«Воображение важнее знания».

(Альберт Эйнштейн)

«В Интернете никто не знает, что ты — собака».

(Диалог двух собак из комикса Питера Стайнера,)(«Нью–Йоркер», 5 июля 1993 года)

Оглянувшись на прошедшие пятнадцать лет, за которые мир стал плоским, я вдруг осознал, что сегодня все мы находимся в силовом поле этих двух дат: 9 ноября и 11 сентября. Эти два полюса олицетворяют два конкурирующих типа воображения, которые действуют в современном мире: созидательное воображение 9 ноября и разрушительное воображение 11 сентября. Первое разрушило стену и открыло окна по всему миру (и обыкновенные, и майкрософтовские). Оно выпустило на волю полпланеты и сделало людей, там живущих, нашими потенциальными партнерами и конкурентами. Второе разрушило Всемирный торговый центр, навсегда закрыло «Окна в мир» (расположенный в нем ресторан) и воздвигло между людьми множество новых невидимых и вполне видимых стен — в тот самый момент, когда мы думали, что 9 ноября навсегда их уничтожило.

Демонтаж Берлинской стены 9 ноября осуществили люди, которые осмелились мечтать о новом, более открытом мире — таком, где каждый свободно применяет свои способности, — и которые собрали все свое мужество, чтобы воплотить эту мечту в жизнь. Вы помните, как это происходило? На самом деле как никогда просто. В июле 1989 года сотни жителей Восточной Германий обратились в западногерманское посольство в Венгрии с просьбой о политическом убежище. В сентябре 1989 года Венгрия решила открыть границы с Австрией. Это означало, что каждый гражданин ГДР, оказавшийся в Венгрии, мог беспрепятственно пересечь австрийскую границу и очутиться в свободном мире. Естественно, больше 13 000 восточных немцев не преминули воспользоваться этим пожарным выходом. Правительство ГДР чувствовало на себе все усиливающееся давление. Когда в ноябре государство объявило о решении упростить правила пересечения границ, десятки тысяч его граждан собрались у Берлинской стены, и именно там 9 ноября 1989 года пограничники просто открыли им ворота.

Должно быть, какой–нибудь венгерский премьер–министр или даже чиновник рангом пониже подумал в ту пору: «Вообрази — просто вообрази, что будет, если открыть границу с Австрией». Вообрази, что Советский Союз не шевельнет и мускулом по этому поводу. Вообрази — просто вообрази, что граждане ГДР, молодежь и старики, мужчины и женщины, осмелев от примера соседей, отправившихся на Запад, в один прекрасный день соберутся у Берлинской стены и начнут ровнять ее с землей. Кто–то обязательно должен был думать и говорить об этом тогда, и именно благодаря таким разговорам миллионы жителей Восточной Европы сумели в конечном счете выйти из–за «железного занавеса» и присоединиться к выравнивающемуся миру. Это была великая эпоха для каждого американца. Мы были единственной сверхдержавой, и мир был у нас на ладони. Стен не осталось. Молодые американцы могли планировать поехать на семестр или на лето в больше стран мира, чем когда–либо было открыто всем поколениям их предшественников. Они могли путешествовать в любое место, которое позволяли им фантазия и кошелек. Вдобавок они могли оглянуться на своих одноклассников и увидеть больше стран и культур, чем когда–либо помещалось в американской классной аудитории. 11 сентября все изменило. Оно продемонстрировало нам могущество совсем другого воображения. Оно показало нам силу ненависти тех, кто много лет рисовал в своем воображении способ убийства как можно большего числа невинных людей. В какой–то момент Бен Ладен и его компаньоны должны были переглянуться и сказать друг другу: «Вообрази, что нам удалось ударить по башням Всемирного торгового центра как раз в нужной точке, между девяносто четвертым и девяносто восьмым этажами. Вообрази, что каждая из них после этого рухнет как карточный домик». Как ни печально, но история не могла обойтись и без этого разговора. И ладонь, на которой мир лежал перед нами, захлопнулась и превратилась в кулак.

В мировой истории не было периода, когда бы направленность человеческого воображения не играла свою роль. Но, как я ощутил, создавая эту книгу, никогда она не значила столько, сколько сейчас. Потому что в плоском мире усилия и инструменты человеческого взаимодействия превращаются в ширпотреб: кто бы ты ни был, бери — и пользуйся. И только одна вещь не стала товаром — и не станет никогда — воображение.

Когда мы жили в более централизованном, более вертикальном мире, где государства имели практически тотальную монополию на власть, воображение отдельного человека могло стать большой проблемой лишь в одном случае — если этим человеком был лидер сверхдержавы — условный Сталин, Мао или Гитлер — и он утрачивал контакт с действительностью. Сегодня, когда каждый желающий может воспользоваться инструментами сотрудничества и подарить сверхмогущество самому себе или своей маленькой группке, отдельному человеку не обязательно стоять у руля страны, чтобы запугивать огромные массы других людей. Сегодня маленький может вести себя как большой и при желании представлять серьезную угрозу миропорядку — не нуждаясь в государственном рычаге.

