Планету Леониду завалило снегом… Потом синоптики скажут про месячную норму осадков, а если честно, то норма вполне тянет на полугодовую. Трамваи стоят: рельсы заметает сразу же после трактора с метелками, машины чистят не щеточками, а дворницкими лопатами, движение в городе небольшое и медленное, потому что под слоем снега — лед. Матушка Метелица выбивает свои снежные перины.

Картинка первая

Оно бы все ничего, но идти приходится по узкой тропке, по лошадиному высоко вскидывая ноги и с трудом вытаскивая их из снега. Шаг вправо, шаг влево — сугробы по пояс. Сразу вспоминаются рассказы, как до войны, пять километров в гору, в школу, через лес, и младших тащить на закорках…

Варвара сильно обрадовалась подвалившей стихии: можно буриться по снежной равнине, представляя себя ледоколом. Чем она и занималась первые пятнадцать минут. Я в это время шла вперед через снега, протаптывая для своего цветочка аленького легкие пути. А цветочек, дочь койота, наскакавшись по сугробам, потом бежала за мной, весело помахивая хвостом.

Картинка вторая

Выносят на руках цверга. Потому что самому цвергу не пройти. Доносит, значит, добрая хозяйка собачку до газона и, оставшись стоять на проложенной колее, ставит цверга в сугроб — «дела делать». Цверг проваливается вместе с ушами. Визг, писк, прыжок вверх, к маме на ручки. Какие дела — домой! Домой! Под теплое одеяло!

Картинка третья

Тропка упирается в горку. Варвара радостно взлетает и растворяется в тумане. А я не могу забраться! Под снегом — лед. И «лесенкой», и «елочкой» пытаюсь, и боком — не могу! Скатываюсь вниз. Тонны снега скатываются вслед за мной.

Зову Варвару, цепляюсь за ошейник, команда «вперед!». «Классная игра!» — сказала Варвара и начала вихлять по склону. С наскоками, отскоками и прыжками в сторону воображаемого противника.

Помотавшись за собакой несколько минут и чуть ее не задушив, принимаю решение: встать на коленки, а если понадобится, то и лечь, и ползком забираться. Время позднее, людей практически нет, а если появятся, им предстоит такая же задача: другой-то дороги нет. Встаю на четвереньки… Скатываюсь… Еще раз… Скатываюсь… Думаю — ну, черт с ним, лягу и по-пластунски заберусь, иначе придется тут ночевать или идти в обход семь верст. Легла, ножками отталкиваюсь, ручками загребаю… Половину проползла.

Вдруг слышу голоса. Оборачиваюсь — машина мимо проезжает. «Надо ж, — говорят, — так нализаться! Еще и с собакой!» — осуждающе.

Ничего не сказала им рыбка. То есть я. Придет зима, думаю, попросишь ты у меня снега, гад! Оборачиваюсь: собака валяется в снегу, раскинув лапы. Наслаждается, значит, природой. Нежится на мягком снежном матрасе. А что, действительно, со стороны могло показаться, что мы попраздновать не промах.

Картинка четвертая

Бредем через засыпанный снегом стадион. Уже напролом. Уже дыша ртом и потеряв варежки. Уже лишь бы выйти на ровную дорогу из зыбучих снегов. Вдруг у ближайшего сугроба обнаруживаются глаза и черная пипка носа.

У Варвары шерсть дыбом, глаза по пять евроцентов. А это южнорусская овчарка отдыхает!… Хозяин спрятался от метели за трибунами, покуривает в ладошку… А собака носилась, носилась, да и прилегла. А цвета она белого-белого, как теперь, после прогулки, прядь моих волос.

Картинка пятая, заключительная

Все, домой. Не прогулка, а издевательство! Твердой земли нет. Весь мир — белая колючая пустыня с островками заснеженных многоэтажек. В тренажерный зал можно не ходить неделю. Если бы еще можно было не возвращаться домой, а лечь, подгрести под бок собаку и позволить пурге сделать из нас снежный шалашик! До оттепели перекантовались бы.

Но шалашики и гаражи-ракушки у нас сносят. А не хотелось бы встретить капЕль на свалке.

Собрав последние силы, думая о высоком — о том, что похудею, вспоминая кадры из фильма — Ломоносов идет в Москву, наклонившись вперед, придерживая шапку от ветра, с трудом передвигая ноги, — выходим к жилью.

Одновременно с нами к подъезду лихо проталкивается соседский джип. Вылезает красавец: «С Новым годом вас! Отличная погодка! Гулял бы да гулял!». И, не замарав замшевых ботиночек, взлетает по лестнице. А у нас снег был не только в валенках и в дырках ошейника, но почему-то даже в карманах. И даже в носках.

Примечательный диалог, участницей которого я стала сегодня.

— Это у вас как собака называется?

— Мастиф.

— Ротвейлер?

— Мас-тиф.

— Но помесь с ротвейлером?

— Нет, не помесь. Такая порода. Отдельная.

— Как, вы сказали, называется?

— Мастиф.

— Это который наполетано?

— Нет, английский.

— Это который на слонов?

— …Каких слонов?! На слонов, я слышала, испанские…

— Кто?

— Ну, мастифы… Испанские мастифы.

— Какие мастифы? У вас же ротвейлер…

Мы прибавили шагу. Вроде месяц еще до весны… А обострения уже начинаются. Но мастифы здесь ни при чем!

Еще не вышла из образа мамы Цили — большой доброй тетки, которая одна за всех и всех одна голыми руками. Добрые — они такие. Их семеро держать не должны, они всех накормят, исцелят, всем придумают занятие.

Это я такая иногда бываю на работе. Энергичная — такая вся такая, что сама от себя устаю.

И сижу потом, как рыба: прозрачные пустые глаза — в одну точку, не мигая.

Время полночь.., странное такое время — 00.00 — то ли вчера, то ли сегодня, то ли завтра… Сила пребывает со мной.

После работы — погуляли. На стропе, но что ж делать! Руки изрезаны, истерты и перчатки не спасли. Учу Варвару подлетать по команде, без раздумий. Пятнадцать метров парашютной стропы — ходим по Ботанике, как безработные альпинисты.

Телефонные деньги ушли на корм, да и ладно. Без телефона проживу — пока, без корма — нет. Купила свой любимый фасончик — 13 килограммовый пакетик, доперла до дому, ох, мои руки, рученьки…), полечили наши многострадальные уши (если каждый день лечиться, оказывается, процедура может быть недолгой — минут 30-40. Так, не пора ли снова составлять Режим дня?), попели песенки (сегодня в репертуаре «Бременские музыканты» и Розенбаум), вымыли пол (а как же… хозяйственный раж надо ловить, он же как птица: упустишь и — не поймаешь), погрызли косточку (гулять так гулять), сходили даже на форум. Там темы сегодня интересные — про заводчиков, про русский язык, про то, кто на форуме самый умный.

При всем своем образцовом материнстве я все-таки не играю с собакой, сколько ей хочется… Да и вообще почти не играю. У нее такие специфические игры… С когтями и зубами. Мы их, не зубы, а игры, быстро сворачиваем.

Про радости напишу. Кобелячьи.

Есть у нас знакомец — доберман Дон, лет 7 ему. Огромный такой пес, плохо воспитанный, но в общем безобидный. Я ни разу не видела его на поводке. Обычно пес гуляет сам по себе, а хозяин — метров за… много, ходит по своему маршруту. И все бы ничего, если бы Дон не запал на Варвару, как видит — сразу пристраивается сзади. Но и это тоже ничего: Варвара последнее богатство честной девушки блюдет. Хуже другое: у этой честной девушки сейчас течка, по причине чего мы гуляем поздно, недолго и в глубине «сибирских руд».

И вот, на днях идем вечером с прогулки. Я замерзла, устала и мечтаю о чашке горячего чаю, а лучше — ванной. На одной из тропинок-лужаек встречаем Дона, как ни странно, с хозяином. Но, как всегда, без поводка. Дон прямой наводкой бежит к Варваре и начинает к ней — даже не приставать, а делать вполне конкретные «садки». Хозяин, не говоря ни слова, разворачивается и удаляется от нас на хорошей крейсерской скорости. Видимо, подразумевая, что Дон рванет за ним. А Дону — до лампочки. У него глаза большие, увлеченные, задница ходуном ходит, и слюна от счастья капает. Варя ему не дается, выворачивается. Он на нее, она от него. Моя — в строгаче, я боюсь за его зубы. Растаскиваю. Хозяин усвистал куда-то в ж…

Ну, думаю, и пошел к черту, волочу компашку в сторону нашего дома. Причем я знаю, где их дом, а они нашего — не знают. Соответственно, где потом искать своего «ходока» хозяин не сориентируется.

Совесть загрызла: уведу, думаю, собаку — потеряется. А собака просто с ума сошла, на меня скалится, с Варвары не слезает, Варвара мечется. Беру кобеля за ошейник, оттаскиваю, поводочком — пару раз вдоль спины. Ноль реакции. Растащила их: одного в одну руку, другого в другую. Держу двух больших мечущихся псин. Хозяина нет. Ночь. Встали около их дома. Подъезда не знаю, квартиры не знаю… Чума. Стоим. Дергаемся. Но я собак держу, как могу, и железным голосом обоим: СИДЕТЬ! ТИХО! Моя-то села… А этого пришлось снова стаскивать.

… Ждем. Мечемся по двору. Ночь. Никого. 5 минут, 10 минут… Холодно, поздно… Раздражает!

