26. Забавы Шепа

Дом мистера Бейлса стоял посреди деревни Хайберн, и, чтобы попасть во двор, приходилось ярдов двадцать идти по проулку между оградами в рост человека — соседнего дома слева и сада мистера Бейлса справа, где почти весь день околачивался Шеп.

Это был могучий пес, гораздо крупнее среднего колли. Собственно говоря, по моему твердому убеждению, в нем текла кровь немецкой овчарки, ибо, хотя он щеголял пышной черно-белой шерстью, в его массивных лапах и благородной посадке коричневой головы с торчащими ушами было что-то эдакое некое. Он разительно отличался от плюгавых собачонок, которых я чаще всего видел во время объездов.

Я шел между оградами, но мысленно уже перенесся в коровник в глубине двора. Дело в том, что корова Бейлса, по кличке Роза, мучилась одним из тех неясных расстройств системы пищеварения, из-за которых ветеринары лишаются сна. Ведь при этом так трудно поставить диагноз! Эта корова два дня назад начала покряхтывать и давать все меньше молока, и когда я осматривал ее вчера, то совсем запутался в возможных причинах. Проглоченная проволока? Но сычуг сокращается как обычно, и в рубце хватает нормальных шумов. Кроме того, она, хотя и вяло, но жевала сено.

Завал?.. Или частичная непроходимость?.. Несомненная боль в животе и эта подлая температура — тридцать девять и два… очень похоже на проволоку. Конечно, вопрос можно было бы разрешить сразу, вскрыв ей желудок, но мистер Бейлс придерживался старомодных взглядов и не желал, чтобы я лазал во внутренности его коровы прежде, чем поставлю точный диагноз. А поставить его мне пока не удалось — таков был единственный бесспорный факт.

Я прошел уже полдороги по проулку, теша себя надеждой, что найду свою пациентку на пороге выздоровления, как вдруг в мое правое ухо словно бы ниоткуда, ударил оглушительный звук. Опять этот чертов Шеп!

Ограда была как нарочно такой высоты, что пес мог подпрыгнуть и залаять прямо в ухо прохожему. Это была его любимая забава, и он уже несколько раз ее со мной проделывал — правда, впервые столь удачно. Мысли мои были далеко, и пес получил возможность так хорошо рассчитать свой прыжок, что лай пришелся на высшую точку и клыки лязгнули совсем рядом с моим лицом. А голосина у него был под стать телосложению — рык, басистый, как мычание быка, подымался из глубин могучей груди и вырывался из разверстой пасти.

Я взвился в воздух на несколько дюймов — сердце у меня колотилось, в голове звенело, — а когда снова опустился на землю и в ярости поглядел за ограду, то, как обычно, успел увидеть только мохнатый силуэт, стремительно исчезнувший за углом дома.

Вот это и ставило меня в тупик. Зачем он так делает? Потому ли, что он — свирепый зверь и точит на меня зубы? Или он развлекается? Но я ни разу не оказался от него настолько близко, чтобы найти ответ на эту загадку.

В результате я был не в лучшей форме для скверных новостей, а именно они поджидали меня в коровнике. Одного взгляда на лицо фермера было достаточно: корове стало хуже.

— Заперло ее, вот что! — угрюмо буркнул мистер Бейлс.

Я скрипнул зубами: фермеры старой закалки подводили под термин «заперло» целую гамму желудочно-кишечных заболеваний.

— Значит, слабительное не подействовало?

— Да нет. Иногда вроде орешки сыплются. Говорят же вам: заперло.

— Ну хорошо, мистер Бейлс, — сказал я с кривой улыбкой. — Попробуем что-нибудь посильнее.

Я принес из машины набор для промывания желудка — приспособление столь нежно мной любимое, но теперь, увы, исчезнувшее из моей жизни. Длинный резиновый желудочный зонд и деревянный зевник с ременными петлями, чтобы зацеплять за рога. Накачивая в корову два галлона теплой воды с формалином и поваренной солью, я чувствовал то же, что Наполеон, когда он при Ватерлоо бросил в бой старую гвардию. Если уж это не подействует, рассчитывать не на что.

На следующее утро, проезжая по единственной улице Хайберна, я увидел, что из лавки вышла миссис Бейлс. Я затормозил у обочины и высунул голову в окошко:

— Как нынче Роза, миссис Бейлс?