В связи с этим наши размышления о том, как стимулировать у людей позитивное воображение, приобретают первостепенную важность. По словам вице–президента «Ай–Би–Эч» Ирвинга Владавски–Бергера, нам нужно серьезнее, чем когда–либо, задуматься о том, как устремлять людей к позитивным результатам, содействующим прогрессу и объединению цивилизации, — как поощрять в них миролюбивое воображение, способное «устранять отчужденность, культивировать взаимозависимость вместо самодостаточности, включенность вместо исключительности», а также открытость, перспективы и надежду вместо подозрительности, ограничений и безнадежности.

Попробую проиллюстрировать сказанное примером. В начале 1999 года два человека решили заняться авиаперелетами — почти одновременно, не сговариваясь. У обоих была мечта, связанная с самолетами, и оба примерно представляли, как ее осуществить. Одного из них звали Дэвид Нилеман. В феврале 1999 года он основал «ДжетБлю эйрвэйс». Собрав 130 млн. долларов венчурного капитала, он приобрел флотилию пассажирских лайнеров «Аэробус А–320», нанял пилотов, предложив каждому семилетний контракт, и поручил бронирование билетов работающим на дому домохозяйкам и пенсионеркам, живущим в районе Солт–Лейк–Сити.

Другого авиапредпринимателя, как свидетельствует доклад Комиссии 11 сентября, звали Усама бен Ладен. В апреле 1999 года на встрече в афганском Кандагаре он принял к исполнению план, первоначально разработанный Халидом Шейхом Мохаммедом — пакистанским инженером–механиком и автором замысла 11 сентября. Девиз «ДжетБлю» гласил: «Та же высота. Новое отношение». Девизом «Аль–Каиды» было «Аллах Акбар» — Бог велик. Обе компании планировали рейсы в Нью–Йорк: Нилеман держал курс на аэропорт Кеннеди, Бен Ладен — на нижний Манхэттен.

Может быть, именно потому, что я читал отчет по 11 сентября во время путешествия в Силиконовую долину, я не мог избавиться от этого ощущения схожести: Халид Шейх Мохаммед, с его степенью от Сельскохозяйственно–технического университета штата Северная Каролина, слишком сильно напоминал мне очередного инженера–предпринимателя, «толкающего» свои идеи очередному богатенькому венчурному капиталисту, в роли которого, разумеется, выступал Усама бен Ладен. Только Мохаммед не искал капитала под предприятие, он искал капитала под авантюру. В отчете по 11 сентября говорится: «Халид Шейх Мохаммед, главный архитектор атаки 11 сентября, представляет собой наиболее яркое воплощение фигуры террориста–предпринимателя. Получивший высшее образование, одинаково комфортно чувствующий себя в чиновничьем кабинете и в подпольном террористическом штабе, Халид Шейх Мохаммед применил свое воображение, техническую подготовку и организаторские способности к разработке и планированию необычайно разнообразного списка Террористических акций. Среди его замыслов — традиционный подрыв машин, политические убийства, сброс авиабомб, угон самолетов, отравление водных резервуаров, наконец, использование самолетов в качестве пилотируемых смертниками орудий поражения… Халид Шейх Мохаммед ведет себя как предприниматель, занятый поисками инвестиционного капитала и штатных сотрудников… В апреле 1999 года Бен Ладен призвал Халда Шейха Мохаммеда в Кандагар, где сообщил, что «Аль–Каида» решила поддержать его предложение. После этого внутри организации за будущим терактом закрепилось называние «авиаоперации»».

Находясь в своей корпоративной штаб–квартире в Афганистане, Бен Ладен показал себя очень способным сетевым управляющим. Он сколотил виртуальную компанию конкретно под этот проект — точно так же, как поступил бы любой глобальный конгломерат в плоском мире, — и подобрал для выполнения каждого задания нужного профессионала. Общее проектирование и «рабочую документацию» он отдал на субподряд Мохаммеду, а финансовое управление — племяннику Мохаммеда, Али Абдулу Азизу Али, который координировал поступление средств для угонщиков — денежными переводами, наличностью, дорожными чеками, кредитными и дебит–йыми картами иностранных банков. Бен Ладен подобрал из та «Аль–Каиды» подходящих рядовых исполнителей — из Саудовской провинции Азир, подходящих пилотов — из Европы, подходящего руководителя операции — из Гамбурга и подходящую группу поддержки — из Пакистана. Для обучения пилотированию он избрал другого субподрядчика — американские летные школы. Бен Ладен, которому для реализации проекта предстояло взять в «лизинг» самолеты моделей «Аэробус А–320», «Боинг–757», «Боинг–767» и, возможно, «Боинг–747», выбил необходимые фонды под обучение своих людей управлению конкретно этими моделями у синдиката исламских протеррористических жертвователей и ряда «авантюрных капиталистов», готовых финансировать антиамериканскую деятельность. Совокупный бюджет 11 сентября составил около 400 000 долларов. Когда штат был укомплектован, Бен Ладен сосредоточился на собственной профильной компетенции — общем руководстве и идеологическом поощрении своей корпорации смертников, в чем ему помогали заместители: Мохаммед Атеф и Айман Завахири.