Думаю, сейчас привяжу этого… Дона к турнику во дворе нашим поводком, пускай сами разбираются. Не можем же мы всю ночь тут колбаситься! А собаки — точно — колбасятся. И все на одну тему…

Я почему еще дергалась-то. Дон известен своими «внеплановыми вязками», причем даже с теми девицами, которые и не текли. Не знаю — может так быть или нет, но проверять мне не хотелось. А Варвара все чаще делала задумчивое лицо.

Я сломала в «боях» два ногтя. Для нас, красивых девушек, — не пустяк! Не забуду этого ощущения — две обезумевшие сильные собаки, их надо держать.

Хозяин нарисовался минут через… дцать. И метров за пять так — мне: «Держите его, держите! А то он у нас бойкий мальчик…»

Тут без комментариев. Хотя я ничего не сказала. Мы просто гордо, но быстро смотались оттуда. Руки у меня теперь до колен. И нелюбовь к озабоченным мужикам — хоть собачьего роду-племени, хоть не собачьего…

Может, кто-то это назовет радостями…

Не бить же в самом деле чужую собаку… Я не смогла. Так, тычками, рывками…

Вот.

Но все чаще удивляюсь разным типам. Психологическим. Хозяев.

Погуляли.., девочка Варя не слушается меня совершенно. То есть абсолютно. Игнорирует напрочь. Не слышит и не слушается. Причем как-то даже напоказ, что ли.., когда вдвоем гуляем, слушается через раз, как только с кем-то все, сушите весла. Как там кричала бабка? «Бобик, Бобик, Бобик, ко мне, ко мне, ко мне!»

Вот именно. Варя, Варя, Варя…

Борзометр зашкалило так, что не перешкалить. Бить, что ли, ребенка? Или себя бить.., одинаково по силе противодействия…

Как корова на выпасе, ей-богу. В хорошем, буквальном смысле. К тому же еще все оттаяло — запахи кругом, всякие интересные огрызки, фантики, кости. Носом в землю и пошла по своей программе. Если на поводке — не сдвинешь, если в свободном полете — хоть заорись. И жрет с земли, если успеваю просечь — плюнь! — плюет. Если нет — жадно сжирает, а начинаю подходить — убегает. Ко мне, правда, идет, не боится, я ее хвалю за подход, но больше напоминает цирк, чем общение хозяина с собакой.., кто кого опередит.

Утешаю себя тем, что для нас это первая весна… У меня — первая весна с собакой.

У нас грязь, тепло, на газонах помойка, никакого эстетического удовольствия. Ну разве что тепло, от этого полегче.

Конечно, не утешать себя надо, а за волосья оттаскать: собака просто запущена.

Это как история про радио.., длинная, дурацкая история про радио, где я работала. Рассказать, что ли? Жизнь моя тогда была крайне неустойчива, а с меня требовали жажды карьерного роста. Причем не роста, а именно жажды, огня и задора. А когда человек не знает, хватит ли у него денег доехать до дома и не вышвырнут ли его завтра из квартиры, с работы, не до задора ему. Так и с Варькой.., не до упорных тренировок мне… Собакой занимаюсь по мере сил, что и дает свои плачевные всходы… Уделяю ей, конечно, время, но.., но…

Ребенок одичал (или оборзел) и исполняет свои беспризорные танцы.

Погуляли…

Завтра с утра приедет очередная партия ветеринаров. Смотреть наши уши. Глаголов приличных, обозначающих, как они меня достали, просто уже нет. Суета вокруг дивана. Наверное, надо уже принять решение, да? С этими дружу, а эти — пошли лесом! Так ведь интеллигентная девочка, ссориться не хочется ни с кем, и рычать на людей тоже. Послушаю, что завтра скажут. Бакпосевщики хреновы…

Еще одна пыточная капля на мое истерзанное темя плохого собаковода.

Приспособилась ничего не варить, а заливать крупы кипятком. Нужно дать настояться часа два и можно есть. Вчера так готовила гречку, позавчера рис, сегодня утром овсянку. Очень приятное впечатление. Что говорит наука по этому поводу?

А науке некогда говорить, она трапезничает. А на самом деле это все очень полезно, грубая клетчатка улучшает работу кишечника.

Я молодец?

Здравствуйте, дорогой.

Благодарю вас за письмо, слова которого, как и сам факт получения, доставили мне большое удовольствие.

Надеюсь, вы и в будущем не утеряете благостного расположения духа и будете — пусть изредка — баловать меня своим вниманием.

Вы пишите о лете, о том, что оно почти наступило. Читаю эти строки с легкой ностальгией, ведь у нас снег! По ночам по-прежнему доходит до минус 10, а днем, хоть и солнечно, но ветрено и не слишком уютно в вязанных шапочках.

Вы пишите о лете, о встречах с друзьями и мыслях обо мне. Я тоже думаю о вас, а также о том, где провести лето, когда оно все-таки наступит. Не съездить ли куда-нибудь, не посмотреть ли те места, которые люблю или еще только хочу полюбить, а может, напротив, не ездить никуда, а окопаться в снятой на лето дачке и медитировать, сидя под яблоней в чужом саду.

Вы пишите о лете, шашлыках и алкогольных именинах сердца. Пусть так! Пусть хотя бы у вас на душе будет благостно и вдохновенно, а я порадуюсь вашей радости.

Сегодня суббота. Которую всегда так жду, но так отчаянно скучаю, что даже сквозняк кажется развлечением. Я буду бесконечно пить кофе, курить сигареты, читать Стругацких, мучительно борясь с завистью к их наиболее выигрышным оборотам, умиляться безмятежности своей собаки, которая умеет быть счастливой просто от лакомства, купленного по случаю субботы, буду ходить из угла в угол, изредка заглядывая в форум и, не найдя чего-нибудь мало-мальски интересного, со вздохом выключать компьютер, изнывать от скуки и одиночества, больше всего мечтая о том, чтобы никому не пришло в голову набрать мой номер или — не приведи Господь — заявиться в гости. Я охраняю свое одиночество, хотя оно меня тяготит.

Мне не хватает общения, но я уже так одичала, что пустая болтовня — кого-то, не меня — раздражает. Нет, мне не придет в голову включить телевизор; я не хочу превращаться в помойку чьих-то образов и сама — в ходячий телевизор. Я буду ждать вечера, стоя у окна, ища в небе предвестников спасительных сумерек. Вечером пойдем гулять, а потом лягу спать, повторяя, если буду в силах, сочиненную остроумную молитву на тему, что все равно мне везет и завтра все станет иначе.

А пока до вечера далеко, придумаю себе дело или буду лениво выбирать — кого взять с собой в Прагу: шведа или финна, настолько инородных моему сердцу, что различия между ними укладываются ровно в разницу написания их имен, и может быть, потом придумаю я, в Прагу достоин поехать тот парень с соседней улицы, никогда не видевший меня в глаза, который пишет мне восторженные письма.

По весне меня часто одолевает «цыганщина» — ветер странствий и та, почти неслышная мелодия поиска философского камня. Мне хочется уйти из дома налегке, взять только скрипку, собаку и фикус — для уюта. Потому что в глубине души я очень домашняя, тихая и светлая девочка, мечтающая о незатейливом счастье.., но уже все заранее знающая.

Сегодня суббота. Ваше письмо. Благодарю вас за маленькое подаренное развлечение.

Вчера днем я почувствовала непреодолимое желание подмести улицу.

Дворник почистил аллейку перед домом избирательно. Одну половину дорожки подмел, в кучку мусор сгреб и… все. Уже неделю где-то курит бамбук.

Вторая, бОльшая половина дорожки являла собой удручающее зрелище: метров двести ровным широким слоем сухие какашки — сезонная коллекция. Пешеходы брезгливо протоптали сбоку масенькую тропиночку, а «подснежники» лежали себе, ни на что ни намекая, не плача, не боясь и не прося. Вчера по зову сердца я пошла подметать это безобразие. В конце концов, мы тоже какали. Взяла домашний веничек, собачку на рулеточку, беретик на голову, сигареты в карман, вышла на улицу, встала в позу «зю» и три часа ширкала по асфальту.

Собака в это время маялась, ходила, лежала на уже чистых местах, охраняла дорожку от прохожих, иногда садилась в самую грязь или валялась на влажной земле. Хозяйственный раж закончился мини трудовым десантом, ходила по лужайке и собирала стекла, бумажки, бутылки, пакеты… Набрала два больших мешка для мусора, снесла в помойку.

Зато сегодня весь день маюсь. Собака лежит в грязном коридоре, положив голову на лапы. А у меня нет сил сделать уборку. Одно утешает — подхожу к окну, а там большая, чистая, широкая аллея. Сразу налетели всякие велосипедисты, мамаши с колясками, свой брат собачник. А мы сидим тут, как две принцессы в грязной башне, смотрим на все глазами героев Советского Союза, у которых при совершении подвига оторвало руки и ноги.

А уши мы вылечили все-таки! Спасибо, K-9! Три месяца мытарств и похождений по Айболитам закончились благодаря маленькому пузыречку, который посоветовала подруга по несчастью — Юля с бордосиной. А то мы и уколы научились в уши ставить, и делать какую-то настойку из фурацилина с водкой (рекомендация врача №2. А всего их было шесть — и врачей, и рекомендаций. Я не знаю, как они трудные случаи лечат? Если банальный отит собирает такие палитры способов врачевания!).

Вот и все, прошла наша последняя выставка! Правда, заводчики пока не знают, что она последняя, надеются, что после вязки и щенков, мы снова вернемся в Большой спорт, но они не отгадали правильный ответ. Мы с Варварой спим и видим завершить выставочную карьеру. Не идет нам! Не куражные мы, не горит в груди огонь соревнований. Энергии выкачивается море, а в активе — розеточка, кубок, еще одна ступенька к чемпионству. А смысл?