Фермерша поставила корзину и грустно поглядела на меня:

— Худо, мистер Хэрриот. Муж думает, что ей скоро конец. Если он вам нужен, так идите прямо через луг. Он там чинит дверь сарая.

Я свернул к воротам, за которыми начинался луг, и на меня накатилась волна черной тоски. Машину я оставил у обочины и поднял щеколду.

— Черт! Черт! Черт! — бормотал я, шагая по траве. Меня грызла тягостная мысль о надвигающейся трагедии. Гибель коровы — тяжелый удар для мелкого фермера со стадом из десяти голов и двумя-тремя свиньями. Я должен помочь — а от меня ни малейшего толка! Каково мне было сознавать это!

И тем не менее на меня вдруг снизошел мир. Луг был обширный, а сарай находился на дальнем его конце. Я шел по колено в высокой шуршащей траве. Пора уже ее косить… И тут я всем своим существом понял, что лето в разгаре, что солнце сияет и вокруг меня, растворяясь в хрустально чистом воздухе, струятся ароматы клевера и нагретых трав. Где-то неподалеку находилось поле цветущей фасоли, и я поймал себя на том, что, закрыв глаза, впиваю ее благоухание, словно дегустирую редкостный напиток.

И тишина! Исполненная невыразимой благости. Как и ощущение, что я тут один. Мой взгляд мечтательно скользнул по зеленым просторам, дремлющим в солнечных лучах. Нигде ни движения… ни звука…

Но тут без малейшего предупреждения земля у моих ног взорвалась пушечным выстрелом. На жуткий миг голубое небо исчезло за чем-то косматым, и красная пасть ухнула «вуф!!!» прямо мне в лицо. С придушенным воплем я попятился, дико посмотрел по сторонам и увидел Шепа, который стремглав летел к воротам. Укрывшись в высокой траве на середине луга, он по всем правилам тактики восемнадцатого века выждал, пока не различил белков моих глаз, и тут ринулся в атаку.

Случайно ли он оказался там или, заметив, как я вхожу в ворота, нарочно устроил мне засаду, узнать, разумеется, было невозможно, но с его точки зрения результат не оставлял желать лучшего: бесспорно, я никогда так не пугался ни до, ни после. Моя жизнь полна различных тревог и неприятных сюрпризов, но огромный пес, вдруг возникший из ничего среди безмятежно-пустого луга, был чем-то единственным в своем роде. Мне доводилось слышать о том, как внезапный ужас или напряжение вызывали непроизвольное опорожнение кишечника, и я твердо знаю, что в этот момент меня вполне могла бы постигнуть такая судьба.

Когда я подошел к сараю, меня еще била дрожь, и я молчал все время, пока мы с мистером Бейлсом шли назад к коровнику.

А вид моей пациентки оказался последней каплей. Она превратилась в обтянутый кожей скелет и безучастно смотрела в стену глубоко запавшими глазами. Зловещее покряхтывание стало заметно громче.

И я решил в последний раз прибегнуть к промыванию. Оно по-прежнему оставалось сильнейшим оружием в моем арсенале, но на этот раз я прибавил к смеси два фута мелассы. В те дни почти у каждого фермера где-нибудь к углу коровника стояла бочка мелассы, и мне нужно было лишь подойти к ней и открыть кран.

На следующий день я приехал в Хайберн только около трех часов. Машину я оставил на улице и уже собрался свернуть в проулок, но вдруг остановился и уставился на корову, пасущуюся на лугу по ту сторону шоссе. Это пастбище соседствовало с некошеным лугом, по которому я прошел накануне, а корова была… Розой! Ошибиться я не мог: о том, что это она, говорила не только красивая темно-рыжая масть, но и большая белая отметина на левом боку.

Я бросился туда, и через несколько секунд на душе у меня стало легко и спокойно. Корова не только удивительно, прямо как по волшебству выздоровела, она выглядела на редкость хорошо. Я подошел к ней и почесал основание хвоста. Она была очень кротким существом и только оглянулась на меня, не переставая щипать траву. Ее еще недавно запавшие глаза снова стали выпуклыми и ясными.