Вы можете получить полное представление об отлаженной работе бен–ладеновской сети, а также о ее чрезвычайной активности в деле освоения новых технологий, прочитав лишь один пункт официального обвинения Закариаса Муссауи, так называемого девятнадцатого угонщика, которое было вынесено в декабре 2001 года районным судом Восточного района Вирджинии. Приведу несколько отрывков: «В июне 1999 года в интервью одной из арабоязычных телестанций Усама бен Ладен обнародовал… угрозу, согласно которой все американцы мужского пола подлежат уничтожению». Далее в обвинении указывается, что в течение 2000 года все угонщики, в том числе Муссауи, начали проходить обучение в различных американских летных школах или интересоваться предлагаемыми ими курсами: «Около 29 сентября 2000 года Закариас Муссами связался по электронной почте с авиашколой «Эйрмэн» в Нормане, штат Оклахома, используя электронный адрес, предоставленный ему 6 сентября одним из малазийских Интернет–провайдеров. Примерно в октябре 2000 года Закариас Муссауи получил письма от малазийской компании «Инфо–кус тек», свидетельствующие, что он принят на работу в качестве консультанта по маркетингу на американском, британском И европейском рынках и что, среди прочего, ему назначено жалованье в размере 2500 долларов в месяц. Около 1.1 декабря 2000 года Мохаммед Атта приобрел в магазине «Огайо пэйлот» видеокассеты с записью работы приборной доски модификации 300ER самолета «Боинг–767» и 200–й модификации самолета «Аэробус А–320». Примерно в июне 2001 в Нормане, штат Оклахома, Закариас Муссауи начал наводить справки о возможности открыть фирму сельскохозяйственной авиации. Около 16 августа 2001 года во владении Закариаса Муссауи, среди прочих вещей, находились: два ножа, бинокль, инструкции по управлению 400–й модификацией «Боинг–747», программа компьютерной симуляции полетов, боксерские перчатки и голенные щитки, лист бумаги, содержащий заметки о ручном G PS–приемнике и видеокамере, программное обеспечение для просмотра операций пилотирования 400–й модификацией «Боинг–747», письма, подтверждающие, что Муссауи является консультантом по маркетингу компании «Инфокус тек» в США, компьютерный диск, содержащий сведения о распылении пестицидов средствами авиации, ручной бортовой радиоприемник».

Набожный мормон, выросший в Латинской Америке, где его отец работал корреспондентом «Ю–пи–ай», Дэвид Ниле–ман, напротив, являет собой классический тип американско–гопредпринимателя, оставаясь при этом человеком необычайной честности и прямоты. Никогда не посещавший колледж, од основал две успешных компании, «Моррис эйр» и «Джет–Блю», и сыграл важную роль в судьбе третьей, «Саутвест эйр–лайнз». Он же является крестным отцом безбилетных полетов, технологии, известной сегодня как «электронный билет». «Я абсолютный оптимист. Думаю, потому что мой отец тоже оптимист, — сказал он мне, пытаясь объяснить свою генетическую тягу к новаторству. — Я вырос в очень счастливой семье… Прежде чем родиться на бумаге, «ДжетБлю» родился в моей собственной голове». Благодаря своей оптимистической фантазии, а также способности — в отсутствие обременительного багажа прошлого — быстро осваивать любое технологическое новшество Нилеман сумел создать высокоприбыльную авиакомпанию, а вместе с ней — новые вакансии для рынка труда, дешевые билеты и уникальный бортовой спутниковый телеканал для пассажиров, наконец, наверное, самую приятную из всех виденных мной рабочую обстановку для своих сотрудников. Кроме того, Нилеман основал в компании кризисный фонд помощи сотрудникам, чьи семьи столкнулись с внезапной смертью или тяжелой болезнью одного из своих членов. Каждый доллар, пожертвованный в него подчиненными, Нилеман удваивает долларом из своей зарплаты. «Я думаю, в жизни важно отдавать, хотя бы немного, — сказал он. — Я верю, что существует необратимый небесный закон, по которому каждый раз, когда помогаешь другому человеку, ощущаешь маленькое физическое удовольствие». В 2003 году Нилеман, будучи уже состоятельным человеком благодаря своей доле акций «ДжетБлю», пожертвовал в этот фонд 120 000 долларов из своей 200–тысячной годовой зарплаты.

В приемной нью–йоркского офиса «ДжетБлю» висит цветная фотография, на которой аэробус компании пролетает над Всемирным торговым центром. 11 сентября Нилеман был в своем офисе и наблюдал, как горели башни–близнецы, и в это время его собственные лайнеры кружились над аэропортом Кеннеди в режиме задержки, ожидая разрешения на посадку. Услышав от меня, какое сравнение/противопоставление я собираюсь провести между ним и Бен Ладеном, Нилеман отреагировал смесью неловкости и заинтригованности. Когда в конце интервью я захлопнул ноутбук и поднялся, чтобы попрощаться, он сказал, что хочет задать мне один вопрос: «Как вы думаете, Усама и вправду верит, что на небе есть Бог, который одобряет все, что он творит?»

Я сказал, что просто не знаю. Я только знаю, что есть два способа сделать мир ровным. Первый способ — использовать силу воображения, чтобы поднять всех на один уровень. Второй — использовать силу воображения, чтобы опустить всех на один уровень. Дэвид Нилеман использовал свое оптимистическое воображение и общедоступные технологии плоского Мира, чтобы сделать людей выше. Он основал неожиданно успешную авиакомпанию, часть доходов от которой отдал в кризисный фонд для своих сотрудников. Усама бен Ладен и его адепты тоже использовали свое извращенное воображение и во многом те же самые инструменты, чтобы устроить неожиданное нападение, которое повергло два грандиозных символа американского могущества на их собственный уровень. Хуже того, они собирали деньги и готовили этот беспрецедентный гуманитарный кризис под прикрытием религии.