Варвара для меня и так самая красивая собака, самая-пресамая на земле! «Нет, нет, — спорю я с невидимыми оппонентами, — я все понимаю. Выставки — это не только нервы, эффектные стойки и это… как его… забываю все время слово — не в активном лексиконе оно… честолюбие, во! Выставки — это еще и смотр содержания собаки, ее класса, породности: ухоженная шерсть, белые зубы «в комплекте», тренированное тело. А также проверка психики и воспитания — ведь только гармонично развитая собака, красивая и здоровая во всех смыслах может быть признана лучшей в группе и стать чемпионом».

Это все мы с Варварой понимаем, поэтому и ходили «демонстрироваться» почти год. А Варвара так и все полтора. Оттрубили, как миленькие! Но быстро дотумкали: кроме слова «надо», есть еще другие слова: «нравится или не нравится». Нам не нравилось. Мы не загорелись, не вдохновились и решили дать дорогу молодым, резвым и куражным. А нам и отсюда хорошо видно!

Выставились в последний раз, получили своего «Юного Чемпиона России», отправили через Клуб родословную в Москву на обмен (будет у нас теперь экспортная, блатная, с регалиями, на английском языке. Мало ли, вдруг мы на Берег Слоновой Кости эмигрировать надумаем… Там тепло и бананов много, а Варвара бананы очень уважает!). Дома розеточки пришпилили булавками к стенке — красота. Дипломы в папочку собрали и на полку положили. А кубок я потом подарила начальнику на день рождения. С деньгами был перебой, а надо было что-то подарить.

Посовещались с Варварой: что нам, кубка жалко? Да и кубок нестыдный — хоть и малюсенькая, но все же «золотая чаша» на постаменте.

Стремитесь, говорю, дорогой шеф, быть лучшим представителем своей менеджерской породы.

Предыстория, вкратце, такова. Я возглавляю Клуб интернациональной дружбы имени меня. Пишу в дальние страны разные письма — любовные и не очень. С любовью иногда бывает напряженка — тогда эксплуатирую образ моей собачки: пишу о ней и о нашем житье-бытье.

Сегодня моим друзьям ушло письмо следующего содержания:

«Варваре в выходные было жарко. Валялась на линолеуме, дышала… Пила по полведра… В результате вышли раньше обычного. В выходные ленились, жарились на балконе — было очень тепло, чуть ли не 30. Вечером пошла гулять в майке, на которую сверху, можно сказать — на голое тело, надела зимний пуховик. Не успела еще достать легкие куртки.

Гулять стало затруднительно и противно — везде люди, люди, люди… Густонаселенный район в период тепла. Дети шарятся до ночи, велосипедисты, парочки с собачками. Конечно, без поводков… Прогуливаются, мать их. Поэтому ходим на рулетке, ищем малопроходимые места, почти не находим их… Не прогулка, а маразм. Ночью почему-то фонари не горят. Экономят, что ли? Выжидаем малолюдья и идем. В темноте. Но уж лучше в темноте, чем как на демонстрации.

Вот, за что не люблю теплое время года. То ли дело зимой — ни людей, ни зверей. Одно радует — надо все меньше одежд надевать».

Пишите письма — источник информации!

Про мальчика рассказывала, помните? Про того, который «с соседней улицы и письма пишет». Серьезно, писал человек мне письма. Вроде как поклонник. Фотографию мою увидел в газете и проникся (я фотографу потом премию выписала — за вклад в искусство). Проникся, значит, и написал мне письмо, мол, давайте, дорогая Галя, дружить домами и семьями, а если семьи у вас нет, то давайте ее создадим и будем дружить между собой. А то, говорит, вы какое-то безобразие написали в газете к 8 Марта. Да почитайте сами! И вырезку приложил, как будто я в маразме и не помню, что написала месяц назад! Но вырезку все-таки просмотрела.

«Заголовок: Этот стон у нас песней зовется.

Текст: В какой-то момент ты начинаешь не любить праздники. Вот что прикажете делать неомуженной женщине 8 марта? Самой себе дарить цветочки? И накрыв ужин — с салфеточками, свечечками и фамильным серебром, — всплакнуть, что жизнь не задалась?

Да ничего подобного. Не одинокая — самостоятельная! Не ищу — а выбираю! Не жалуюсь — а язвлю! А мужчина, когда он, наконец, заведется в доме, — за все ответит! За всех. Если, конечно, не случится любовь. Себе дарить цветы и духи — в любом случае.

(Подпись: Галина Исакова».)

Точно, мое. Читаю письмо дальше: «Давайте что-нибудь придумаем, чтобы прошел ваш феминизм, сквозь дырки которого пробивается серая тоска одинокой тетки». Подпись: Алекс-шоу.

Думаю: надо же, прыткий какой! «Дырки», ишь! Одиночество он мое усмотрел, спасатель Малибу.

Но сердечко забилось, затрепыхалось. Вдруг это ОНО и есть? Судьба на крыльях ночи (зачеркнуто) любви.

Сказано — сделано. Отвечаю: яволь, давайте встретимся и посмотрим — нет ли противопоказаний к применению.

Пишет: «С удовольствием. Когда?»

Молнирую: «Сегодня. Вечером. В 23 часа. На аллее у «Дирижабля». На мне будут: красный китайский старый пуховик, горнолыжные штаны и шапочка «Прощай, молодость». Рядом — собака. Большая. Не бойтесь».

Хоть и хорохорилась, но глазки все-таки накрасила, ботиночки, поплевав, протерла, а Варваре велела с комментариями не встревать.

Пошли на свидание.

Идем, гадаем: какой он? Высокий? Светленький? В длинном небрежно не застегнутом пальто? Наверняка поигрывающий брелком от машины, которая непременно у обочины — ждет сигнала. А машина такая черная, низкая, быстрая…

Глазами по сторонам стреляем, но умеренно, марку держим и делаем вид, что всецело заняты обычным вечерним гулянием с собакой, а свидание — так, между делом.

Стоит у деревца нечто. Пардон. Некто. Невысоконький, темненький, в очках, в кожаной курточке, с большим букетом цветов в безумном розовом гофре.

М-да. Точно — шоу. Алекс-шоу.

— Спасибо, — говорю, — за цветы, но мне с собакой неудобно, вы несите их, пожалуйста, сами.

И то правда. Все, как обещано: холодная апрельская ночь, ветер, китайский пуховик, штаны, шапочка, собака. Ну какие цветы, ну куда мне с ними? Да еще это тошнотворное гофре?

Но человек старался, надо человека подбодрить. Завязываю милую беседу. Мальчик охотно на беседу откликается, и напряжение первых минут спадает.

Пойдемте, — говорю, — устрою вам блиц-вояж по ближайшим пустырям. По кафешкам каждый дурак ходить может, а я покажу вам лучшие помойки и автостоянки района. И люки открытые, вдруг когда пригодятся.

Наверное, не так он представлял себе избавление от феминизма и излечение от одиночества. Но виду не показал, улыбнулся, не очень искренне демонстрируя энтузиазм, и мы пошли.

В пути он периодически пытался поиграть с Варварой, пинал ей камешки, устраивал «футбол» и «догонялки». Варвара на такое поведение смотрела с интересом, зато я оценила и даже простила гофре. Потому что видела: человек уделяет внимание моей собаке, через которую лежит самый короткий путь к моему сердцу.

Погуляли мы неплохо, расстались, можно сказать, друзьями, хотя и не перешли на «ты». Но договорились встретиться завтра.

Он позвонил в 8 утра. «Вставай, — громко пропел он мне в ухо, — новый день наступил!»

Я посмотрела на трубку: с ума, что ли, мужик сошел? Какой еще новый день в 8 утра? Что вообще за вольности?

Не случилось у нас дружбы. Этот день стал и последним. Много в нем было шоу, а машины не было. И квартиры не было. Зато были жена и дочь. Правда, на грани развода, но такого гофре мне уж точно не хотелось. Я продолжала ему «выкать», а он в сердцах сказал, что я воображала и витаю в облаках. Принца жду.

А я ответила, что вся человеческая мудрость заключается в двух словах: ждать и надеяться.

Прага — город чудесный, особенно, когда из него уезжаешь.

Хозяйка пансиона, бывшая русская подданная Раиса Пална, заверила: такси от крыльца до аэропорта стоит 350—400 крон. Я девушка доверчивая, в последний пражский день потратила все, оставила ровно 400 крон.

Сажусь в такси, отъезжаем. Говорю: «Нам ведь хватит 400 крон?». Небрежно так спрашиваю, разговора ради. Таксист шипит чего-то по-чешски с общим смыслом, что 400 крон нам хватит доехать только до ближайшего светофора. Я делаю глаза: как так?! Да быть не может! Да у меня и нет больше, вот смотрите! И трясу у него перед носом своим потертым кошельком, в котором 4 купюрки ровненькими рядами.

Таксист по тормозам: «Просиме панова, вернемся в пансион, вы у своей комарАдки попросите денег». Объясняю, что идея дрянь. Чех «не разумеет» и бормочет, что «получицца плэхэ, раз у пановы нет крон»… Заплакали блюдца — не лучше ли вернуться. Дискуссия продолжается, стороны увлечены подбором аргументов, время уходит, счетчик щелкает, а мы кружим по трем улицам поселка, несколько раз проезжая мимо пансиона, где в окне маячит изумленное лицо Раисы Палны. Принимаю отчаянное решение: все-таки выехать из понравившегося таксисту района и двинуть в аэропорт, а там снять с карточки деньги, если остались; если не остались, писать записку Раисе Палне, чтоб отдала алчному чеху. Последнюю рубашку чтоб сняла, и отдала. И вот — едем. Налитая тяжелыми думами, не вникала в пейзажи, последнее «прощай» Чехии не прошептала, а сидела, как бабка, страдающая геморроем, и ерзала… Чех, как назло, стоял у всех светофоров, ехал строго по правилам. В общем, вел себя непринужденно, периодически выдавая руладу на чешском языке с нравоучительной, думается мне, моралью.