Освобождение от грызущей тревоги было упоительным, и тут я увидел, что мистер Бейлс перебрался через ограду соседнего луга. Очевидно, он еще чинил там дверь сарая.

Он направился ко мне, а я подумал, что надо бы удержаться от проявлений торжества. Ведь он, безусловно, чувствует себя неловко.

— Добрый день, мистер Бейлс, — сказал я, скрывая ликование. — Роза сегодня выглядит отлично, не правда ли?

Фермер снял кепку и утер лоб.

— Верно. Прямо-таки не та корова.

— По-моему, больше она в лечении не нуждается, — сказал я и не удержался от самого легкого укола (хоть на это-то я имел право?). — Все-таки неплохо, что я сделал ей вчера еще одно промывание.

— Что вы воду-то в нее накачивали? — Мистер Бейлс поднял брови. — Это тут ни при чем.

— Но как же? Ведь оно ее вылечило!

— Да нет, молодой человек. Ее Джим Оукли вылечил.

— Джим?.. Но какое отношение…

— Он взглянул на нее вечером. Джим по вечерам часто приезжает. Ну, как он Розу увидел, так сразу и сказал, что с ней делать. Она ведь прямо издыхала. От вашего накачивания ей ничуть не полегчало. А он велел мне хорошенько погонять ее по лугу.

— Что?!

— Ну да. Он такое у них раньше не раз видел, и всегда от хорошей пробежки они мигом выздоравливали. Ну, мы привели Розу сюда и давай ее гонять, как он велел. И черт побери, помогло! Ей прямо на глазах лучше стало.

Я выпрямился.

— А кто такой, — спросил я холодно, — этот Джим Оукли?

— Он-то? А почтальон.

— Почтальон!

— Ага. Только прежде он держал парочку коров. И на скотину у него глаз хороший, у Джима то есть.

— Вполне возможно, но уверяю вас, мистер Бейлс…

Фермер поднял ладонь.

— Говорите не говорите, молодой человек, а Джим ее вылечил, и против этого не пойдешь. Жалко, вы не видели, как он ее гонял. Сам не моложе меня, а бегает почище иных молодых. И уж тут он себя показал, — добавил фермер усмехаясь.

С меня было довольно. Во время этого панегирика Джиму Оукли я машинально продолжал почесывать хвост Розы и в результате запачкал руку. Собрав остатки достоинства, я кивнул мистеру Бейлсу:

— Ну, мне пора. Можно, я зайду в дом помыть руки?

— Идите, идите, — ответил он. — Хозяйка даст вам горячей воды.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем я наконец добрался до конца ограды и повернул вправо, к двери на кухню… Вдруг слева загромыхала цепь, и на меня бросился рыкающий зверь, оглушительно рявкнул прямо мне в лицо и исчез.

На этот раз у меня чуть не остановилось сердце. Мне было так скверно, что я не мог выдержать еще и Шепа. У меня совсем вылетело из головы, что миссис Бейлс иногда привязывала его у конуры перед черным ходом, чтобы отваживать непрошеных гостей, и, привалившись к стене, оглохнув от грохота собственной крови в ушах, я тупо смотрел на длинную цепь, змеившуюся по булыжнику.

Терпеть не могу людей, которые срывают сердце на животных, но в эту минуту во мне словно что-то лопнуло. Вся моя досада и огорчение слились в бессвязные вопли, я схватил цепь и изо всех сил потянул ее. Проклятый пес, который меня изводил, сидит вот тут, в конуре! Наконец-то я могу добраться до него, и уж на этот раз мы с ним поговорим! До конуры было шагов пять, и сначала я ничего не увидел. Но цепь поддавалась с трудом. Я продолжал неумолимо тянуть, и вот из отверстия показался нос, затем голова, а за ней последовало и туловище огромного пса, буквально повисшего на ошейнике. Он не проявил ни малейшего желания вскочить и поздороваться со мной, но я безжалостно подтаскивал его дюйм за дюймом по булыжнику, пока он не вытянулся у самых моих ног.

Вне себя от ярости я присел на корточки, потряс кулаком у его о носа и заорал почти в самое его ухо:

— Дрянь ты эдакая! Если ты еще раз посмеешь прыгнуть на меня, я тебе голову оторву! Слышишь? Начисто оторву!

