Есть еще одна причина, по которой я не могу согласиться с утверждением, что «Карацупа везучий». На везение я никогда не полагался, но сколько было случаев, когда ни опыт, ни смекалка, ни предусмотрительность не помогали! Только потому не помогали, что противник тоже опытен, смекалист, предусмотрителен, и в противоборстве с ним не знаешь, чья возьмет. Даже сегодня, спустя годы, вспоминаешь ту или иную из своих неудач и не можешь с полной уверенностью сказать, в какой момент ты совершил ошибку, в чем допустил просчет.

На этот остров, густо поросший ивняком, я мог бы и не перебираться. Лежал бы рядом с двумя молодыми бойцами в прибрежном кустарнике, наблюдал бы за водной гладью, и пожелай нарушитель, приплыв по реке, именно этой укромной тропой воспользоваться, задержал бы его без особых хлопот. Но если здраво рассуждать, лазутчик, добравшись с того берега до острова на середине реки, мог затем выбрать другой маршрут, на котором — вот это я точно знал! — не было пограничных нарядов. И выходит, что решение мое — оставить бойцов на берегу, а самому с Ингусом переправиться и осмотреть остров, — было если не единственно верным, то вполне целесообразным.

В камышах у нас была припрятана лодка-долбленка. На ней и переправились через протоку. Когда по бортам снова зашуршал камыш, я услышал отчетливый всплеск — несколько выше по течению. Ингус, прислушиваясь и принюхиваясь, тоже насторожился, но вскоре глянул на меня весело, преданно — мол, все в порядке. Стало быть, ложная тревога: быстрым течением подмыло берег, вот и сорвался в воду ком земли.

Я переждал немного и выбрался из лодки. Перенес Ингуса по мелководью на берег, а долбленку спрятал в ивняке. По обрывистому берегу выбрались наверх. Я лег и прислушался: все тихо. Ингус вел себя спокойно. По звериной тропе мы прошли остров из конца в конец и, не обнаружив следов, двинулись по болотистому берегу, перебрались на другую, обращенную к границе сторону.

Глянул я, раздвинув камыши, на воду и ахнул: от чужого берега к нам приближалась лодка. Ее вел, ловко и бесшумно работая шестом, опытный человек. Он стоял на корме, широкоплечий, огромного роста. Я успокоил Ингуса, проверил оружие и стал ждать.

Причалив к берегу, нарушитель выбрался из лодки и лег на землю. «Ну да, прислушивается. Не новичок», — отметил я. А он, приподняв голову, стал осматриваться. «Тоже следопыт!» — усмехнулся я и вместе с Ингусом переместился в густую тень. Бесшумно поднявшись, нарушитель вошел в воду, и, осторожно ступая, двинулся вдоль берега. Следуя за ним, мы постепенно приближались к тому месту, где я спрятал лодку. Немного не дойдя до него, лазутчик вышел на берег и стал раздеваться. Брюки и рубаху он намотал в виде чалмы на голову, взял в зубы пистолет и снова вошел в воду. «И поплывет себе дальше, прямехонько на наш пост», — подумал я. Когда нарушитель вошел в воду по пояс, я закричал:

— Стой! Руки вверх!

От неожиданности великан оступился и упал в воду. Узел свалился с его головы и утонул. Когда нарушитель, отфыркиваясь, вынырнул из реки, я, не давая ему прийти в себя, снова закричал:

— Выходи! Гранату брошу!

Прокашливаясь и встряхивая головой, он побрел к берегу. Тут, пожалуй, я и допустил оплошность — не разглядел, что в руке у него был пистолет. Подойдя под обрыв, на котором я стоял, нарушитель вдруг метнулся в сторону и побежал по песчаной отмели.

— Фас! — крикнул я Ингусу, и моя ищейка серой тенью устремилась за убегающим человеком. Я видел, как верзила споткнулся и упал. Я уже не сомневался в успехе. Потому, наверное, так поразил меня звук выстрела и жалобный, болью в сердце отозвавшийся визг собаки.

«Ранен! Ингус мой ранен!» — задохнулся я от чувства беды и что есть духу кинулся на помощь другу. А нарушитель не медлил. Он уже вскочил на ноги и, чуть пригнувшись, бежал к густому тальнику. Небыстро бежал, отклоняясь то в одну, то в другую сторону, очевидно, опасался моего выстрела, но никак не Ингуса. А верный мой пес, собрав последние силы, в два-три прыжка настиг лазутчика и попытался сбить его с ног. Увы, силы оказались неравными. Здоровенный, чувствующий свое превосходство над раненой собакой громила, словно кутенка, отшвырнул Ингуса в сторону и продолжил бег.

Вновь острой болью отозвалось мое сердце, когда Ингус, ударившись о землю, заскулил так жалобно и беспомощно, как не скулил даже в детстве. Я понимал, что друг мой нуждается в помощи, но рядом был готовый на все лазутчик, враг, и долг обязывал задержать его во что бы то ни стало. Я кинулся в погоню. Нарушитель бежал к тому месту, где оставил свою лодку. И вдруг я потерял его из виду. Я затаился у дерева, всматриваясь в ночь. Конечно, мой враг тоже за мной наблюдает. Стоит мне двинуться, и прозвучит выстрел. Но это мы еще посмотрим, кто из нас первым себя обнаружит, и кто выстрелит первым!

Прошла минута, другая, и он не выдержал. Едва различимая тень чуть отодвинулась от широкого дерева и снова с ним слилась. И в тот самый момент, когда он выглядывал, я выстрелил. Ни шевеления, ни вскрика, — ни ответного выстрела.