Прикатились.

Я готова была выскочить из машины метров за 500, схватить чемоданы и переть их волоком, как бурлаки на Волге, лишь бы не слышать, как адская машинка считает мои деньги. Чех же напротив сбавил скорость и мееееееееедленно полз в сторону парковки. В результате всех мытарств, натикало ровнехонько 390 крон. 10 сдачи. Из вредности дождалась, пока чех наколупает эти 10 крон, а потом царственно их же дала ему на чай. С сопроводительным спичем на классическом русском языке. Ах, никогда не забуду эту минуту триумфа! «Милый мой, — сказала я ему, — задумайтесь на минуту: зачем мне ЭТИ ДЕНЬГИ?! Через 5 часов я буду в России! Благодарю вас за роскошную поездку и всего вам самого наилучшего». Подхватив свои бебехи, удалилась, не оглядываясь, но думаю, там, на обочине, чех стоял и плакал.

Потом правда я вспоминала эти 10 крон, ибо бренчащей мелочи хватило только на гаденькую минералку с померанцем, а так, глядишь, купила бы чистой родниковой. Ну да что поделать, люблю размах. Даже если потом приходится спать на сквозняке в проходных комнатах, сиротливо занавешенных потертыми гобеленами.

Так о размахе. Часть вторая.

Пру в самолет три сумки ручной клади. Потому как в багаж не взяли. Одну взяли, а остальные три не взяли. Корячусь в салоне, запихиваю под кресло. Рядом стоит стюард-чех и брезгливо наблюдает. После того, как сумы утрамбованы, а я, распаренная, как пористый нос после бани, плюхаюсь в кресло, — этот милый человек подходит и просит сумки убрать наверх. Мол, вы сидите у аварийного люка, и рядом с креслом могут стоять только ваши ноги, да и то нежелательно.

Дарю стюарду взгляд василиска, вздыхаю, встаю раком и с усилием вытаскиваю сумки из-под кресла. Вы думаете, эта сука в ботах помогла мне запихнуть их наверх? Как же. Стоял, ждал. Проснулся только, когда сумка чуть не шарахнула его по голове. Ладно, запихнули. Села я, попила водички, обмахиваюсь буклетом, смотрю в окно на виды аэропорта.

Подходит опять: вашу маленькую дамскую сумку, ту, что на грудях болтается, тоже надо запихнуть наверх. И тянет ручонку!

Тут у меня от переизбытка впечатлений перемкнуло, и я начала верещать: «НЕ ОТДАМ! Там золото-брильянты! Все, что нажито непосильным трудом! Там у меня еда! Там маменькины иконы! Старинные книги!»

Верещала не так чтоб громко, но противно. Наиболее убедительным мне показался пассаж про золото, и я его повторила. Для закрепления. Чех не мигал. И даже, по-моему, не дышал. Информацию переварил и совершенно на полном серьезе спрашивает: «А как вы прошли таможню, если у вас золото и иконы?» Тут заинтересовались пассажиры ближайших кресел. Маленький театрик нашел своего зрителя.

Подходит стюардесса: «Господа-товарищи, пане и панове, об чем вой?» Чех ей пшикает про иконы и брильянты, и теперь уже стюардесса с вожделением смотрит на мою задрипанную черную сумку с ремешком, скрепленным булавкой. Я блею на англо-русском в том смысле, чтоб не забирали последнее, ибо сумка для женщины — оплот всего сущего. А может, меня тошнит в полете? И тошниться я желаю только в свою сумку? А может, фотографии пятерых малюток, на которых я привыкла смотреть каждые две минуты? А может, корка черного хлеба, которую буду грызть, уезжая из этой жестокой страны?

Подходит третья стюардесса.

Вникает в суть дела и мне жестами объясняет, что сие — аварийный выход, что за стропы моей сумки могут зацепиться эвакуирующиеся пассажиры, подразумевая, видимо, что мне в эвакуации отказано, и буду сидеть, глядя на пролезающих через меня желающих спастись. Вопрос о золоте тактично не поднимается.

В конце концов, мне предлагают пересесть на другое место, где сумке будет разрешено висеть под сердцем. Я доверчиво смотрю на затеявшего свару чеха и ангельским голосом предлагаю ему в таком случае перенести все мои недавно утрамбованные вещи с верхней полки. А может, у меня там целый альбом с малютками, какое его дело. Пассажиры ржут, чех сатанеет, но клиент всегда прав, даже если он с приветом. Сговорились на том, что я остаюсь, сумку у меня забирают ровно на время взлета, а потом торжественно, с оркестром и фейерверками, возвращают.

При взлете несколько раз, для тупых, повторили, что мобильные телефоны надо отключить, иначе создаются помехи в радиосвязи. Мой телефон лежал в экспроприированной сумке и отключен не был. Помехи, которые он создал, помогли нам долететь на час быстрее, чем было заявлено в расписании.

А тут о-па! Сюрприз! В России, в Екатеринбурге, в зале прилета уже дежурили тетки в форме… Думаю, то были происки чеха. Сначала подозревала, что тетки хотят изъять волшебный телефон, ускоряющий самолеты, но их интересовала сумка в целом. Не так чтоб навязчиво, но дотошно пару раз просветили ее рентгеном, золота, увы, не нашли, отчего расстроились сами и расстроили меня. Иконы я успела утопить в туалете.

Сейчас, спустя три часа после полета, понимаю, что вела себя подозрительно. В зале прилета несанкционированно поперлась курить в туалет; выжидая пока пройдет толпа. Затесалась в последние ряды и оказалась в стайке словаков, которые никак не могли заполнить какие-то пограничные бумажки, отчего дергались. Судорожно вспоминала, куда убрала рубли и чем буду расплачиваться в такси, из-за этого поминутно вставала на цыпочки, высматривая через стекло свою багажную сумку, а когда добралась до нее, шуровала в ее переполненных недрах. Искомое не находилось, и я озабоченно сводила брови у переносицы. Атмосфера накалялась, поэтому сочла необходимым поскорее покинуть гостеприимный аэропорт.

… А рубли нашлись. Дома — при подробном обыске. Они хранились в мешке с сувенирами, а мешок — в коробке с футболками, а коробка — в пакете из продуктового магазина, который вместе с абсентом был завернут в полотенце, и для пущей сохранности — в куртку. Все это покоилось в ручной клади, в рюкзаке, а отнюдь не в багажной сумке. Так что на цыпочки можно было не вставать.

Жил в Москве богатый старый человек. И было у него не то пять, не то десять, не то пятнадцать дальних родственников. Наследнички, ни в чем ни уха, ни рыла! Одна мужем из провинции обзавелась, а тот бочком, бочком да и к кормушке, другая дурой всю жизнь была, сопли в детском саду сорок лет вытирала, третья упрямая и норовистая, своей дорогой шла, четвертый — безопасный сумасшедший. Под глазами — круги, в глазах — страсть. Страсть редкая — собачья. Собачьим приютом заведовал. Пятый — прихвостень, хоть верный помощник и голова светлая, шестой четырех своих бестолковых дочек мечтал поднять, седьмой все не мог квартиру свою крохотную в Питере поменять, думал у деда денег занять, но без отдачи… Восьмой… Девятый…

Долго старик голову ломал — страниц тридцать. Но придумал потом и делами распорядился. А умер в одночасье.

В завещании было две строчки. Всем — по чашке из семейного сервиза, а все имущество, движимое и недвижимое, он завещал своему племяннику Козлову Александру Ивановичу — на содержание собачьего приюта.

Людмила Улицкая «Второе лицо».

Есть все-таки справедливость на свете!

Сегодня гуляем с Варварой, а дорогу переходит колонна детсадовцев. И по обе стороны перехода встали воспитательницы и держат красные флажки. Машины выстроились вереницей, важные малипупсы идут парами через дорогу, щебечут, за ручки держатся.

И я почему-то заплакала.

Мы сейчас салют наблюдали. У нас, ишь, повадились салюты при любом удобном случае давать. Магазин откроют — салют! Ларек закроют — салют! Я с работы пришла — салют!

Варвара сначала салют не заметила, такова уж наша мастифья сущность. На нас только Тунгусский метеорит мог бы впечатление произвести, да и то, если бы рухнул перед носом. В общем, не боится мастифья мать салютов, но так как бабахало долго и упорно, да еще мерцало по всей округе, Варвара оторвалась от нюханья газона, флегматично подняла на меня взгляд и, кривя рот в зевке, спросила: «… Война, что ли?»

Да не, говорю, просто красиво. Ты глянь, какие фигли-мигли прямо перед глазами сыплются. Варвара, убедившись, что, точно, ни противогаза, ни сухпайка, ни ривольверта при мне нет, а парашют мы снова оставили дома, согласно кивнула и честно уставилась в противоположную сторону неба.

…Пришли домой, лапу левую в ведре побулькали, какашку чью-то отмыли, да и ладно. Всех денег не заработаешь, всей грязи не отмоешь. Чай не баре, каждый день мыться!

На ужин было предложено все то же: корм плюс консервы. У нас новый цирковой аттракцион: корм мы из миски виртуозно носом выкидываем, а 50 граммов консервов, не торопясь, вдумчиво и с аппетитом, съедаем. Потом вальяжно потягиваемся, заявляем, что сыты, и идем в комнату, вытирать морду о покрывало.

