IV

Больше чем друг

Каждый день в 4.40 утра — идет ли дождь или снег, сияет ли солнце — в спальне раздается негромкий сигнал будильника. Роб Кочран встает, осторожно поглаживает больное колено, перенеся на него вес всех своих 100 кг, и морщится — первый шаг всегда дается с трудом. На цыпочках, чтобы не разбудить жену и троих детей, он крадется по коридору в ванную, натягивает прогулочные туфли, потрепанные джинсы и рубашку поло, а затем куртку или парку — в зависимости от погоды.

Он спускается в прачечную и, отперев дверь, выпускает собаку — такую огромную и черную, что ее легко принять за медведя.

Чероки всегда радуется встрече с Робом; он возбужденно прыгает на дверь и стены прачечной, а потом бросается к миске, стоящей на кухне. Обнаружив, что она пуста, принимается лаять, чем может разбудить мертвого, не говоря уже о спящих домочадцах. Через минуту начинает булькать кофеварка. Роб заправил ее накануне вечером: после возвращения с прогулки ему будет некогда возиться с кофе.

Он должен вернуться не позднее 6.30, — нужно принять душ, переодеться, собрать бумаги, а потом рысью пробежать пять кварталов, чтобы успеть на автобус до Манхэттена, где Роб был старшим партнером в процветающей адвокатской конторе, специализирующейся на уголовном праве.

Последние несколько лет сложились для Роба удачно, и он смог позволить себе этот дом в тюдоровском стиле с шестью спальнями и четырьмя ванными комнатами — покупка обошлась ему в 600 тысяч долларов. Однако за успех, как водится, пришлось заплатить нескончаемыми рабочими днями, стрессами, непрерывными звонками — сотовый телефон никогда не отключался — и «домашними заданиями» едва ли не на каждый вечер.

Он работал по дороге на службу и возвращаясь домой.

— Мы настолько загружены, что пришлось удлинить рабочий день на три часа, — скорбно жаловался он, — и никто нам их не оплатит.

Несмотря на постоянный стресс, Роб выглядел преуспевающим, уверенным в себе импозантным мужчиной и был в завидной форме, учитывая его сорок восемь лет и больное колено. Впрочем, ему не удавалось избавиться от небольшой живота, каким, впрочем, обзавелось большинство его друзей и соседей — таковы издержки сидячей работы.

Он никогда не жаловался на свою загруженность, считая это неприличным, но действительно очень уставал.

— Клиенты должны считать меня крутым парнем, судья тоже должен думать, что я крутой. И что бы там ни было, я обязан вести себя, будто я действительно такой, как они думают.

Роб был, как это принято называть, «настоящим мужчиной» — такому лучше не становиться поперек дороги. Он мало говорил, а если и высказывал свое мнение, то делал это без лишних церемоний. Словом, он был не из тех, с кем можно обсудить последние новости или результаты спортивного матча.

Может быть, с друзьями он вел себя по-другому?

— Друзья? У меня нет времени на друзей.

Каждое воскресенье, вернувшись после мессы, он созванивался со своими братьями, разъехавшимися кто куда (родителей уже не было в живых).

Энергичный и напористый Роб довольно охотно рассказывал о своей семье. Как истинный представитель нового поколения отцов, в общении с детьми он проявлял куда больше теплоты и сердечности, чем его предшественники, но все же считал, что недостаточно близок с ними.

— Иногда я боюсь, — признался он, сдавшись под моим упорным натиском, — что дети будут все больше отдаляться от меня, как случилось у нас с моим отцом. Надеюсь, мы все-таки сумеем этого избежать.

Роб пытался быть в курсе интересов сына и дочерей, регулярно спрашивал, все ли у них в порядке, однако не без зависти признавал, что только жена знала все подробности их жизни.

Джуди любила их деревянный оштукатуренный дом с широкой лужайкой и просторным задним двором. Объединившись с экономкой, приходящим садовником и декоратором, она взялась обновить его — внутри и снаружи. На ухоженном, со вкусом обустроенном участке царил идеальный порядок, нигде не было видно разбросанных консервных банок, сорняков или сложенных в кучи веток.

Доходы Кочранов превышали средний уровень, хотя дома стоимостью 600 тысяч долларов теперь не считаются в Монтклере редкостью. Согласно общепринятым традициям, жизнь семейства была сосредоточена вокруг детей. Их малолитражка и минивэн непрерывно курсировали по привычным маршрутам, развозя детей то в спортивные клубы, воскресную и музыкальную школы, то на вечеринки; гараж был забит горными велосипедами, санями и лыжами, а спальни на втором этаже — компьютерами.

Не считая редких появлений на воскресных спортивных праздниках, Роб почти не принимал участия во всех этих событиях.

