70-е годы картина резко меняется. Картавые комиссары с маузерами и «в пыльных шлемах» уже никакого пиетета не вызывали, в свою очередь, белому движению придается романтический ореол героической обреченности, а сам белый офицер приобретает законченный салонно-гламурный вид. Он цитирует классиков, пишет стихи, пьет шампанское, знает много языков, объясняется в любви бабам, у него правильные черты лица, он музицирует, он разбирается в истории и опере.

25

И действительно, когда мы говорим «христианин», мы все-таки имеем ввиду белого, а не араба-христианина из Ливана или негра-христианина из Сьерра-Леоне. Отсюда и подмена качества расы мнимым качеством религии. И действительно, стоило ли вообще где-то упоминать про христианство, если бы круг его «исповедователей» ограничивался бы джунглями Африки? И разве оно способствовало прогрессу хоть одного неарийского народа?

26

Еще 2300 назад, в III веке до нашей эры, великий греческий механик и математик Архимед построил пушку стреляющую с помощью пара… Рисунок пушки Архимеда и ее описание были найдены спустя 18 столетий в рукописях итальянского ученого, инженера и художника Леонардо да Винчи. Как же стреляла пушка? Один конец ствола сильно нагревали на огне. Затем в нагретую часть ствола наливали воду. Вода мгновенно испарялась и превращалась в пар. Пар, расширяясь, выбрасывал ядро.

27

См. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. А также избранные произведения Вебера на русском языке. Пер. с нем. Сост. Ю. Н. Давыдова; М.: Прогресс, 1990..

28

Mens agitat molem (Virgilio, Eneide, VI, 727)

29

Кэрри Болтон (Kerry Bolton), новозеландский правый, вполне возможно что из-за своей отдаленности от центра мировых событий демонстрирует незамутненный взгляд. Все приведенные цитаты взяты из его статьи «Диалектика действия: использование врага в собственных целях»

30

«Карманный папа» Климент V согласился в 1307 г. с обвинениями против ордена тамплиеров. В октябре 140 французских рыцарей этого ордена были арестованы и над ними начался судебный процесс по обвинению их в ереси. В 1312 г. папа объявил орден уничтоженным. Филипп, который был должен тамплиерам огромные суммы, завладел всем их богатством. В марте 1313 г. был сожжен гроссмейстер ордена Жак Моле. Перед смертью он проклял весь род Капетингов и предрек его близкое вырождение. Любопытно, что весь род Капетингов в последствии исчез, но далеко не каждый умер своей смертью.

31

Чехия оказалась единственным славянским государством, где во время Реформации протестантизм пустил глубокие корни. Весь XV век для пап эта страна служила предметом постоянной головной боли — протестанты набирали силу, а позиции католиков слабели. Закончилось все это очень нехоршо. В 1617 году папе Павлу V удалось протолкнуть на чешский престол своего ставленника — иезуита Фердинанда Штрийского, пообещавшего, правда, что свобода вероисповедания будет обеспечена. Не прошло и нескольких месяцев как от обещаний Фердинанда не осталось и следа. 21 мая 1618 года на заседание чешских дворян собравшихся с целью выражения протеста против политики Фердинанда, явились представители власти и попытались разогнать собрание. Но их прямо через окна повыбрасывали в ров окружающий здание. Тут же был избран сейм, принят указ об изгнании иезуитов и конфискации их имущества, начаты переговоры с немецкими и венгерскими протестантами. Новым королем Чехии был избран Фридрих Пфальцский — ярый кальвинист. Из-за этого конфликта началась Тридцатилетняя война — одна из самых кровавых в истории Европы. Для Чехии она завершилась полной «рекатолизацией» и утратой (почти на 300 лет) независимости. Тем не менее, и по сей день Чехия — самое индустриализированное славянское государство.

32

Потомок евреев-выкрестов Александр VI Борджиа вошел в историю (помимо всего прочего) введением «налога на евреев» в размере одной двадцатой части их доходов.