Так как у меня идет период обожания своей собаки, и финансовое благополучие вновь осенило нас своим крылом, я таки созрела покупать Варе мяса. За неимением физических сил, машины и времени, делаю это в ближайшем супермаркете. Придумала покупать суповой набор. Такие пластины костей с прожилками мяса, жил и прочего. По научному звучит так: «Говядина. Мясокостные кусочки шейной, спинно-реберной, поясничной, крестцовой частей, грудинки». У меня сдвиг по фазе относительно сырого мяса. Видеть его не могу.

Но чего только не сделаешь ради обожаемого зайчика! Купила, в общем, и даю собаке грызть, как лакомство. Сырое. Грызет — аж за ушами трещит.

Иногда покупаю в Зоомагазине телячье копыто, от чего в доме милый, приятный носу, кладбищенский запашок. Ну и пусть. Лишь бы ребенок не скучал. И лишь бы не было войны.

Ну что, поздравьте нас. У Варваришны в боку (на шкуре) теперь тоже есть две дырки от чужих зубов.

Только вот боя не было.

Варвара — мирный бронепоезд. Маленьких не ест, больших не боится. Мы все равно больше. В драках замечена не была, тяги к склочничеству не имеет, характер спокойный, если партнер по играм неадекватный, мы просто разворачиваемся и уходим. Доказывать нам ничего никому не надо. С кобелями дружим, с суками приветливы. В общем, тип-топ.

А тут идем себе. Впереди тусуются знакомые нам немецкая овчарка и доберман. С хозяевами. У добермана к Варе роковая страсть, а овчарка… С ней сложнее. Ревнует, что ли?… Как увидит/учует нас — хоть за километр, хоть за два — берет низкий старт и с дикими воплями несется жрать. Но не жрет. Поорет, прогонит с территории и убегает обратно к хозяину. Ну и мы не лезем особо на рожон. Если есть возможность обойти нервную девушку — обходим. Если нет — по команде «рядом», не снижая темпа, проходим. В друзья не набиваемся, разборки не чиним, с укором на такие публичные истерики смотрим и дальше себе чапаем.

Идем, значит, и — нате вам — сладкая парочка впереди. Обойти не можем — с одной стороны стена школы, с другой забор. Поворачиваться и идти обратно тоже уже нет смысла.

Немка в своем репертуаре. Увидела — несется. Вопли, танцы вокруг, наскоки, оскал до ушей — хоть завязочки пришей, хвост в боевом положении — все как надо. Варвара при таком раскладе обычно разворачивается лицом к противнику и при атаках просто старается увернуться, не забывая потихоньку двигаться в сторону «выхода». Я в это время поравнялась с хозяевами, поздоровалась, извинилась за нарушенный интим и сказала, что мы транзитом, сейчас покинем их территорию. Оглядываюсь — мать честная! Немка — жопа с ушами — висит на Варваришне! Еклмн! Контакт третьего рода.

Отбились, конечно. Варишна массой давит, если уж совсем припрет. Грудью противника к земле и, пока тот звезды в глазах считает, сваливает. Мы маленьких не бьем!

А мне теперь интересно. Есть у собак какие-то церемонии начала боя? Ну там, в рог дудеть, в барабаны бить? А бой может быть объявлен в одностороннем порядке? Потому что мы ведь все равно будем встречаться с «психической». И к чему быть готовой? Что она увидела — примчалась — вцепилась? Жалко мне ее…

Как ковбои объезжают мустангов видели по телевизору? А теперь представьте эту картинку в замедленной съемке… Человек подходит… Лошадушка смотрит… Отворачивает голову… Со вздохом отходит в другой конец стойбища… Человек за ней… Нависает громадой и пытается переупрямить зверя… Цепляется за шкирку… Седлает… По инерции делаем еще пару кругов по комнате…

И все бы ничего, если бы цель была покататься, а не запихнуть в собаку таблетку или того хуже — сироп.

Зажатая в угол, Варишна демонстрирует невиданную гибкость шеи, способной поворачиваться в любую сторону, кроме моей. Научилась бормотать: «Ах, оставьте…» и не стесняется меня отпихивать.

Страшный сон стоматолога. Зубы разжать невозможно даже клещами. Уважаю свою собачищу! Когда она чего-то не хочет, впихнуть это в нее невозможно. Только уговорами, напором и хитростью. На том стоим.

Все началось с того, что мне до чертиков надоело ходить в продуктовые магазины. Точнее, надоел весь алгоритм: бежать туда после работы, класть в корзину один и тот же набор продуктов, стоять в кассу и, главное, потом тащить домой тяжелые сумки. Вспомнив, что сама же и писала в газете об интернет-магазинах, решила попробовать. В случае неудачи — дорого, например, или неудобно — никто не отнимет у меня права надрываться с сумками до конца своих дней.

Первым зашла на сайт «Звездного». Но не смогла разобраться с навигацией. Или просто не понравилось, не помню…

Больше повезло с «Интенсивником».

Что к чему разобралась быстро и «пошла» по виртуальным отделам, «складывая» в виртуальную корзинку привычный набор: макароны, хлеб, сметану, пельмени, йогурт, фрукты, минералку.

Единственное, что не понравилось — не было картинок или хотя бы дополнительной информации. Указаны какие-нибудь «язычки мясные слоеные», а что это?

И еще не нашла мяса — обычного нормального мяса, вырезки для гуляша.

Но в общем, заказала почти все, что нужно, на радостях добавив к набору банку джина с тоником и килограмм груш. Общая сумма получилась в районе 180 рублей. Зарегистрировалась, указав свое имя и контактный телефон, написала большими цифрами, что привезти все это надо сего дня с 20.00 до 21.00.

Через 3 минуты мне перезвонила администратор и уточнила заказ. Например, не было сметаны 20% жирности, спросила — можно ли заменить на 15%-ную. Разобрались с мясом, добавив к заказу. Спросила, когда мне удобнее — до половины девятого или после. Я соблаговолила после.

Ровно в 20.40 прибыл опрятный дядечка с фирменным пакетом «Интенсивника», в котором (о чудо!) все лежало в аккуратных мешочках, ровными стопочками. Не возникло чувства брезгливости, мол, кто-то чужой «собирал» мой мешок, скидывая в него что попало. Кстати говоря, мясо привезли отличное.

И еще — никакой самодеятельности. Вот вам, уважаемый покупатель, товарный чек, где все расписано. Только после этого отдаю деньги. Ровно столько, сколько посчиталось на сайте и сколько мы обговорили с администратором. Доставка бесплатная, потому что заказ свыше 150 рублей. Никаких «на чай, на водку».

Не скрою, была мысль, что меня «развели» и привозное намного дороже, чем в самом магазине. А иначе — какой смысл всем этим заниматься? Но — никаких накруток. Позже нашла этому объяснение: они могут себе это позволить, так как я заказываю не на 20 рублей, а на 150 и больше.

Более того, дядечка мне спасибо сказал. За то, что ОН мне продукты привез.

Лошадь шла себе по тротуару, цокала копытами, с каждым шагом удаляясь от трудного жаркого дня. Наездница задумчиво курила, смотрела куда-то в даль, отдыхая сердцем где-нибудь под Гемпширом, в усадьбе миссис Лорример посереди заливных лугов.

Откуда взялась эта лошадь в спальном районе, куда она шла, чей глюк материализовался — знал только его создатель. Мы с Варварой не знали. Варвара видела лошадь в первый раз. Вид у нее был ошалевший.

Как замерла в движении, оттянув заднюю ногу, так и застыла со шнурком слюны, свесившимся с правой брыли.

— Охренеть! — подумала Варвара.

— Ничего особенного! — ответила лошадь. Варвара хотела сказать: «РРРР…», но вырвалось лишь невнятное карканье.

Она совсем было собралась басовито взлаять, да поздно — круглый круп лошади уже покачивался вдали, как Луна в морском приливе.

Еще долго Варя сбивалась с шага, неуверенно пялясь в точку на горизонте — а было ли нечто со странным названием «Лошадь»? А это все к тому, что на каждое действие есть противодействие.

За пять минут до описываемых событий нас облаял бешеный моток пряжи, которого доверчивым хозяевам сбагрили под видом пуделя. Пряжу вздувал ветер, иногда приподнимая от земли. Шерстяное недоразумение облаяло нас всеми нехорошими словами, которые только поместились в ее небольшой, размером с перезревший орех, голове.

Только я подумала: «Бесишь ты меня, кулек лохматый, на форум про тебя напишу», — как кулек исчез в кулисах, сгустился полумрак, из которого и вышла, грациозно цокая, красавица Лошадь. А может, Конь, кто их там разберет.

Может, и пацаны тоже увидели ленты в гриве, твердое седло, пружинистые конские мышцы, почуяли бодрящий ветер скаковой дорожки? Иначе с чего бы они с таким очумелым видом неслись по узкому тротуарчику за школой? На машине, на раздолбанной «копейке», не выключая какие-то свои тинейджерские пляски-тряски, не включая фар?

Куда они гнали, я поняла спустя три секунды. На нас. Три секунды. Две. Одна. Крик: «Стоять!», обращенный ко всем сразу. Ноль секунд: почти посмертный памятник Гитлеру. Почти Гитлеру, почти посмертный. Рука вверх, ладонь почти в лобовое стекло: «Стоп!» Но успели по тормозам! Резьба в голове срывается и начинается взаимный ор из серии: «Ё!№;%:?*()@#$%^ё!!!!!»

— Да ты…

Я поняла: ошалевшие подростки сейчас выскочат из своей галошницы и… исход встречи поливариантен.