— Я даже не смог бы найти туда дорогу, разве что до футбольного поля или школы, — признался он. Его пример отлично иллюстрировал скрытую иронию жизни Монтклера: несмотря не все дебаты вокруг социальной роли полов и борьбу за новую структуру семьи, мужчины по-прежнему редко бывают дома. Разумеется, такое положение вещей частично объясняется экономическими причинами: жизнь в Монтклере постоянно дорожает, поэтому — хотя во многих семьях работают оба родителя — мужчины, зарабатывающие, как правило, больше, проводят на работе практически все свое время. Даже в городе, где другие социальные перемены бросаются в глаза, кое-что осталось по-прежнему.

Причиной столь раннего пробуждения Роба являлся добродушный, энергичный и вечно голодный лабрадор двух лет от роду. Каждое утро они с Робом совершали продолжительные прогулки в парке Миллз. Роб в шутку говорил, что подписал с собакой контракт: в обмен на ежедневный моцион пес сквозь пальцы смотрит на его длительное отсутствие, молчаливость, грубости, которые он иногда допускает, и другие недостатки. Роб подчеркнул, что как настоящий мужчина относится к контракту серьезно и ждет такого же отношения от собаки.

Роб нежно любил Чероки — кличку он позаимствовал из вестерна со своим любимым Джоном Уэйном — и, когда глядел на него, неизменно улыбался.

Он считал Чероки красивым и ласковым псом, но особенно ценил в нем верность и был убежден, что собака по определению самый преданный и близкий друг, — не каждый мужчина может похвастаться такой дружбой.

— Он пойдет за меня под пулю, — с гордостью говорил Роб. По его словам, Чероки был чистопородной собакой, наделенной сильным характером и мощными охотничьими инстинктами. В действительности, преобладающим качеством Чероки следовало считать его общительность. Он отличался крайним добродушием, хотя если бы кто-нибудь решил нарисовать на него карикатуру, в кружке над головой следовало бы написать: «Еда!» Чероки был из тех собак, для которых еда — больше чем источник пищи.

Своим происхождением эта порода обязана суровому и беспощадному климату северной Канады (на самом деле, лабрадоров вывели на Ньюфаундленде). До того как их привезли в Англию и начали разводить, собаки помогали рыбакам вытаскивать сети с рыбой и рылись в отбросах в поисках пищи — они никогда не страдали привередливостью. И в наши дни лабрадоры готовы съесть все, что хотя бы отдаленно напоминает съестное, а также многое из того, что съедобным не является вовсе. Ветеринары Монтклера расскажут вам множество историй о том, что им приходилось извлекать из желудка лабрадоров.

— Это умные собаки, — сказала Бренда Кинг, ветеринарный врач, вынимавшая по четвергам — в свой операционный день — из лабрадоров мячи, кости, консервные банки и даже камни, — но когда дело касается еды, они поразительно глупеют.

Чероки не был исключением и уже перенес две операции, поскольку был способен съесть все, что помещалось у него во рту. Он вечно вынюхивал на земле объедки, рылся в мусоре, подбирал гусиный помет в парке, прыгал на прохожих, несущих продукты из магазина. Он грыз открытые коробки с хлопьями и консервные банки с тунцом, целиком проглатывал апельсины и уничтожил фонарик из тыквы, оставленный на крыльце в честь Хэллоуина.

Широкогрудый мощный пес, предназначенный для охоты и продолжительных походов, Чероки нырял в любой подвернувшийся водоем, будь то океан или глинистая лужи.

Если Роб был стопроцентным мужчиной, то Чероки был стопроцентной собакой. Роб говорил, что опасается, как бы он не прогрыз стену, если его не вывести на положенную прогулку в Миллз. Поэтому пес был заточен в прачечной, где коротал дни, развлекаясь жевательными косточками или глядя в окно, — поставив на подоконник массивные лапы, он не сводил глаз с подъездной аллеи, откуда должен был появиться Роб. Он ждал.

Роб пристегнул поводок и вывел Чероки к «лендкрузеру». Очень скоро улицы Монтклера заполнятся автомобилями, школьными автобусами и родителями, провожающими детей в школу, но в этот ранний час город казался вымершим. И все же, свернув на неосвещенную стоянку у входа в Миллз, Роб с трудом нашел место для парковки. Нашим глазам открылась сверхъестественная картина: ослепительно сверкали фары, со всех сторон мерцали фонарики, и доносился лай собак, словно шла облава на инопланетян.

Полдюжины других владельцев крупных собак, так же, как Роб, работавших на Манхэттене, были уже на месте: двое из них выгуливали огромных мастифов, остальные пришли с лабрадорами, ретриверами и энергичными метисами. Собаководы, одетые в тренировочные брюки или потрепанные джинсы, выглядели заспанными и растрепанными; кое-кто из них помахал Робу и Чероки. Это была сложившаяся группа, объединившаяся на строго добровольной основе. На их месте большинство других владельцев собак предпочло бы нанять помощника или ограничиться походом вокруг квартала. Но эти люди, в том числе и Роб, относились к своим обязанностям ответственно. А собаки тем временем занимались своими делами — обнюхивали и разглядывали друг друга, нетерпеливо убегали вперед по тропинке, возвращались к хозяевам.