33

Александр VI Борджиа в своих моделях поведения поразительно напоминал римских императоров эпохи упадка. Неудивительно, что вскоре после его смерти Рим получил самый мощный удар в своей истории. «Дядя» был не простой, а очень богатый. Уже в семь лет (!) он был протонарием и имел бенефиции в нескольких испанских городах. Немного позже получил епископство в Памплоне. Будучи обязанным соблюдать безбрачие, он открыто сожительствовал с известной проституткой Ваноццой Катанеи, которая до него сменила трех мужей. От него у нее родилось четверо детей. Параллельно он завел двоих детей от другой проститутки. Это не мешало ему заставлять римскую курию раздавать его детям духовные титулы и доходные места. На первых выборах в папы он получил 7 голосов из 23, что его нисколько не испугало. Он добился переголосования, дал денег столько, сколько нужно, купил еще 7 голосов и занял «престол святого Павла». А вы думаете что деньги для избирательных кампаний стали нужны только сейчас?

34

Вот фрагмент этой буллы: «Всеми силами души, как того требует пастырское попечение, стремимся мы, чтобы католическая вера в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое еретическое нечестие далеко искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно мы узнали, что в некоторых частях Германии, особенно в Майнском, Кельнском, Трирском, Зальцбургском и Бре-менском округах, очень многие лица обоего пола, пренебрегши собственным спасением и отвратившись от католической веры, впали в плотский грех с демонами, инкубами и суккубами и своим колдовством, чарованиями, заклинаниями и другими ужасными суеверными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинам преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят мужчин и женщин, домашних и других животных, а также виноградники, сады, луга, пастбища, нивы, хлеба и все земные произрастания; что они нещадно мучат как внутренними, так и наружными ужасными болями мужчин, женщин и домашних животных; что они препятствуют мужчинам производить, а женщинам зачать детей и лишают мужей и жен способности исполнять свой супружеский долг; что, сверх того, они кощунственными устами отрекаются от самой веры, полученной при святом крещении, и что они, по наущению врага рода человеческого, дерзают совершать и еще бесчисленное множество всякого рода несказанных злодейств и преступлений, к погибели своих душ, к оскорблению Божеского величия и к соблазну для многого множества людей». А теперь читаем обвинительные речи прокуроров Крыленко и Вышинского на сталинских процессах 1936-38 гг. и убеждаемся насколько они похожи не только по стилистике, но и в отдельных выражениях. Например, Бухарина так и назвали — «враг рода человеческого».

35

Почему запрещали греко-католическую церковь? Здесь, по-видимому, играли роль несколько причин. Во-первых, ее паства занимала западно-украинские территории, а они всегда считались оппозиционными властям. Во-вторых, греко-католики справедливо рассматривались как прямые агенты влияния Ватикана, давно полностью сросшегося с западными спецслужбами. Ну и в-третьих, Сталин действительно стремился к упорядочиванию всех восточных славян под московский патриархат, уже тогда бывший под полным контролем. Например, ему и в голову не пришло «воссоединить» русскую и грузинскую православную церковь, т. е. своей национальности он отдавал должное всегда.

36

О различии в информационном наполнении католичества, протестантизма и православия подробно рассказывается в главе «Нордический Сион».

37

Это хорошо поняла российская императрица Екатерина II. Вспомним, что она сказала про вполне безобидную книгу А.Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» — «Бунтовщик хуже Пугачева, тот хоть за царя себя выдавал, а этот вообще против самодержавия!». Но она просто хотела не повторить путь французской монархии, тем более что она была знакома с трудами французских энциклопедистов.

38

Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997.

39

«Die Buchdruckerkunst ist des Antichristen auserlesenes Werkzeug, mehr als das Schiesspulver» schreibt Bismarck 1859. Vergl. Dr. Hans Blum: «Furst Bismarck und seine Zeit», 1. Bd.

40

D`Aubigne «History of the Reformation of the Sixteenth Century», London

41

Поворотным событием в истории католицизма можно считать знаменитый Тридентский Собор, продолжавшийся с перерывами аж 18 лет (-1545-47, 1551-52, 1562-63 гг.) Его решения стали программой Контрреформации. И дело даже не в том что после него резко усилился церковный террор и что церковь усилила контроль над печатным словом. Гораздо более существенным было то, что церковь начала оптимизировать свои ряды. С этим фактом вполне согласуется то, что на втором и третьем этапе собора полностью доминировали иезуиты.

42

20 сентября 1870 Гарибальди со своими отрядами вошел в Рим, присоединил его к Италии и уничтожил светскую власть папы. Папа Пий IX «обиделся» на итальянцев и в знак протеста объявил себя узником, заявив, что он не покинет стен Ватикана пока не будут восстановлены его «попранные права».