«Из первобытных болот глобализации эволюция произвела на свет два генетических варианта, — заметил Нандан Нилекани о явлении, с двумя сторонами которого («Аль–Каи–дой» и компаниями вроде «Инфосис» и «ДжетБлю») мы познакомились. — Задача, которая сегодня требует нашего первейшего внимания, это как научиться поощрять хорошие мутации и в корне пресекать плохие».

Лучше не скажешь. Не исключено даже, что решение этой задачи — самое важное, что мы можем сделать, чтобы не дать нашей планете распасться на части.

Я совершенно не сомневаюсь в том, что технологические новшества — от сканирования радужной оболочки глаза до рентген–машин — помогут нам обнаружить, разоблачить и обезвредить тех, кто использует легко доступные инструменты плоского мира для его разрушения. Мы и в самом деле должны найти способ склонить на свою сторону воображение тех, кто готов использовать инструменты сотрудничества, чтобы уничтожить мир, их породивший. Но каким образом мы можем воспитывать в других более оптимистическое, жизнеутверждающее, толерантное умонастроение? Этот вопрос должен задать себе каждый. Я задаю его как американец. Последнее важно, потому что я считаю, что именно Америка может положить начало, стать примером для окружающих. Те из нас, кому посчастливилось жить в свободных и прогрессивных странах, просто обязаны увлечь за собой остальных. Мы должны изо всех сил стараться стать самыми лучшими гражданами планеты. Мы не можем отгородиться от внешнего мира, мы должны взять все лучшее от своего воображения и никогда не позволить воображению забрать все лучшее от нас.

Всегда очень трудно определить, не слишком ли далеко мы зашли в оправданных мерах безопасности и не дали ли воображению взять над собой верх, парализовав себя предосторожностями. Сразу после 11 сентября я утверждал, что причина, по которой наши разведывательные службы не смогли раскрыть и предотвратить план заговорщиков–террористов, заключалась в «сбое воображения». В нашем разведывательном сообществе просто не нашлось достаточно людей, которые по извращенности воображения могли бы тягаться с Бен Ладеном и Халидом Шейхом Мохаммедом. Такие люди среди разведчиков и контрразведчиков нам действительно нужны. Но всем нам совершенно нет необходимости развивать свои способности в этом направлении. Мы не должны поддаваться желанию видеть в других самое худшее, иначе придется навсегда замуровать себя в собственной скорлупе.

В 2003 году моя старшая дочь Роли занималась в симфоническом оркестре, организованном при ее школе. Они провели целый год в репетициях, планируя выступить на национальном конкурсе школьных оркестров, который должен был состояться в марте в Нью–Орлеане. Когда наступил март, выяснилось, что страна готовится вступить в войну с Ираком, и поэтому школьный совет графства Монтгомери, опасаясь возможных терактов, отменил все поездки школьных групп за пределы города — включая поездку нашего оркестра в Нью–Орлеан. Я посчитал это абсолютно безумной мерой. Потому что даже злодейская фантазия 11 сентября имеет свои границы. В какой–то момент стоит остановиться и подумать: возможно ли, чтобы, сидя в одной из афганских пещер, Айман аль–Завахири сказал Усама бен Ладену: «А что, Усама, не забыл ли ты о ежегодном конкурсе школьных оркестров в Нью–Орлеане? Осталось меньше недели, так что пора нам заслать туда кого–нибудь и устроить очередную сенсацию».

Слишком уж неправдоподобно, на мой взгляд. Поэтому оставим пещерный образ жизни Бен Ладену: мы должны быть хозяевами своего воображения, а не его пленниками. Одна женщина, моя знакомая по Бейруту, любила шутить, что каждый раз, путешествуя на самолете, она везет с собой бомбу — потому что шанс, что на одном самолете окажутся два человека с бомбой, ничтожно мал. Делайте, что хотите, но не позволяйте себе сидеть взаперти.

Кстати, перескажу очень тронувшую меня историю об 11 сентября, которая была опубликована в «Нью–Йорк тайме» в рубрике «Портреты трагедии» — серии биографических очерков о тех, кто погиб в тот ужасный день. Героиней этой истории была Кэндэс Ли Уильяме, двадцатилетняя студентка бизнес–школы при Северо–Восточном университете, которая с января по июнь 2001 года работала стажером–практикантом в офисе компании «Меррилл Линч» на 14–м этаже первого здания Всемирного торгового центра. И коллеги, и мать Кэндэс описывали ее автору очерка как девушку, полную энергии и честолюбия, рассказывали, как ей нравилась ее практика. Коллеги Кэндэс в «Меррилл Линч» так прониклись к ней, что устроили прощальный ужин в ее последний рабочий день, отправили домой в лимузине, а после даже написали в Северо–Восточный университет: «Пришлите нам еще пять таких, как Кэндэс». Через несколько недель после сдачи промежуточных семестровых экзаменов— она училась с июня по декабрь — Кэндэс решила съездить погостить в Калифорнию, на родину своей соседки по комнате. Незадолго до этого по результатам учебы она была занесена в «деканский список». «Они специально заранее забронировали себе кабриолет. Еще Кэндэс очень хотела сняться на фоне знаменитого знака HOLLYWOOD», — рассказала «Тайме» ее мать, Шерри.