Роб выпустил Чероки из машины и отстегнул поводок. Пес немедленно бросился к рослому парню в защитной куртке. Тот выставил вперед руки, пытаясь загородиться от собаки.

— Извините, — прокричал Роб, видя, что Чероки бесцеремонно обнюхивает карманы незнакомца. Получив лакомство, пес громко залаял, требуя еще. Робу снова пришлось извиняться.

Прогулка была ежедневным, вернее, ежеутренним ритуалом. Собирались к пяти утра.

Выждав несколько минут, чтобы подтянулись опоздавшие, Дэн — продюсер местного канала новостей и неофициальный руководитель группы — скомандовал: «Пора». И мужчины с собаками двинулись по главной тропе. Кто-то еще пытался призвать собак к порядку, но вся стая, в том числе и Чероки, уже умчалась в лес.

Такие компании были главным раздражителем, подливавшим масло в огонь неугасающей борьбы, ведущейся вокруг запрета, наложенного на прогулки без поводка. При виде стаи огромных собак, несущихся между деревьями, многие пугаются. Мнение, что в этой ситуации собаки становятся неуправляемыми, — чистая правда. Но в этот час здесь было некого пугать. Пенсионеры и дети еще мирно спали в своих постелях, а немногочисленные собаководы заблаговременно отходили в сторону, заслышав многоголосый лай.

Группа передвигалась в быстром темпе — не прошло и сорока минут, как мы отмахали около двух миль. Не все участники прогулки были знакомы между собой. Иногда кто-нибудь перебрасывался парой слов о собаках или о состоянии рынка, и на этом общение заканчивалось.

Задумав организовать группу, Дэн высмотрел подходящих кандидатов во время прогулок в парках Монтклера и сам пригласил каждого. Поскольку его собственный палевый лабрадор Стрик отличался большой общительностью, Дэн решил, что ему необходима компания.

Роб сказал, что большая часть группы приходит в Миллз к этому часу по той же причине. Хозяева считают, что их собакам нравится играть вместе, хотя, выполнив положенный ритуал приветствия, собаки почти не проявляли интереса друг к другу.

В этот ранний час в парке было безлюдно, мужчины с удовольствием наблюдали за тем, как их мощные собаки носятся среди деревьев и играют — словом, наслаждаются возможностью побыть собаками.

Группа вышла на поляну. Вдали еще мерцали огни Манхэттена, хотя горизонт уже посерел, а небо осветилось первыми лучами солнца.

— Во время этих прогулок я планирую свой день, — поделился со мной Роб. — Вечером, когда мы гуляем вдвоем, я предпочитаю пообщаться с собакой.

Судя по всему, собаководы не испытывали ни малейшего желания разговаривать друг с другом. Роб особо подчеркнул, что их группа существует для собак, а не для людей:

— Это не компания приятелей или что-то вроде того.

Он и по именам-то знал всего двух-трех постоянных участников группы.

— Чероки! — крикнул Роб, — эй, Чероки!

Он слишком поздно понял, почему опытные собаководы дают своим собакам клички, состоящие из одного-двух слогов, — их проще произносить. Через минуту, но не так быстро, как хотелось бы Робу, лабрадор выскочил на тропинку и тут же снова скрылся в кустах.

Большинство мужчин носили с собой специальные пакеты, фонарики и термосы с кофе. Это были ответственные, законопослушные граждане, быстро ставившие на место тех, кто не убирал за своими собаками.

— Ведь из-за них мы все можем этого лишиться. — Роб закрывал глаза на тот факт, что группа нарушала закон, выгуливая собак без поводка.

Чероки любил эти утренние прогулки, бегал от души, пускался в погоню за другими собаками и енотами, но всегда возвращался к Робу.

К 5.45 группа вернулась на стоянку. Собак рассадили по машинам, мужчины торопливо попрощались и разъехались по своим делам. Никто не задержался полюбоваться рассветом. Все разошлись до следующего утра.

Такие группы, задуманные как свободное сообщество, не требуют общения, расходов и координаторов. Люди собираются к пяти, гуляют и расстаются до следующего утра. Не нужно платить взносы, печатать листовки, созваниваться по телефону, брать с собой что бы то ни было, за исключением собаки и поводка. Единственной обязанностью членов группы было приходить вовремя. Но если кто-нибудь отсутствовал, оправдываться не требовалось. Проходили недели, затем месяцы, на его место приходил другой, и никто не стремился узнать, что случилось с исчезнувшим товарищем.

Вернувшись домой, Роб отправил вымазанного грязью Чероки на задний двор и бросил ему теннисный мяч. Пес пробежался пару раз за мячом и потерял к нему интерес.