Шеп испуганно покосился на меня, и его поджатый хвост виновато завилял. Я продолжал его отчитывать, а он обнажил верхние зубы в подхалимской ухмылке, перевернулся на спину и замер, зажмурив глаза.

И тут я понял: он был трус! Все его свирепые атаки были просто игрой. Я почти успокоился, но тем не менее хотел, чтобы он сделал надлежащие выводы.

— Ну ладно, дружище! — угрожающе прошипел я. — Помни, что я сказал! — И, бросив цепь, я издал заключительный вопль: — А ну убирайся на место!

Шеп, поджав хвост, почти на брюхе метнулся в конуру, а я пошел на кухню мыть руки.

Когда месяц спустя мистер Бейлс снова пригласил меня посмотреть одну из его коров, я, честно говоря, был удивлен. Мне казалось, что после моего конфуза с Розой он в следующий раз обратится к Джиму Оукли. Но нет, его голос в телефонной трубке был вежливым и доброжелательным, как всегда. Ни намека на то, что он утратил ко мне доверие. Странно…

Оставив машину на улице, я настороженно заглянул в сад и только потом нырнул в проход. Легкое позвякивание сказало мне, что Шеп притаился в конуре, и я замедлил шаг. Нет уж, больше я не попадусь! В конце проулка я выжидающе остановился, но увидел только кончик носа, который тотчас отодвинулся в глубину. Значит, пес не забыл моей вспышки и хорошо усвоил, что больше я терпеть его штучки не намерен.

Тем не менее, когда я отправился в обратный путь, на душе у меня было смутно. Победа над животным всегда имеет неприятный привкус, а во мне крепло убеждение, что я отнял у Шепа его главную радость. В конце концов, каждое живое существо имеет право на свои развлечения, и, хотя засады Шепа могли иной раз ошеломить человека, они были частью его существования, частью его самого. И мысль о том, что я обеднил его жизнь, тревожила мою совесть. Нет, мне нечем было гордиться.

А потому, когда некоторое время спустя мне довелось проезжать через Хайберн, я остановился у фермы Бейлса. Окутанная тишиной белая пыльная деревенская улица дремала под жарким летним солнцем. Нигде ни движения, только какой-то невысокий толстый человек неторопливо шел по проулку. Судя по его лицу, это был один из цыган-лудильщиков из табора, который я видел у въезда в деревню, — и он нес охапку кастрюль и сковородок.

Сквозь штакетник мне было видно, что Шеп в палисаднике бесшумно проскользнул к ограде. Я смотрел во все глаза. Лудильщик все так же неторопливо шагал по проулку, и пес двинулся следом за головой, плывущей над оградой.

Как я и предполагал, все произошло на полпути. Безупречно рассчитанный прыжок — и в верхней его точке громовое «вуф!» в ничего не подозревающее ухо.

Это возымело обычное действие. В воздухе мелькнули вскинутые руки и кастрюли, раздался лязг металла о камень, и толстячок пулей вылетел из проулка, повернул вправо и затрусил по улице в противоположную от меня сторону. При его почти круглой фигуре скорость он развил внушительную — его короткие ноги так и мелькали, и, не замедляя шага, он скрылся в магазинчике у конца улицы.

Не знаю, зачем он туда свернул: для восстановления сил там ничего крепче лимонада не нашлось бы.

Шеп, по-видимому очень довольный, направился туда, где яблоня отбрасывала густую тень, и расположился на траве в холодке. Опустив голову на вытянутые лапы, он блаженно поджидал следующую жертву.

Я поехал дальше, улыбаясь про себя. Конечно, я остановлюсь у магазинчика и объясню толстячку, что он может спокойно собрать свои кастрюли и не будет разорван на куски. Но главным, владевшим мной чувством было облегчение, что я не испортил жизнь могучему псу.

Шеп не оставил своих забав.

Да, несомненно, собаки любят играть или как-нибудь развлекаться, и, мне кажется, лучше всего заводить сразу двух собак, чтобы избавить их от скуки одиночества. Однако это часто неудобно или невозможно, а потому, чем чаще хозяин выбирает время, чтобы поиграть со своей собакой, тем лучше. Выбор же игр до удивления велик: и перетягивание каната, и беготня за брошенной палкой, и даже прятки! Иногда, разумеется, собака находит собственную забаву — вот как Шеп.