Пускаю в ход тяжелую артиллерию.

— Связываться с нами не советую! А то… а то собаку свою спущу! Она… злая!

Собака флегматично стоит в стороне. Картина Рериха «На пути в Тибет».

Пацаны на всякий случай отступили. Мало ли, вдруг все-таки бросится? Буддисты — они, конечно, ребята спокойные, но, если их задеть, посохом как начнут махать, только знай уворачивайся!

Чтобы унять запоздалую дрожь, я прибегла к испытанному средству: задышала по-собачьи, высунув кончик языка и часто-часто, чтобы диафрагма ходила ходуном. Долго так дышать невозможно. Вдох-выдох, вдох-выдох. И медленнее: вдох-выыыыыыдох… Пошли все на… — выыыдох — лесом… — выыыыыдох… Спокойствие — вдоооох, только спокойствие.., выыыдох. Я солнце — вдох, я солнце — выыыыдох…

Ничего, перемололось.., перетерлось.., сплюнулось и дальше пошло.

Подходя к дому, встретили знакомого Сергея с бобтейлом. Хороший мужик. И бобтейл классный.

«Вы видели?! Видели?» — возбужденно спросил он, когда мы с ним поравнялись.

Приключений на сегодня нам было достаточно, и мы малодушно попытались увильнуть в сторону подъезда. Я невнятно пробормотала себе под нос, мол, да, ужасы ужасные и жути жуткие, но нам, к сожалению, пора.

«Эти, с пятого этажа, Наталья и ее «Вася» мне балкон мыли!»…

Помывка балкона ничем нам не угрожала, а Сергею хотелось сокровенным поделиться… Я решила послушать, а Варвара, вздохнув, легла на асфальт — путь в Тибет затягивался.

Тут надо в скобках пояснить, что нижние соседи Сергея, застеклив балкон, сделали довольно большой козырек, на который теперь падало все, что выбрасывалось из окон и с балконов верхних этажей: презервативы, сигаретные пачки, цветы, кости, мешки, бутылки.

Все это приземлялось в аккурат перед Сергеевыми окнами — на козырьке, скапливаясь Монбланом и периодически пованивания. Его жена даже завела лентяйку на длинной ручке, чтобы чистить «крышу».

Вчера вместо звездопада к ним под окна прилетели носки. А Сергей в это время как раз прогуливался с бобтейлом под окнами. И момент грехопадения засек. И окно — центр управления полетом — засек тоже.

Не поленился, поднялся к ним в квартиру. «Слышишь ты, олень, — душевно сказал Сергей, поигрывая желваками, — завтра вечером жду. Мыть балкон». Может, для придания словам веса он еще чего добавил, ну там, «сверчок штопанный», например.

Знаю только, что в кульминационные моменты Сергей бывает очень и очень убедительным. А сверчков — обычно приберегает для контрольного выстрела.

И вот сегодня состоялась историческая помывка. Когда мы еще только вышли на дорогу, а впереди в туманной дымке едва угадывался силуэт с колокольцами и лентами в шелковистой гриве, к Сергею пришли Наталья и ее «Вася». И не сильно жужжа, почистили козырек. Да и чего бы им жужжать — сверчки, чай, не мухи.

Так что все, милые мои, имеет и обратный ход. Мусор, летящий на крыльях ночи, автомобильная шантрапа, тявкающие кульки. Вот о чем я хотела поведать вам. На пути в Тибет.

Варвара уже спит и видит о нем сны.

В июне у нас родились щенки. Про привычке пишу «у нас», хотя щенячья мама — все-таки Варвара, а я так, играющий тренер. Пять мастифчиков теперь живут с нами — Лелик, Сафи, Влад, Дим и Бархатные Сумерки! — растут и уже безобразничают. О, как они безобразничают… Не написать ли отдельную книгу об этом? Как мы с Варварой стали матерями[1].

Одна из глав там будет такая:

Проснулась я рано, часов в 5. Над головой привычно зудел комар, дети привычно ели, кормящая мать-страдалица лежала в загоне, положив голову на бортик. Встретившись с ней глазами, я узнала о себе всю правду.

Застыдившись, я снова уснула.

Когда проснулась, поняла, что опять опаздываю на работу и снова придется брать тачку, но до этого надо успеть сделать кучу дел: в душ! Кофе! Перестелить загон! Забросить в машину ночные пеленки! Снять с балкона вчерашнюю стирку! Вывести Варвару! Вымыть Варвару из ведра в коридоре! Вымыть коридор после помывки Варвары! Накормить Варвару! Загнать Варвару в загон и проследить, чтобы Сафи достался «рассосанный сосок»! Не забыть причесаться! И зонтик в сумку! И список покупок на холодильнике! Еще дискету из компьютера, чтобы ночная писанина статей не пропала даром! Куртка! Очки! Сумка! И мусор вынести!

Но сначала в душ! Проснуться, прийти в себя, стать розовенькой и вменяемой… Вменяемой как минимум.

… А не было воды. А никакой. А новый прикол такой у нас.

Заначек воды не было тоже. То есть ни в чайнике ни в банках — нигде. Пока я столбом стояла на кухне, почесываясь и туго соображая, Варвара осторожно откашлялась: «Мам, я пить хочу»…

В ее миске воды не было тоже. «Милая, — издалека начала я, — видишь ли, тут такое дело…»

«МАМ! Я ПИТЬ ХОЧУ!» — настойчивее повторила она, обрывая мои объяснения. Мастифы иногда бывают так упрямы!

Обозлившись, предложила ей на выбор: пойти на улицу и напиться из лужи (благо, лил дождь) или хлебнуть из унитаза. Варвара ухмыльнулась мстительно и демонстративно подергала унитазную «смывалку». Воды не было. «Да, — читалось в ее взгляде, — пусть я умру от жажды, но и ты не почистишь зубы!»

Электричества не было тоже. Видимо, чтобы никого их жильцов не убило током. Впрочем, кипятить нам было все равно нечего. И мы пошли гулять. Спустились пять этажей в полной темноте и обнаружили внизу запертую подъездную дверь… И запертую — почему-то — на большой амбарный замок. Пошутил, что ли, кто-то? Нехорошие слова в темноте звучат очень убедительно и, отразившись от стен и лестниц, возвращаются многоголосым успокаивающим эхом. Через несколько минут из катакомб нас вызволила дворничиха.

Прогулка прошла под ливнем. Брюхо и лапы загрязнились. Вернувшись домой, поплевала на тряпочку, гармонично растерла грязь по Варваре, утешив ее напоследок, что «гигиена — враг туриста».

А время поджимало. Решив перед уходом проверить детей, обнаружила очаровательную картину: у Олечки, цветочка моего ненаглядного, произошел понос и все простыни… Да Бог с ними, с простынями.., все дети.., их плюшевые шубки…

Пришлось позвонить на работу и сказать, что перевожу через дорогу отряд бабушек-тихоходов, и вероятно, задержусь.

Бегом — через темные пролеты лестниц — в магазин за бутылем воды. Естественно, в ближайшем воды не было, бегом в дальний. Бегом домой. Протерла засранцев, поменяла простыни, налила страдалице воды, залпом сама выпила кружку… Уф…

Все! Можно бежать на работу! Сунула в сумку зубную щетку и пасту, драгоценную дискету…

Ну, о всяких приятных мелочах типа застрявшего в замке ключа, забытого кошелька и попыток вспомнить — а закрутила ли я краны?! Да или нет?! Нет или да?! — даже не упоминаю.

До работы доехала без приключений. Да и что за приключение — подрезать трамвай и шарахнуться на пешехода. Детский лепет, а не приключение.

Охрана с вахты дала денег в долг — расплатиться с водителем.

На рабочем столе, усыпанном опавшими листьями пионов, ждала записка: СРОЧНО! К КОММЕРЧЕСКОМУ ДИРЕКТОРУ!

Оказалось, в одном рекламном макете, в заголовке (!) вышла ошибка. Аршинными буквами написано: ВЫИГАЙ ПРИЗ! Без буквы «р»… КоРРектора пришлось расстрелять.

Отряхнувшись, как собака, от передряг утра, выпила-таки кофе и пошла, как ни в чем не бывало, чистить зубы. Как будто так и надо.

А что? Нормальное утро нормального дня.

«Все предвещало, что у Кролика опять будет очень занятой день. Кролик вышел из дому и, принюхиваясь к теплому ветру, размышлял о том, с чего начать…» Итак, сегодня! Написать заявление, уйти с поста Главного, купить Варварушке витаминов, себе — новые туфли и книжку, и заняться, наконец, личной жизнью!

Я люблю:

чужой город, в котором живу, хотя он надменно-равнодушен ко мне; люблю чужого мужчину, хотя он никогда не будет со мной; люблю своего бывшего мужа, хотя он предал меня; люблю свою собаку, хотя она трусиха и не говорит правды — но и не врет; люблю свою квартиру, хотя она не моя; люблю колбасу, хотя, говорят, ее делают из бумаги; люблю книжки, хотя их всегда не хватает; люблю горячую воду, хотя она вонючая и желтая; люблю спать, хотя… нет, тут без оговорок; люблю своих подруг, хотя иногда они меня раздражают; люблю день зарплаты, хотя денег не хватает на достаточное количество книжек и путешествий; люблю самолеты, хотя они падают и в аэропортах нельзя курить; люблю курить, хотя знаю, что это неполезно; люблю сидеть в форуме, хотя денег сжирается ой-е-ёй; люблю праздновать сегодня годовщину своей грусти; люблю себя за способность любить, хотя любить все это с таким чудовищным количеством оговорок очень сложно.