— Жаль, что он не захотел играть, — заметил Роб. — Ему нужно больше двигаться.

Затем он поднялся к себе, принял душ, переоделся в дорогой темно-синий костюм, подхватил видавший виды кожаный портфель, поцеловал жену, которая к этому времени уже проснулась, и отправился в Нью-Йорк бороться за торжество закона. Роб жалел, что не может иногда брать Чероки с собой, но в офисе царили строгие правила, да он и сам понимал, что это неподходящая идея:

— Слишком уж много денежных мешков там бывает.

Вскоре с шумом и топотом в кухню спустились дети.

Джуди подала завтрак, уточнила расписание уроков и секций, вручила каждому пакет с ланчем.

Во время завтрака Чероки разрешали находиться в кухне, но в общей суматохе пес не участвовал. Он скромно сидел под столом, подбирая крошки, лишь иногда угощаясь перепавшей ему булочкой или кусочком тоста. Единственным связующим звеном между собакой и остальными членами семьи был Роб. Кроме него, никто не обращал на пса особого внимания, и наоборот. Только Син, младший из детей, попрощался с Чероки перед тем, как сесть в школьный автобус.

Проводив детей, Джуди убрала со стола и выставила Чероки во двор — денек выдался погожим. Если бы пошел дождь или похолодало, пес вернулся бы в прачечную.

— Ему нравится на улице, — пояснила она несколько виноватым тоном.

Все члены семьи были аккуратными и хорошо организованными, только Чероки оставался исключением из общего правила. Во время прогулок по лесу или на улице он нередко находил какую-нибудь дрянь, например труп животного или гниющие отбросы. И не мог пройти мимо без того, чтобы ни вываляться в этом, а то и на зуб попробовать. Роб сбился со счета, вспоминая, сколько раз Чероки рвало после прогулки. В багажнике его машины и в прачечной хранились солидные запасы тряпок, дезинфектантов и дезодорантов. Джуди постоянно — и не без причины — тревожилась за новую мебель и дорогие ковры, но Роб, казалось, получал удовольствие от необузданности собаки.

— Мне нравится смотреть, как он выкладывается. Красиво, когда собака так бежит. Я бы сходил с ним на охоту, если бы у меня было время. И если бы мне нравилось охотиться. — В этом отношении Монтклер не имеет ничего общего с графством Мальборо.

Когда Чероки исчезал в лесу, погнавшись за другой собакой или каким-нибудь животным, Роб начинал беспокоиться. Он звал собаку, но пес не спешил появляться. В конце концов, он возвращался, но лишь по собственному желанию. Если же он хотел поздороваться или привлечь к себе внимание, то вполне мог прыгнуть на Роба или на кого-нибудь еще. Такие выходки не имели ничего общего с агрессией, но нередко пугали людей.

Чероки был огромной, плотно сбитой собакой с вечно грязными лапами и длинными когтями. К тому же он обладал недюжинной силой. Ведя пса на поводке, Робу приходилось напрягать все силы, чтобы сдерживать собачьи порывы; тем не менее, зачастую после встречи с ними прохожие отряхивали грязь со своей одежды.

Дисциплинированный и обязательный Роб постоянно извинялся за несдержанность своего пса.

— Нужно заняться воспитанием этой собаки, — говорил он, — когда-нибудь я, наконец, решусь.

Сомнительно, и вот почему: Роб испытывал острую нехватку того, чего недостает почти всем современным собаководам, а именно — времени.

— Я едва успеваю натянуть штаны.

Рассчитывать на то, что Роб станет свободнее, тоже не приходилось. По оценкам специалистов по поведению животных, нужно повторить команду около 2000 раз, только тогда собака ее запомнит. Учитывая плотный график работы, Робу понадобилось бы на это около года. А разве он мог поручить Чероки кому-нибудь другому? Домочадцы, в том числе и сам Роб, считали Чероки его собакой.

Жена не годилась на роль тренера. К тому же она заключила с мужем своего рода соглашение, нечто вроде контракта, и он пообещал максимально оградить ее от всех проблем, связанных с собакой.

Джуди — архитектор с дипломом Колумбийского университета — никогда не хотела иметь собаку. Несколько лет назад она ушла с работы, чтобы посвятить себя воспитанию детей и дальнейшему обустройству дома. Взять щенка Джуди согласилась после того, как погиб их предыдущий лабрадор, — Роб очень тосковал по нему. И пообещал сам заботиться о собаке, а Джуди была уверена, что он сдержит слово.

Кроме того, она понимала, почему мужу так хочется иметь собаку:

— У Роба нет близких друзей, он довольно замкнутый человек. Общение с Чероки очень важно для него. Иногда мне кажется, что ему одиноко. В таком городе, как наш, трудно заводить знакомства. Он так много работает, что ему некогда встречаться с людьми.