К несчастью, 11 сентября 2001 года в 8:02 утра Кэндэс села на самолет «Америкэн эйрлайнс», летевший рейсом № 11 из бостонского аэропорта Логана. В 8:14 самолет был захвачен пятью мужчинами/включая Мохаммеда Атту, который купил билет на место 8D. Сев за штурвал, он направил «Боинг–767–223ER» на Манхэттен и через какое–то время врезался вместе с Кэндэс Ли Уильяме в то самое здание Всемирного торгового центра — между 94–м и 98–м этажами, — где она незадолго до этого работала практиканткой.

Документы авиакомпании показывают, что она сидела по соседству с пожилой восьмидесятилетней женщиной — два человека на противоположных концах жизни, одна душа, полная воспоминаний, другая душа, полная надежд.

О чем говорит мне эта история? Она говорит мне, что когда Кэндэс Ли Уильяме отправлялась в полет рейсом №11, она не могла представить себе, что ее ждет. После 11 сентября всякий из нас, садящийся в самолет, обязательно представит себе, чем может закончиться его путешествие, — тем же самым, чем оно закончилось для Кэндэс Ли Уильяме. Все мы теперь слишком хорошо сознаем, как легко прихоть безумца, скрывающегося в афганских пещерах, может прервать жизнь любого из нас. Тем не менее шансы на то, что самолет, в котором вы летите, захватят террористы, ничтожно малы. Гораздо выше вероятность погибнуть в аварии, столкнувшись с выбежавшим на дорогу оленем, или от удара молнии. Поэтому, хотя мы и способны представить себе, что может поджидать нас на борту самолета, мы все равно должны в него сесть. Либо вы продолжаете летать на самолетах, либо обрекаете себя на жизнь в собственной пещере. Воображение не должно ограничиваться воспроизведением уже состоявшегося. Используя силу фантазии, мы должны писать новый сценарий нашей жизни. Насколько я сумел узнать Кэндэс Ли Уильяме по газетному материалу, она была оптимистом. Не сомневаюсь, что она бы и сегодня летала в самолетах, если бы случай оставил ей этот шанс. Так должны поступать и мы.

В мировой истории Америка, со дня ее основания, исполняла роль страны, которая всегда смотрит вперед. Одна из самых опасных вещей, случившихся с Америкой после 11 сентября, в президентский срок Буша–младшего, состоит в том, что мы сменили нашу главную статью экспорта: если раньше это была надежда, то теперь это страх. Раньше мы пытались привлечь других к себе, заманить их, теперь мы стали слишком часто выказывать им свое нерасположение. А когда начинаешь экспортировать свой страх, в обмен получаешь страхи всего мира. Конечно, люди, способные вообразить худшее, тоже нужны нам, потому что худшее уже случилось 11 сентября и может случиться снова. Но, как я говорил, предосторожность и паранойю разделяет тонкая черта, и мы уже успели несколько раз ее переступить. Жители Европы и других континентов часто посмеиваются над оптимизмом и наивностью американцев, над нашей беспросветной уверенностью, что у каждой проблемы есть решение, что завтра будет лучше, чем вчера, что будущее важнее прошлого. Я же всегда был убежден, что в глубине души остальной мир завидует американскому оптимизму и наивности. Более того, он нуждается в них. Это одна из вещей, которые заставляют земной шар вращаться. Если мы помрачнеем, если перестанем быть мировой «фабрикой грез», мир не только помрачнеет вместе с нами, но и обеднеет.

Аналитики обычно оценивают состояние общества по классическим показателям экономической и социологической статистики: например, по пропорции дефицита бюджета к ВВП, уровню безработицы, грамотности взрослого женского населения. Безусловно, такая статистика важна и показательна. Но есть и другой статистический показатель, гораздо хуже поддающийся измерению, но, на мой взгляд, гораздо более важный и показательный. Это соотношение мечтаний и воспоминаний — чего больше в вашей стране, того или другого?

Под мечтами в данном случае я подразумеваю их положительную, жизнеутверждающую разновидность. Майкл Хаммер, консультант в области организации бизнеса, однажды заметил: «Одна из вещей, по которой я могу определить, что для компании настали тяжелые времена, это постоянные упоминания о том, какой замечательной она была в прошлом. Тоже и со странами. Да, вам не хочется отказываться: от сложившегося образа. Я рад, что в XIV веке вы были на вершине процветания, но тогда — это тогда, а сейчас — это сейчас. Когда воспоминания начинают преобладать над мечтами, конец не за горами. Поэтому отличительная черта по–настоящему процветающей компании — ее готовность отказаться от того, что когда–то сделало ее успешной, и начать с чистого листа».