«Промахнулся, — подумал я. — А он бережет патроны. Ждет малейшей моей оплошности, чтобы стрелять наверняка. Будем играть в кошки-мышки?»

На реке послышались голоса, плеск. Товарищи спешат мне на помощь! В другой ситуации я бы попенял им за этот шум, но при таких обстоятельствах… Умышленно, нет ли, молодые бойцы побудили нарушителя к активным действиям. Он перебежал от одного дерева к другому, после паузы повторил перебежку. Я не стрелял и не стремился сократить дистанцию, понимая, что впереди у него открытое пространство: войдет он в него, и я смогу вести более прицельный огонь. Когда он вломился в прибрежные кусты, я совершил стремительный рывок и, миновав заросли, с колена выстрелил, целясь бегущему в ноги. Я приподнялся, и тотчас прогремел ответный выстрел. К счастью, нарушитель стрелял, целясь поспешно: пуля просвистела над моей головой.

Осыпая меня проклятьями, бандит пополз к краю обрыва, обернувшись, дважды выстрелил, но я не собирался подставлять свою голову под пули. Видел, что на пути у него поваленное дерево. И, когда он попытался перелезть через него, я выстрелил еще раз — и не промахнулся. С криком отчаяния и боли бандит покатился по земле и рухнул с обрыва.

Я понимал, что это еще не победа, поэтому не спешил приподнять голову над краем обрыва и глянуть, что там, внизу. Надев на палку шлем, приподнял его. Долго ждать выстрела не пришлось. Дырка в шлеме — сущий пустяк по сравнению с тем, что у нарушителя, по моим подсчетам, оставался всего один патрон. Как вынудить бандита расстаться с ним? Палкой качнул ветку куста. Выстрел! Я поднялся во весь рост и стал спускаться к реке. Увидев меня, противник яростно выругался и бросился в воду. Но навстречу ему к берегу уже шла лодка с пограничниками. Выскочив из лодки на мелководье, они не дали уплыть лазутчику, у которого и в самом деле кончились патроны.

А Ингус? Что с ним? Где он?

Я побежал туда, где оставил своего друга.

— Ингус! Ингус! Ко мне!

Он услышал меня. И даже вышел навстречу, поскуливая, хромая и шатаясь.

Ранен он был очень серьезно. Я достал индивидуальный пакет, перевязал Ингуса и, осторожно взяв его на руки, понес к лодке.

Ингуса я выходил. Дни и ночи напролет с ним возился, благо начальство никакой другой работой меня не обременяло. Когда он окреп, пришлось изрядно поработать, чтобы вернуть боевому стражу границы былую форму. Словом, наше возвращение в строй было нелегким и нескорым, но радостным для обоих. Ингус, казалось, искал повод, чтобы показать, до какой степени он мне благодарен и предан. И такая возможность очень скоро представилась.

Ночью мы с командиром отделения Бокуновым и бойцом Шиловым вышли в наряд. Ингус шел впереди на длинном поводке. Ночь стояла лунная, но набегавшие облака и поднимавшийся из низин туман скрывали луну, ограничивали видимость. Собака часто останавливалась, прислушивалась. Тихо все было, спокойно.

Дошли мы до реки Ушагал. На том берегу — китайский город Сончо-гоу, почти посередине реки — принадлежавший нам остров Медян.

Ингус, повернув морду в сторону острова, навострил уши, принюхался, забеспокоился. Стало ясно, что на острове кто-то есть. Но как туда добраться? На отлогом берегу нашли брошенную, рассохшуюся лодку. Я с Ингусом и Шилов на этой лодке отправились к острову, а Бокунов остался, чтобы в случае столкновения с нарушителями прикрыть нас огнем.

В лодку просачивалась вода, и все же до острова мы добрались благополучно. Обследовав его, обнаружили двух бродячих собак, и все. Решили возвращаться.

Как только достигли середины протоки, нас подхватило стремительное течение, и наша лодка начала тонуть, да так быстро, что мы с Шиловым и моргнуть не успели, как оказались в воде.

Ингус, не испытывая никаких затруднений, пустился вплавь и вскоре добрался до берега. Сидит и смотрит, как мы с Шиловым «купаемся».

На всю жизнь запомнил я это «купание». На быстрине, в полном обмундировании, с оружием едва-едва удержался я на поверхности. Сапоги и шинель намокшая так и тянули на дно. Как ни старался, сумел избавиться только от одного сапога. А силы уже были на исходе.

Впрочем Шилову пришлось совсем туго. Видя, что я активно работаю руками и, стало быть, пока держусь, Бокунов разделся и поспешил на помощь Шилову. А кто же меня выручит? Сил почти не осталось, вот-вот уйду под воду. Собрался с духом, кричу:

— Ингус, спасай!

Он с лаем бросился в воду. Каких-то два-три метра нас разделяли, когда я с головой ушел под воду. Невероятным усилием еще раз вынырнул. И в тот же миг Ингус крепко ухватил меня за плечо и потянул к берегу, — я помогал ему слабыми гребками. Наконец ноги мои коснулись дна. Выбравшись на мелководье, хотел обнять своего спасителя, но Ингус бросился спасать Бокунова и Шилова. Ну и силища! Ухватил зубами весло, за которое держались мои товарищи, и поволок их к берегу.

От верной смерти нас спас Ингус. Впрочем не в первый и не в последний раз. И я его, как мог, оберегал, под пули без крайней надобности не посылал. Однако уберечь не смог…