Я не из тех, кто указывает мужу, что ему делать. Мы свободные, независимые люди. Но это не означает, что я возьму ответственность на себя. Роб так загружен работой, постоянно испытывает такой стресс, что я не представляю, как бы он справился, не будь у нас Чероки.

Они заключили договор: Роб может завести собаку, но лишь на следующих условиях:

1. Собаке раз и навсегда запрещено подниматься в спальни. Чероки должен спать в прачечной, где он не может причинить ущерба своими грязными лапами, линяющей шерстью, мощным хвостом (которым мог сбить со стола лампу) и чрезмерным аппетитом;

2. Джуди не будет выгуливать собаку, кормить ее и возить к ветеринару за исключением неотложных случаев;

3. Принимая гостей, они будут изолировать собаку. Даже Робу не хотелось, чтобы его партнеры, соседи или подруги Джуди пострадали от специфического гостеприимства Чероки;

4. Они не будут брать с собой собаку во время семейных поездок в отпуск. Этот пункт особенно тревожил Роба, — проведя с детьми несколько дней, он становился раздражительным, ему не хватало собаки, — но пришлось согласиться. Все равно в «лендкрузере» недостаточно места для пяти человек и одного здоровенного пса.

В целом, Джуди была настроена довольно добродушно и не теряла чувства юмора.

— Красиво, — говорила она, обнаружив, что содержимое мусорной корзины рассеяно по всей кухне.

Она умела идти на компромисс — важное качество для любого человека, разделяющего свой кров с собакой. Тем не менее, мысль о необходимости дрессировки не приходила ей в голову.

Может быть, кто-нибудь из детей пытался обуздать неистового Чероки?

Тоже нет. К ним то и дело приходили друзья, телефон не умолкал ни на минуту, одни кружки и секции сменялись другими. Старшая дочь заканчивала колледж, ее сестра увлекалась практически всеми спортивными играми и посещала секции в своей школе, а для того, чтобы оторвать младшего ребенка от компьютера, понадобился бы подъемный кран. Родители в Монтклере часто шутят, что их дети совершили бескровный переворот. И теперь делают, что хотят.

Выслушав вопрос, Роб только покачал головой:

— Я уже получил урок и скажу откровенно: больше я не доверю детям собаку. Я не из тех родителей, что заводят собаку для детей. Я завел ее для себя.

Для того чтобы Чероки не скучал в его отсутствие, Роб нанял помощницу для выгуливания собаки. В Монтклере есть люди, которые занимаются этим профессионально, их координаты узнают в зоомагазинах, ветеринарных клиниках, у знакомых.

Элли Ши была известна и весьма популярна среди ближайших соседей Роба. В соответствии с договором она выгуливала Чероки ежедневно около полудня в рабочие дни, а также иногда по вечерам и в выходные, если Роб был занят на работе. Он платил ей по 15 долларов за получасовую прогулку, таким образом, частично искупая вину за свое постоянное отсутствие.

Ши, жизнерадостная и приветливая, имела опыт общения с собаками и по достоинству ценила добродушный характер Чероки.

Однако справляться с псом ей было нелегко, он и Роба-то едва слушался, а уж всех остальных игнорировал совершенно. Так же, как Роб, говоря о собаке, она называла его «тяни-толкай», но в ее голосе не чувствовалось любви. И все же Элли добросовестно несла дежурство, продолжавшееся до тех пор, пока Роб не приезжал домой.

Один раз в неделю Роб и Чероки совершали вечернюю прогулку «на цепи», обычно сразу после того, как пес заглатывал свой ужин — второй прием пищи за день.

— Ветеринар говорит, что ему нужно сбросить вес, — сказал Роб. — Но что с ним поделаешь — он вечно такой голодный, что мне жаль его ограничивать.

Как только хозяин снял поводок с крючка, Чероки подскочил к нему и, восторженно запрыгав вокруг него, опрокинул мусорную корзину.

В конце дня, включавшего в себя прогулку в Миллз, утомительную поездку на работу, встречи с клиентами, выступление на процессе и переговоры с представителями федеральной власти, у Роба был усталый вид. Ему явно не хотелось выходить на улицу и тащиться с Чероки по кварталу, но он привык выполнять свои обещания.

— Тише, парень, тише, — бормотал он, пытаясь пристегнуть поводок, — прекрати!

В его голосе слышалось раздражение. Едва он справился с поводком, как Чероки бросился к задней двери и, распахнув ее, выдернул за собой Роба.

— Эй! Эй! — выкрикивал тот, еле успевая за псом, тащившим его по дорожке. — Он так любит гулять…

Несмотря на усталость и раздражение, чувствовалось, что энтузиазм собаки импонирует ему. Роб сказал, что любит эти вечерние прогулки. Возможно, так оно и было, но прогулка с такой собакой едва ли могла доставить удовольствие. Чероки отличался неукротимой энергией. Он поволок хозяина к кустам, затем вытащил обратно на тротуар, унюхал что-то впереди и рванул так, что Роб с трудом устоял на ногах. Раза два в неделю Чероки выволакивал хозяина на проезжую часть, погнавшись за кем-нибудь.