В обществах, где чаша воспоминаний перевешивает чащу мечтаний, слишком многие люди тратят слишком много времени на то, чтобы оглядываться назад. Свое достоинство, самоутверждение, ценность в собственных глазах они добывают не в трудах и заботах сегодняшнего дня, а в пережевывании дня вчерашнего. И даже это «вчера» обычно является не столько их подлинным прошлым, сколько воображаемым приукрашиваемым. Собственно, на это они и расходуют свое воображение, расцвечивая былое во все более яркие цвета, делая все более нереалистичным его образ, чтобы и дальше перебирать его по кругу как четки, — вместо того чтобы рисовать в воображении лучшее будущее и руководствоваться им в своих действиях. Когда другие страны идут по такому пути, это по–настоящему опасно; но если Америка утратит свои ориентиры и двинется вслед за ними, это обернется катастрофой. Лучше всего эту мысль выразил мой друг Дэвид Рот–копф, бывший чиновник Министерства торговли, а сегодня сотрудник Фонда Карнеги за международный мир: «Мы должны думать не о том, что изменилось, а о том, что осталось без изменений. Только осознав это последнее, мы сможем направить усилия на решение действительно принципиальных задач, среди которых — создание эффективного многостороннего механизма, препятствующего распространению оружия массового уничтожения; превращение неимущего сословия нашей планеты в заинтересованных участников глобализации; продвижение необходимых реформ в арабском мире; переориентация глобального лидерства США на завоевание поддержки мирового сообщества за счет роста числа людей, которые принимают для себя наши ценности. Мы должны помнить, что именно эти ценности являются настоящим источником нашей безопасности и нашей силы. И нам необходимо признать, что противники никогда не смогут нас одолеть. К нашему поражению способны привести только мы сами — если перестанем поверять свои действия сводом правил, которому следовали долгие, долгие годы».

История, уверен, не оставит сомнений в том, что президент Буш без зазрения совести использовал эмоции, вызванные у людей 11 сентября, в политических целях. Только использовав трагедию 11 сентября, он сумел протащить право–республиканскую внутриполитическую программу по налогообложению, охране окружающей среды и социальному Обеспечению — программу, на реализацию которой не получал мандата от избирателей, — из мира 10 сентября в мир 12 сентября. Этим господин Буш не только расколол нацию надвое и вбил клин между Америкой и остальным миром, он выбил клин между Америкой и ее собственной историей и индивидуальностью. Его правление превратило наши Соединенные Штаты в «Соединенные Штаты Контртерроризма». Именно здесь, на мой взгляд, кроется причина того, что президента Буша так агрессивно не любят во многих странах. Люди чувствуют, что он отнял у них нечто важное — Америку, которая поставляла им надежду, а не страх.

Американский президент обязан сделать так, чтобы 11 сентября заняло свое обычное место в календаре между 10 и 12 сентября. Мы не можем позволить этой дате диктовать нам границы. Потому что, в конце концов, 11 сентября — это их день.

Наш день — 4 июля. Наш день — 9 ноября.

Помимо совершенствования нашего собственного воображения, что еще мы как американцы и как граждане мира, можем сделать, чтобы другие люди последовали нашему примеру? Это вопрос, к которому нужно подходить, максимально трезво оценивая свои силы. Что приводит одного человека к радости разрушения, а другого — к радости созидания, что заставляет одного рисовать в своем воображении 9 ноября, а другого — 11 сентября, есть, без сомнения, одна из главных загадок современности. Мало того, несмотря на то, что в массе мы приблизительно представляем, как поощрять более позитивное воображение в своих детях и, возможно в своих согражданах, но было бы весьма самонадеянно думать, что мы можем справиться с этим в отношении остальных, особенно если это люди другой культуры, говорящие на другом языке и живущие на другой стороне планеты. Однако события 11 сентября, выравнивание мира и не теряющая своей актуальности угроза глобального терроризма ставят нас перед тем фактом, что, отказавшись думать об этой проблеме, мы впадаем в противоположную, не менее опасную самонадеянность. Поэтому я настаиваю на необходимости подобной работы, но при этом ясно сознаю ограниченность знаний и усилий любого постороннего.

Вообще говоря, воображение — продукт двух формирующих факторов. Первый — это повествования, на которых люди воспитываются, — сюжеты и мифы, которые они и их религиозные и политические вожди рассказывают себе, — и то, как эти повествования влияют на их воображение. Второй фактор — контекст, в котором люди вырастают и который играет огромную роль в формировании их взгляда на мир и других людей. Поскольку посторонние по определению не могут проникнуть внутрь, мы не больше способны отредактировать мексиканские, арабские или китайские мифы, чем мексиканцы, арабы или китайцы способны отредактировать американские. Только сами носители мифологии могут по–новому ее интерпретировать, внести в нее больше миролюбия и устремленности в будущее, адаптировать ее к современному миру. Никто не сделает это за них, никто даже не сможет им в этом помочь. Нам остается только возможность придумывать способы сотрудничества, которые могут изменить их контекст — контекст, внутри которого люди рождаются и проживают всю свою жизнь, — чтобы помочь им самим воспитывать больше людей с воображением 9 ноября, а не 11 сентября.

Вот несколько таких способов.

Мге Уитмен, исполнительный директор компании eBay, однажды поделилась со мной замечательной историей: «В сентябре 1998 года, в разгар интернет–бума, мы выпустили акции на рынок. Первые два месяца курс наших бумаг мог подскочить за день на восемьдесят пунктов и упасть на пятьдесят — мне все это казалось каким–то безумием. Как бы то ни было, однажды утром я сижу у себя в кабинете, занимаюсь текущими делами, и тут ко мне вбегает секретарь и сообщает: «Мег, звонит Артур Левитт из Комиссии по ценным бумагам и биржам»». Возглавляемая Левиттом Комиссия по ценным бумагам и биржам — это орган мониторинга и контроля за фондовым рынком, и его всегда беспокоят вопросы чрезмерной волатильности тех или иных курсов — ввиду возможных махинаций. В те дни для главы компании услышать «Артур Левитт на проводе» означало, так скажем, не самое удачное начало дня.