Я боюсь зимы. Как вспомню, что опять будет все время темно, холодно, сто штанов, цыпки на руках. Опять все сначала… Бесконечная серо-белая зима, пустое небо… Мне кажется, я не переживу этого. Если завтра встану утром и пойму, что «опять зима» — просто закрою глаза и умру. Мне не хочется плакать — хочется удавиться.

Вдруг вспомнила наши зимние прогулки, как было хорошо — народу нет, светло, в пуховике тепло, румяные щечки, собаке не жарко. Тут и поймала себя на мысли, что, пожалуй, зима — это прикольное время года.

Но это словно два разных воспоминания. Они идут параллельно и никак друг на друга не влияют. Комфортные прогулки и усталость, копящаяся годами, от вечной зимы. Я цепляюсь за лето, как Ди Каприо в «Титанике» за разваливающийся плот, но чувствую, что неумолимо сползаю в зиму. Необратимо. Я не готова, не верю, не могу, не хочу! Мне нужно сделать что-то такое, от чего ход времен потерял бы свою силу, сломать к чертовой матери это обреченное ожидание… Уехать на зиму в Италию, на остров Корфу, на самый пупочный дико-жаркий-вечно-солнечный экватор, вбить колышки и врасти там намертво, на ближайшие 10 месяцев.

Я не хочу снова доставать варежки, сапоги, шапки. Если завтра наступит зима, то послезавтра для меня никогда не наступит. И я стала бояться старости… Старости, болезней и запаха старых вещей, настоянный на дешевых лекарствах. Я боюсь, что умрет моя бабушка, и каждый день жду звонка. Не хочу быть старой, с морщинистой кожей и некрасивыми руками. Я не буду старой, потому что умру раньше — зимой.

Чтобы морально подготовиться к уборке квартиры, полдня сидела в форуме, потом мокла в ванной, потом читала Агату Кристи. У Кристи — большая семья обедает в родовом замке. Слуги, канделябры, благородный звон столового серебра. КушаютЪ.

КушаютЪ и кушаютЪ. После обеда пошли пить рейнвейн в библиотеку и ждать, пока папу укокошат… Девочки остались в гостиной дуть кофе и чопорно молчать. Понятное дело, пока папу не убили, говорить особо не о чем. Папу убили, но сначала все решили поесть. И кларетом заполировать. И кремом с тушеным инжиром.

Через два часа такого безобразия захотелось есть и мне. Не просто есть, а что-нибудь такого сожрать — урча и не жуя, глотать большие горячие куски из сковородки. Обжигаясь и дуя на пальцы. Вытирая жирные руки о рубаху. Пуча глаза от жара во рту и обмахиваясь ладошкой. Жадно глотать, чувствуя, как вкусный кусок прокатывается по пищеводу и падает в желудок, уже исходящий желудочным соком. Утолив первый голод, уже сесть, не торопясь, в кресло, а на входную в дверь вывесить табличку, чтобы в течение получаса не беспокоили. Поймать в радиоприемнике Альбано и Рамину Паэур и, ритмично гребя челюстями, плыть по волнам блаженства.

В доме обнаружились только чеснок, сыр и сметана. Ну и пачка вареников со шкварками. А также неисчислимые запасы кофе и кулинарных книг. А, ну и помидоры. Специально купленные вчера на случай пищевого пожара. Пока кипели вареники, мне было даже не лень сделать «сырную закуску». Первый раз в жизни сделать. Сыр, чеснок, сметана — потереть, перемешать и на черный хлеб, сверху кружочек помидорины. Свежей, красной, сочной, смачной…

Боже мой, что за жадность-то, а? Так нажраться чеснока. Так набить себя хлебом. Будто амбар осенью. Чтобы ворота подпирать пришлось. И вареников сверху. И кофе…

Обошлись без кларета. Инжира, конечно, не хватало, но после тарелки чеснока мечта об инжире как-то поблекла. Уборке снова не повезло. И то сказать: с таким пузом не за пылью гоняться, а в кресле сидеть, отдуваясь и пыхтя. Распространяя такой дурманящий запах чеснока, от которого бациллы дохнут еще на подлете к подъезду, а коварный папин убийца из книжки только чистосердечным признанием может спасти себя от удушья. Я, конечно, снова взялась за книгу. Только бы они не ели, только бы не ели…

Иногда мне хочется сойти с ума. Мне хочется спать и не просыпаться, не умереть во сне, нет — спать и видеть сны, как бывает всегда. Сны — это единственное, что меняется в моей жизни. Хотя даже их, спасительные сны, я перестаю запоминать, а может, и видеть. Меняются декорации — зима, весна, лето, осень. Меняется форма одежды: кепка — на шапку, кроссовки — на ботинки, куртка — на кофту, потом — в жару — на футболку. Вечные джинсы и вечный белобрысый хвостик на затылке, стянутый старой махрушкой. Меняется цвет лака на ногтях, но иногда я забываю и об этом; смотрю на свои руки, удивляясь — мои ли это руки и почему на них все еще нет «маргариток смерти» — веснушек, пигментных пятен. Наверное, мой биологический возраст — лет этак 89. Я так давно живу и мне давно уже все понятно. Шлейф смертей тянется за мной — настоящих и придуманных. Иногда мне хочется, чтобы моя собака умерла.

И мои родители тоже. Тогда мне уже некого будет ждать в этой жизни, и я смогу уйти, никого не ранив.

Конечно, я никогда не уйду — все это треп, пар в свисток, разговоры в пользу бедных. Меняются декорации, я все та же. И жизнь однообразна до тупости: те же чувства, те же лица, те же темы. День сурка… Несколько лет одно и тоже. Одно и тоже! Каждый день.

Даже мысли. Даже движения. Алгоритм — изо дня в день, изо дня в день. Это даже не дежа вю, это осознанное хождение по кругу. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Зима, лето, осень, весна. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Осень. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Зима. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать. Все еще зима. Утро-работа-домой-собака-книжка-спать.

Утром я дико, нечеловечески хочу спать. Трясясь от недосыпа и грея руки о чашку с кофе. Зимой и летом. Я все время мерзну, если меньше двадцати пяти градусов. Вечером спать не хочу. Загоняю себя в кровать, понимая, почему не хочу. Потому что страшно — наступит завтра и будет то же самое. Зимой и летом. Двести страниц книги читаю за час. Иногда я вырываюсь из круга. Уезжаю или пишу.

И то, и другое — это путешествие. Комфортное путешествие, начиная которое ты не знаешь, к чему придешь, но как будто управляешь этим. Появляется чувство веселой ненависти к миру; чувство, что полагаться можно только на себя, при этом себе не веря. Счастье — это так просто: нужно изменить направление движения, поменять верх и низ. Я возвращаюсь. Быть рабом на небесах или звездой в аду — не все ли равно. От себя не убежишь. Потому что я и есть — сурок. И собака — такая же чокнутая, как я. День сурка. Убить бы его?

Степень моей свободы достаточно высока — я стремилась к этому и этого достигла. Теперь мне скучно. Я хочу удивляться.

Состояние такое, знаете… как бы описать… когда ты утром встаешь в совершенно разобранном состоянии и понимаешь, что жить так дальше нельзя. Потому что осень, потому что холодно, потому что хочется спать, потому что на работу, потому что жирная, потому что никто не любит, потому что собака опять на весь день одна, а с утра ей хочется играть, скакать и долго нюхать траву. А времени нет, сил, впрочем, тоже, и хочется лечь под куст и умереть, пусть нюхает.

Вчера выпила два бокала вина по случаю чьего-то дня рождения, а утром болит голова как с похмелья. И опять слишком много курила.

Потому что зарплата только в понедельник, потому что на щеке вылез какой-то неуместный подростковый прыщ, потому что красивые сапоги натирают ноги, а кроссовки выглядят уже неприлично, потому что задолбали волосы, которые надо все время мыть, и они либо пушатся, делая меня похожей одуванчик, либо висят жирной прилизанной соломой.

И хочется купить собаке вкусную дорогую косточку, но тогда в выходные придется есть одну вермишель.

Потому что на работу все приперлись в пиджаках и костюмах, а ты, как идиотка, в какой-то лыжной толстовке дикого оранжевого цвета, в которой выглядишь как перезрелый рыхлый апельсин, и эти ненакрашенные маленькие глазки — мерзость, и статью они сверстали по-дурацки — потерялось все очарование; а после обеда надо участвовать в мозговом штурме о методах подачи передовицы. Какая на хрен передовица в преддверии снега? И собака так грустно смотрела в след, когда я сказала: «Я пошла, моя хорошая, будь умницей». И сижу, как дура, на работе с бутылкой минералки и пью, надеясь похудеть. И хочется купить таблетки жуй-дэмэн и похудеть сразу и навсегда. И заболеть анорексией, чтобы все хачапури выметались из организма сразу после заглатывания. И читаю на каком-то сайте, что нет ничего лучше «Львовского портера» или «22». Сижу, давлюсь холодной минералкой.

И чтобы мальчик, который сфотографировал меня на турбазе, потерял свой идиотский фотик и способность фотографировать надолго, потому что тот ужас, которым теперь любуется весь офис — это ни в сказке описать, ни пером — чего там? — тоже не описать. А начальник на турбазе сказал, что я похожа на кикимору: зеленый дождевик и мокрые волосики.

Жизнь удалась. Сижу. Хочется пойти домой и тупо наесться какой-нибудь вредной еды, и уж тогда окончательно решить, что надо прекращать пить, курить, жрать и жаловаться.