Как-то сосед, направлявшийся домой с нью-йоркского автобуса, не заметил их в сумерках и испугался, когда Чероки прыгнул и уперся передними лапами ему в грудь. Роб, тоже не увидевший мужчину, испугался не меньше.

— Господи! — воскликнул парень.

Роб извинился.

— Ты успокоишься, наконец? Нельзя прыгать на людей! — раздраженно прошипел он собаке.

Когда маленькая Элли прыгала на прохожих, чтобы поздороваться с ними, она едва доставала им до колена. Чероки попадал лапами им в грудь и в живот, пачкал одежду, да к тому же весил килограммов на сорок больше шпица.

В подобной ситуации инструкторы по дрессировке любят давать советы из разряда тех, что легко давать, но невозможно выполнить: «Это вы выгуливаете собаку, а не собака — вас». Но в таких приключениях и заключался для Чероки смысл прогулки.

Роб, как и многие владельцы необученных собак, имел манеру громко выкрикивать команды, надеясь тем самым привлечь внимание Чероки. Убедившись в том, что пес его игнорирует, повторял команды еще громче. За их перемещениями можно было следить по доносившимся громким крикам: «Чероки! Чероки! Ко мне! Ко мне! Ты подойдешь или нет?! Сидеть! Сидеть!! Сидеть!!!»

Сколько раз мне приходилось натыкаться на такие пары, представленные, с одной стороны, человеком, любящим свою собаку, но не имеющим возможности вступить с ней в полноценный контакт из-за отсутствия у нее необходимых навыков. Вторым действующим лицом является собака, которая на первый взгляд, производит впечатление бестолковой, хотя таковой не является. В действительности она накрепко усвоила неверный урок. Собаки любят внимание — пусть даже в форме окрика — поэтому, громко повторяя невыполненные команды, хозяин лишь закрепляет поведение, которое пытается пресечь.

Выписывая зигзаги по тротуару и накренившись под углом в сорок пять градусов, Роб признался, что все равно не будет применять к этому «тяни-толкаю» жесткие методы воздействия:

— Я знаю, что в таких случаях говорят инструкторы: вы должны показать собаке, кто из вас хозяин.

Действительно, книги, посвященные дрессировке, пестрят самыми противоречивыми теориями. Дрессировщики предлагают широкий спектр методик и философий. Одни утверждают, что собака лучше обучается, если вознаграждать желаемое поведение похвалой или лакомством. Другие убеждены в том, что к собакам применима теория стайного поведения.

Однако такие люди, как Роб, склонны к наиболее традиционному подходу: собаке нужно показать, кто является истинным хозяином. Методику позитивной мотивации Роб считал смехотворной и называл «бредом сумасшедшего».

— Мой отец не стал бы этого слушать, — бормотал он себе под нос. — У Чероки есть собственная голова на плечах. За это я его и люблю — робот мне не нужен.

Роб объяснил, что не хочет подавлять стремления собаки к независимости. Он не мог решиться на принуждение по отношению к псу.

На самом же деле Чероки вовсе не был независимым или непокорным. Он просто нуждался в обучении, поскольку не понимал Роба, когда тот обращался к нему, а потому и не мог выполнить то, что от него требовали. Такое поведение собаки некоторые инструкторы называют «отторжением хозяина». Пес редко смотрел Робу в глаза за исключением тех случаев, когда хотел получить угощение или выйти на прогулку.

Несмотря на любовь к собаке, Робу не удалось построить прочных отношений с Чероки.

Их отношения были однобокими с перекосом в сторону Роба. Чероки же, казалось, почти не обращал на Роба внимания и не воспринимал всерьез его нравоучений. Из-за его полной невосприимчивости к командам, которые хозяин выкрикивал без видимого эффекта, создавалось впечатление, что пес существует сам по себе, вне всякого контакта с людьми и даже с Робом.

Зная слабость Чероки, который был большим любитель поесть, Роб мог бы построить обучение на вознаграждении лакомствами и научить собаку командам «сидеть», «лежать» и «рядом». Скомандовав «лежать» при виде приближающегося пешехода, Роб мог бы пресекать попытки пса прыгать на людей. Но Роб отвергал все мои доводы:

— Я не хочу, чтобы моя собака делала что-то ради еды. Он должен делать это ради меня и наших отношений. Я хочу, чтобы он слушался меня.

В итоге крупный энергичный лабрадор стал жертвой «уловки 22» — этот пес должен был выполнять все, что от него требовали, во имя отношений, построить которые он не имел возможности. В каком-то смысле эти двое действительно любили друг друга. С другой стороны, у Чероки не было шансов улучшить свое поведение.