«Я сразу позвала главного юрисконсульта, — продолжала Уитмен. — Когда он пришел ко мне в кабинет, то выглядел белее мела. В его присутствии я перезвонила Левитту и включила громкую связь. «Здравствуйте, это Мег Уитмен из eBay», — представилась я. «Здравствуйте, это Артур Левитт из Комиссии по ценным бумагам и биржам, — ответил он. — Мы с вами лично не знакомы, но я знаю, вы недавно вышли на рынок, так что я хотел поинтересоваться, как у вас идут дела. Надеюсь, вы на нас (Комиссию) не в претензии?» Мы с юрисконсультом вздохнули с облегчением. Я еще немножко поговорила с Левиттом, и наконец тот признался: «На самом деле еще почему я вам звоню, это то, что я только что получил десятый положительный отзыв на eBay и заработал желтую звезду. Не представляете, как мне приятно». Потом он сказал: «Я вообще–то собираю стеклянные предметы времен Великой депрессии, после 1929 года, я у вас его и продавал, и покупал, у меня есть отзывы по обеим позициям. Просто подумал, может быть, вам это небезынтересно»» У каждого пользователя eBay есть досье обратной связи. Оно состоит из комментариев других пользователей, имевших с ним дело, в которых рассказывается о том, соответствовали ли проданные или купленные товары ожиданиям и насколько гладко прошла сама операция. Из всего этого складывается ваша официальная «ЕВАY–репутация». За каждый положительный отклик вы получаете +1 балл, за каждый нейтральный — 0, за негативный — -1. К имени каждого пользователя, получившего десять и больше баллов, на страницах сайта прикрепляется значок в виде звезды определенного цвета. Например, я могу фигурировать на eBay под именем TOMF (50) плюс голубая звезда. Это значит, что я получил положительные отзывы от 50 других пользователей. Здесь же, рядом с именем и звездой, указывается, имеет ли продавец 100% положительных отзывов или меньше. Щелкнув мышью по имени, вы можете прочитать отзывы всех его покупателей.

Это нужно затем, пояснила Уитмен свою позицию, что «каждому человеку, будь то Артур Левитт или простой уборщик, официантка или профессор или доктор, просто необходимо иметь подтверждение хорошего мнения о себе, иметь положительную обратную связь». И огромная ошибка — думать, что такая оценка должна выражаться в деньгах. «Это может быть чем–то совершенно незначительным, — пояснила Уитмен. — Например, сказать человеку: «Вы здорово работаете» или «Мы считаем, этот доклад по истории у тебя получился отлично». Как говорят наши пользователи о системе звездочек: «Где еще можно проснуться утром и увидеть, скольким людям ты нравишься»».

Что по–настоящему удивительно, продолжила Уитмен, это то, что подавляющее большинство отзывов на eBay — положительные. Действительно, это интересный момент. Согласитесь, не так уж часто менеджеры «Уолл–Март» получают письма, где клиенты благодарят их за прекрасную покупку. Но когда ты становишься членом сообщества, которое чувствуешь «своим», все меняется. Здесь у тебя есть интерес. «Самое большое количество положительных отзывов, собранных у нас одним человеком, — больше 250 000. И каждый из них можно прочитать, — сказала Уитмен. — Вы можете увидеть историю любого покупателя и продавца, и еще мы ввели возможность отвечать на отзывы, которые кажутся несправедливыми… На eBay все равно не получится присутствовать анонимно, так что если вы не хотите говорить, кто вы в реальной жизни, это не так уж и важно. Эта установка довольно быстро превратилась в норму для нашего сообщества… Дело как раз в том, что у нас не биржа — у нас сообщество». И действительно, с 105 млн. зарегистрированных пользователей из 190 стран и годовым оборотом в 35 млрд. долларов компания eBay стала настоящим самоуправляемым государством — Виртуальной республикой eBay.

Кто и как управляет этой республикой? По свидетельству Уитмен, философия eBay заключается в следующем: «Установим небольшой набор правил, добьемся их беспрекословного соблюдения, а затем создадим обстановку, в которой люди смогут полностью реализовать свой потенциал. В нашем сообществе происходит нечто более важное, чем просто купля–продажа». Даже делая скидку на избыточный корпоративный пафос, в словах Уитмен есть о чем призадуматься: «Люди говорят, что ЕBАY вернул им веру в человечество, — в отличие от мира, в котором ничего не делается без задней мысли и подозрительность стала обыденной привычкой. И такие отзывы я слышу по два раза в неделю… евши, дает маленькому человеку, который лишен многого в обычной жизни, возможность соревноваться с другими на абсолютно ровном игровом поле. Среди наших людей так непропорционально много инвалидов и представителей разных меньшинств, потому что на eBay никому не нужно знать, что за тобой стоит. Твое достоинство измеряется качеством твоих товаров и полученными отзывами». Однажды» вспоминала Уитмен,:она получила электронное письмо от супружеской пары из Орландо, которая собиралась приехать на собрание «ЕВАY живьем», где Мег должна была Выступать. «eBay живьем» («eBay Live») — большие собрания пользователей ЕBАY, по форме представляющие собой нечто среднее между конференцией и съездом прихожан какой–нибудь церкви. Супруги просили Уитмен отдельно принять их после ее выступления. «Итак, после вступительной речи, — продолжала она, — они приходят ко мне за кулисы: мужчина и женщина, и с ними семнадцатилетний мальчик в инвалидной коляске — я увидела, что он страдает церебральным параличом. Его мать говорит: «Кайл совсем болен и не может ходить в школу, но он наладил такой успешный бизнес на eBay, что в прошлом году мы с мужем уволились с работы и теперь помогаем в его делах. На eBay мы успели заработать больше, чем за весь свой трудовой стаж». И потом они добавили что–то совсем потрясающее — они сказали: «На eBay наш Кайл — не инвалид»».