Пошла покурила, затушив окурок по-шоферски — о подошву, и подумала о самолетах. Надо сказать, что я испытываю близкие к абсолютному счастье и довольство собой сидя во взлетающем самолете. Улетая. Четко зная, куда и зачем лечу, длительность полета — чтобы успеть подумать, вздремнуть, накраситься и выпить газировки, щурясь от яркого солнца, такого, которое бывает только над облаками. Нет никакой ответственности — села и лети. Главная обязанность — быть собранной и спокойной. Как пружина внутри будильника.

Тик-так, все понятно, все уже решено, механизм запущен, вся беготня по аэропорту, такси, таможням закончена, и вот ты сидишь в кресле — мобильная, уверенная, с минимумом мыслей и багажа, оставив порядок в тех местах, которые покинула, и еще не испортив его — в будущих.

Это такое потрясающее состояние БЕЗВРЕМЕНЬЯ, между мирами, иллюзия ЗАВИСАНИЯ при объективной огромной скорости ДВИЖЕНИЯ к цели. То, к чему всегда стремятся: свобода в заданных рамках.

Да и сам процесс ОТРЫВА от земли, от притяжения, от тяжести — это ли не счастье? Многотонная махина, которая взлетает вопреки всем доводам разума. Я хотела бы быть самолетом.

Я боюсь высоты, ужасно, иррационально, на грани с тяжелой фобией, но больше всего на свете люблю летать. Во сне, в жизни, в своих фантазиях.

Я часто вижу в небе серебристые искорки самолетов. Я смотрю на них с нежностью и тоской не умеющего летать. Пройдет 2 месяца, и я снова испытаю то захватывающее дух наслаждение отрыва от земли…

Нас сегодня на прогулке преследовал Черный человек.., ходил за нами.., а мы, надо сказать, ходили не так, чтоб сильно протоптанными тропами. Времени было около полуночи. При ближайшем рассмотрении ЧЧ оказался вьюношей, с завидным упорством преследовавшим нас.

В конце концов, я ему говорю; «Что вы за нами ходите?» А он: «Я за вами не хожу». Я ему говорю: «Видите, я собаку с трудом сдерживаю!» (Собака в тридцати метрах от меня нюхала снег).

Он: «Вижу».

Я: «Ну так и идите своей дорогой»…

Он: «Я и иду».

В общем, мы как-то напряглись слегка, я даже подумывала испробовать гриндерсы в деле отпинывания маньяка; Варишне шепнула волшебное слово: «ЧУЖОЙ!», чтоб она отвлеклась от снега. Варишна встрепенулась, волооко посмотрела по сторонам, буркнула что-то в сторону вьюноши и снова уткнулась в свои снежные газеты.

Вьюноша понял и пошел лесом.

Меня спрашивают:

— Галка! Как? Вы гуляете без пулемета и других приспособлений? А если на Варишну нападут?

— Да, — легкомысленно машу рукой, — она убежит! У нее же тюнинг! Четыре ноги мы ей сделали!

Утро. Снежок. Лужайка.

На лужайке двое — моя собака и я. Красотища и подъем духа: снега много, народу мало, палки в ассортименте и даже не холодно, едва до минус 10 дотянуло.

Идут наши знакомые: пожилой хозяин с пожилым кобелем немецкой овчарки. Видим друг друга, машем в знак приветствия руками и хвостами. Хозяин отцепляет пса от поводка.

Я ему кричу: «У Вари ТЕЧКА!» Ноль реакции. Думаю, ну, может, не расслышал. Кричу опять: «ТЕЧКА у собаки!»… Ноль реакции. Мое дело — предупредить. По причине своих размеров и непонятно откуда взявшейся целомудренности, Варвара отгоняет кобелей с искренним недоумением монашенки. Так что я честно предупреждаю хозяев про течку, на всякий случай ходим огородами и не в «часы пик», но если хозяину плевать, то и я не особо напрягаюсь. Варвара, русская душой, — в плен не сдастся. Ну и вот. Отпускает дядечка своего кобеля, и тот несется к нам. Веселые игры, скачки, догонялки. Тем временем я, высоко вскидывая ноги, как лошадь на параде, выбираюсь из снега на дорожку, подхожу к хозяину. Здрасьте-здрасьте, как дела, хорошая погода. Течка, говорю, у нас. Так что расходиться на поводках будем. Да, говорит он, погода прекрасная.

В это время кобель плотно утыкается носом под хвост Варваре. Та вздыхает — игры кончились — и двигает ко мне: «Мам, ну они опять за старое, пойдем домой, что ли». Пес приклеился намертво и, пуская слюну, решает остаться с нами на всю жизнь. Сопровождать нас и в горе, и в радости. Идти рука об руку и в будни, и в праздники.

Хозяин выходит из умилительного созерцания, внимательно на своего кобеля смотрит. «Что-то пес подозрительно себя ведет». Его озаряет догадка: «Слушайте, а у вас ТЕЧКИ нет случайно?»

Рассказываю историю про вчерашний вечер. Прихожу домой рано. Относительно. До прогулки еще полтора часа. Думаю — надо поужинать, чем Бог послал. Засовываю быстро суп в микроволновку, включаю чайник. Пробки не выдерживают, свет гаснет. А щиток у соседей за железной дверью. А соседей дома нет. Итак, света в половине квартиры нет, радио не работает, телевизор тоже. Ну и телефон молчит. Звоню по сотовому в круглосуточный ремонт, говорят: «Никакие не пробки — это обрыв кабеля. По району. Завтра все починим». Следовательно, выйти в интернет и посидеть на форуме не могу тоже. Темнота. Тишина.

Говорю Варваре: «Ну что, душа моя, собирайся! Пойдем в дальний поход. Делать все равно нечего. Будем гулять, пока не упадем. Часа 3-4, а лучше 5-6».

Погуляли 2,5. Вернулись. Света нет, соседей нет, интернета нет.

Я в такие минуты почему-то всегда думаю одно и тоже: «А чем Пушкин по вечерам занимался? Без телевизора, без телефона, без форума собачьего?» Ответ, в общем, предсказуемый: сидел при свече и стихи писал.

Пошла, откопала свечу.., стихов писать не стала, а сделала то, до чего Пушкин сроду бы не додумался. Взяла и сантиметром портновским измерила высоту косяков. Мало ли, пригодится. Оказалось, 2 метра 50 см. Теперь буду знать. Потом в постельке почитала при свече… Темновато… Да и без капора при свече читать в постели как-то неприлично. Задула свечу и спать легла. Помолиться только забыла. Темным силам электричества.

Звонит подруга, к которой мы с Варишной на Новый Год намылились. Говорит: «Мы все закупили, с тебя один салат!» Я аж трубкой чуть не подавилась: «Нееееее, девочки, я вам лучше грузоперевозки из Лапландии оплачу, но хоть режьте меня — салат делать не буду. У меня зарок. Я в магазин пойду только 1-го числа. И баста. Сижу без хлеба, и что самое страшное, без колбасы, ем каши «Быстров», но в магазин НЕ ПОЙДУ. Не пойду и все. Если поесть не дадите, я так посижу, но не заставляйте меня ГОТОВИТЬ или ИДТИ В МАГАЗИН, ТЕМ БОЛЕЕ, КОГДА ТАМ ОЧЕРЕДИ. Я лучше ботинок свой съем. Или Варюхин ошейник».

Сошлись на блоке сигарет в качестве взятки. Салат разрешили не делать! Сказав, что я хоть и не очень ловко, но все же, так и быть, отмазалась. Так что гуляюююююююю! А другая подруга сказала, что таких магазинофобов надо лечить электрошоком.

Чаще всего Нину Шилко, хозяйку красавца Степы, прохожие спрашивают, не скрывая удивления: «Что вы сделали с ротвейлером?!» Вариант: «… с сенбернаром?!» Или: «… с ньюфом?!». Хотя на ньюфа, то есть ньюфаундленда, Степа похож лишь отчасти — размерами, весом — к 60 кг, роскошной шубой и выражением морды, умеющей быть лукавой и о-о-очень серьезной одновременно. Порода Степы называется «бернский зенненхунд», или, по-простому, «бернская овчарка» — самая популярная из альпийских собак Швейцарии. В Россию зенненхундов стали завозить не так давно, а в Екатеринбурге они до сих пор редкость.

«Мы долгое время держали такс, — говорит Нина, — а тут захотели большую собаку-компаньона. Стали узнавать про породы и, оказалось, что бернцы — чуть ли не единственные из собак, кому не «прививали» такое качество как агрессивность».

И то верно: зачем собаке альпийских лугов быть злобной и «работать на поражение»? На поражение — нет, а вот работать — да: любая пара рук и даже лап в крестьянском хозяйстве не лишняя. Если надо, то собака может и скот пасти, и за детьми присмотреть, и тележку с сыром довезти — от сыроварни до амбара. Представляете такую мультяшную сцену: собака, запряженная в тележку с сыром! Но это в Альпах. Наш Степа не возит тележек, да и со скотом отношения у него как-то не сложились… Хотя «тусовки» любит, а за сыр готов душу отдать.

Правда, есть у зенненхундов одна интересная особенность, о которой честно предупреждают все книжки: года в полтора бернцы «могут понять, что им дороже свобода и покинуть семью». Куда они уходят, что делают на свободе — не указывается. Степе до «определения» еще три месяца, но, судя по его настроению, он покидать семью не собирается.

Да и куда уйдешь от милой сердцу лежанки на балконе, от мамы и папы… да соседской мастифши Варвары, которым он подарил свое большое собачье сердце.

Официально эту собаку-медвежонка зовут Дивус Из Большого Дома. Можно просто Степа.

Примечания:

1

Галина Исакова «Салют, Варварята!», М., «Софион», 2007 г.