Роб категорически отказывался носить с собой лакомства для собаки и бесконечно удивлялся тому, что я постоянно применяю вознаграждение — от вяленой говядины до печенья, — воспитывая одного из своих непослушных бордер-колли.

— В детстве у меня не было какой-то особой диеты, — вспоминал он, — мы ели то, что было на столе, иначе отец тут же отправил бы нас в постель. Так неужели же я буду таскаться по улице с деликатесами для собаки!

Келли — первый лабрадор Роба — был общим любимцем и прожил в семье двенадцать лет. Однажды Син, вернувшись из школы, не закрыл ворота на заднем дворе, — это случилось четыре года назад, — и Келли выбежал на улицу и попал под машину. Роб примчался из города прямо в ветеринарную клинику, но собака уже умерла.

— Это было ужасно, и не только из-за собаки, — рассказывал он как-то вечером после прогулки с Чероки. — Моего сына до сих пор преследуют кошмары. Мальчик снова видит, как собаку сбивает машина. Его мучает чувство вины.

А как же Роб? Как он перенес эту утрату?

Роб сидел, опустив глаза в пол:

— Помню, как Келли лежал на столе в клинике, мертвый. Я не могу об этом говорить, просто не нахожу слов, — это было словно обухом по голове.

А у меня тогда был в самом разгаре процесс. Не мог же я сказать судье и своим клиентам, что едва сдерживаю слезы, потому что у меня погибла собака. Но это было тяжело, чертовски тяжело.

Меня удивило напряжение, звучавшее в его голосе, — обычно Роб не позволял себе открыто выражать эмоции. Его лицо исказилось от боли.

Отношения с Чероки с самого начала складывались по-другому.

— Келли был нашей общей собакой. Я купил его для детей. Джуди познакомилась с заводчиком через наших общих друзей, и дети так просили собаку, да и мы загорелись. Я любил этого пса. Он был приветливым, ласковым, спал в ногах у нашей постели, — все время, пока мы жили в Мичигане, потом в Бруклине, — тогда я только начинал карьеру. И Джуди не возражала.

Но Чероки был другим. Он принадлежал только Робу. Роб сам нашел питомник, сам ездил в Северную Каролину за щенком. Он сам воспитывал его и водил на прогулки в Миллз.

— Теперь все стало по-другому. Мне не хотелось бы употреблять слово «одиночество», но дети все больше отдаляются от меня, у них своя жизнь, да и у Джуди тоже своя.

Может быть, он считал Чероки своим другом?

— Конечно. Он мой лучший друг, — поспешно ответил Роб, — в каком-то смысле, даже больше.

Роб немедленно пожалел о вырвавшихся у него словах, особенно когда я поинтересовался, что он имел в виду. Что он подразумевал под этим «даже больше»?

Он заметно смутился:

— Может быть, сразу этого и не скажешь, но он умный парень.

Роб нередко рассказывал о собаке, словно описывал достоинства футбольной звезды, которую никто не считает особенно яркой. Чероки представлялся ему верным и храбрым псом:

— Я знаю, если кто-нибудь нападет на меня во время прогулки, ему придется сначала убить собаку, чтобы добраться до меня. — Роб часто говорил своим приятелям по Миллзу, что Чероки отдаст за него жизнь, если во время прогулки что-нибудь случится. Зная об этом, Элли Ши в шутку предлагала ему помолиться о том, чтобы злодеи не оказались вооружены сосисками.

Когда я во второй раз задал Робу тот же вопрос, — что означают его слова «даже больше» — он сказал, что не имел в виду ничего особенного. Через неделю я снова начал приставать к нему, и он ответил так:

— Знаете, я думал над этим. Спросите меня снова через некоторое время.

Прошло почти два месяца, и Роб действительно попытался ответить. Наш разговор состоялся душным весенним вечером, — после того как Чероки опрокинул мусорный бачок, стоявший на заднем дворе, и слопал картонную коробку с остатками курицы недельной давности. Роб не обращался к ветеринару из-за таких пустяков, если Чероки выглядел относительно здоровым и то, что он проглотил, не имело острых краев.

Пес чувствовал себя превосходно; он раскинулся на спине и дремал на восточном ковре, расстеленном в хозяйском кабинете. Роб сидел в своем любимом вытертом кожаном кресле; Джуди хлопотала на кухне — мы слышали, как позвякивает посуда, — а все трое детей были наверху. До нас доносились взрывы и пальба — Син осваивал новую игровую приставку.

Картина отражала типичный уклад процветающей американской семьи: отец вернулся с работы, заботливая мать занимается домашними делами, — не потому, что вынуждена это делать, а потому что ей этого хочется, трое здоровых счастливых детей занимаются своими детскими делами, а у ног хозяина лежит красивая собака.

В Кливленде, в родном доме Роба все было иначе.

— Я благодарен своим родителям. Они были бедными необразованными людьми, но настояли, чтобы все мы поступили в колледж. Отец содержал небольшую лавку, торгующую оборудованием для водопровода. Он работал, как ишак, и почти не бывал дома. Когда ему удавалось выкроить свободный денек, он водил нас с братьями на футбол или в цирк, но такое случалось редко.

Дети очень уважали отца, но близкие отношения между ними так и не сложились.

— Не помню, чтобы мы когда-нибудь подолгу разговаривали с глазу на глаз. Я и сам этого не умею. Не то, чтобы он был плохим отцом, вовсе нет. Он делал для нас все, что мог, просто не отличался разговорчивостью. И был строгий, да еще какой! Если кто-нибудь попадался на шалости, ему неделю не разрешалось выходить из комнаты, а если и это не помогало, шел в ход ремень. И никто не считал это оскорблением. Я воспитываю своих детей по-другому и сгоряча ни разу пальцем их не тронул. Этому я научился от отца.

Чероки откатился подальше и задрал вверх лапы. Роб задумчиво почесывал ему живот туфлей. Я поинтересовался, где теперь его родители.

Оказалось, в живых осталась только мать. Отец умер от рака пять лет назад.

— Последние месяцы его жизни я не отходил от него. Взял отпуск — матери было тяжело одной. Я старший сын, сами понимаете. И все эти дни мы с отцом ни словом не обмолвились о том, что с ним происходит, и я знал, что лучше не начинать. Для него хуже этого ничего и быть не могло. А однажды ночью он просто перестал дышать. Я сидел рядом, но даже не попрощался с ним. — Роб смотрел прямо перед собой, его голос звучал совершенно спокойно.

И теперь, несмотря на свой элегантный дом и успешную карьеру, Роб понимал, что стал похож на отца. Такой же трудяга. Он так же, как отец, обожал своих детей, но никогда не заводил с ними серьезных разговоров. Знал, что должен, но не мог отважиться на это.

Роб отвернулся к Чероки, развалившемуся возле кресла и непривычно тихому.

— Думаю, в этой собаке я особенно ценю то, что мы не можем разговаривать друг с другом. Он не давит на меня, и я не чувствую себя виноватым. Наши чувства остаются просто чувствами.

Невозможно, столько времени общаясь с людьми и собаками, — а я общался с ними достаточно долго, — не заметить разницы в отношении к ним мужчин и женщин.

Как те, так и другие приписывают своим собакам человеческие чувства, мысли и черты характера, на которые собаки, вероятно, даже не способны. Собака выступает в роли чистого холста, на котором каждый хозяин пишет свою картину, часто отражающую то, что кроется в потаенных уголках его собственной души.

Женщины нередко говорили мне, — и многие исследователи подтверждают этот факт — что они видят в собаке источник эмоциональной поддержки, считают, что собаки «понимают» их лучше, чем кто бы то ни было, и любят их «несмотря ни на что». Женщины в большей степени склонны делиться своими проблемами с собакой и регулярно обсуждают с ними важные вопросы. Опрос, проведенный ветеринарной ассоциацией, это подтвердил.

Мужчины же, как мне удалось выяснить за долгие месяцы общения с жителями Монтклера и их собаками, напротив, тянутся к собакам потому, что те не умеют разговаривать. Их бессловесность позволяет хозяину домысливать отношения как угодно. К примеру, Чероки вовсе не требовал от Роба задушевных разговоров наедине.

Мужчины, часто стремящиеся к длительной дружбе, больше склонны видеть в собаке приятеля и партнера. Так же, как Роб, они предпочитают строить отношения с собакой на общих увлечениях — они вместе охотятся, бегают трусцой, ходят на прогулки, занимаются спортом или просто катаются в автомобиле по городу. Женщины, насколько мой опыт позволяет судить, имеют склонность к сложным вербальным и эмоциональным отношениям с собаками и чаще заводят с ними разговоры.

Как ни странно, Роб, казалось, не замечал развязности и невоспитанности Чероки. Его любовь к собаке была важнее послушания, хотя сам Роб не догадывался об истоках такого отношения.

Где же искать эти истоки?

Несмотря на все свои успехи и достижения Роб чувствовал себя оторванным от мира, — он редко бывал дома, почти не виделся с детьми, не имел возможности общаться с людьми, за исключением работы, не дружил даже со своими коллегами по утренним прогулкам. У него не было хобби и времени на него. В каком-то смысле Чероки помогал ему заполнить пустоту.

В 1985 году ветеринарный врач Виктория Войт писала: «Человек, как известно, генетически предрасположен к общению с людьми, в особенности с детьми. Если животное проявляет именно те качества, которые нас привлекают, легко понять, почему мы так привязываемся к животным и часто относимся к ним, как к детям. Люди понимают, что перед ними собака, но все же считают ее личностью».

Я долго не оставлял Роба в покое, прося объяснить суть их отношений с Чероки, и, наконец, получил ответ:

— Знаете, почему я люблю этого пса? Потому что он никогда не задает мне таких вопросов.