Уитмен рассказала, что на другом таком же мероприятии к ней подошел молодой человек, наладивший на eBay солидный энергосбытовой бизнес, и сказал, что благодаря этому бизнесу смог купить машину, дом, нанять людей и стать начальником самому себе. Но приятнее всего, добавила Мег, были другие его слова: «Я в таком восторге от eBay, потому что я не заканчивал колледж и раньше был в семье чем–то вроде паршивой овцы. Теперь я для них звезда, успешный предприниматель».

Именно это «сочетание экономических возможностей и возможностей общественного признания» обеспечивает работу eBay, заключила Уитмен. Получающие оценку и признание других стремятся заработать репутацию надежных партнеров — потому что в случае отрицательной оценки об этом будет знать все сообщество.

Подведем итоги: eBay создал не просто рынок, работающий в он–лайне. Он создал живущее по собственным законам сообщество — контекст, — в рамках которого любой, от глубокого инвалида до главы Комиссии по ценным бумагам и биржам, способен доказать свою состоятельность и получить общественное признание своих деловых и человеческих качеств. Такое подтверждение для самооценки — самый лучший и эффективный способ облагораживания человека, освобождения его от чувства униженности. И если наше сотрудничество с депрессивными регионами планеты, например, с арабо–мусульманским миром, будет порождать именно те контексты, в рамках которых молодежь получит возможность преуспевать, реализовывать свой потенциал на выровнявшемся игровом поле, зарабатывать уважение за свои достижения в этом мире — а не за усердие через мученическую смерть попасть в мир иной, — оно позволит вырастить поколение с более благоприятным соотношением мечтаний и воспоминаний.

Если хотите понаблюдать, как те же процессы работают в менее виртуальном пространстве, возьмите вторую крупнейшую мусульманскую державу мира. Крупнейшая мусульманская страна в мире — это Индонезия. Но следом за ней идет вовсе не Саудовская Аравия, не Иран, не Египет и не Пакистан. Следом за ней идет Индия. Благодаря 150 миллионам мусульманского населения она опережает даже своего исключительно мусульманского соседа. Тем не менее статистика 11 сентября сообщает нечто интересное: нам не известен ни один индийский мусульманин в рядах «Аль–Каиды», мы знаем, что нет ни одного индийского мусульманина в американском лагере военнопленных в Гуантанамо. И пока не нашлось ни одного индийского мусульманина, сражающегося за дело джихада в Ираке. Почему так получилось? Почему мы не читаем регулярно об индийских мусульманах, этом меньшинстве в огромной индуистской стране, которые обвиняли бы Америку во всех своих бедах или планировали бы угнать авиалайнер, чтобы направить его на Тадж–Махал или британское посольство? Ведь в Индии у них вполне достаточно проблем в связи с доступом и к капиталу, и к политическому представительству. Есть у страны и своя история межрелигиозной вражды, она помнит вспышки насилия, которые приводили к ужасным последствиям. Не сомневаюсь, кто–то из 150 миллионов мусульман в Индии наверняка однажды окажется в рядах «Алъ–Каиды» — если это происходит с американскими мусульманами, это может произойти с индийскими. Тем не менее это не норма. Почему?

Из–за контекста — из–за светского, рыночного, демократического контекста Индии, который во многом был сформирован под влиянием традиций ненасилия и присущей индуизму терпимости. М. Дж. Акбар, мусульманин и редактор индийской общенациональной англоязычной газеты «Эйшен эйдж», которая финансируется преимущественно не мусульманами, сформулировал это так: «Вот вам задание для викторины: «Назовите единственную в мире крупную мусульманскую общину, которая живет в условиях непрерывной демократии на протяжении последних пятидесяти лет». Ответ — мусульмане Индии. Я далек от того, чтобы расписывать, какой это подарок судьбы для мусульманина — жить в Индии. Здесь достаточно поводов для недовольства, достаточно экономической дискриминации и провокаций со стороны экстремистов — вспомнить хотя бы разрушение индуистами–нацио–налистами в 1992 году мечети в Айодья. Но факт есть факт: индийская конституция провозглашает светский характер государства и предоставляет реальную возможность экономического процветания любой группе населения, в которой найдется достаточно одаренных людей. Вот почему растущий мусульманский средний класс завоевывает все более высокие позиции в Индии и вот почему в нем, как правило, отсутствуют настроения озлобленности, столь характерные для многих недемократических исламских государств».

Там, где ислам живет в условиях авторитарного общественного устройства, — в Египте, Сирии, Пакистане, Саудовской Аравии — он часто становится двигателем недовольства и протеста. Там, где он живет в условиях плюрализма и демократии, — например, в Турции или Индии, — прогрессивная часть мусульман имеет больше шансов быть услышанными, имеет демократическую трибуну для отстаивания своих идей наравне с другими. 15 ноября 2003 года группа террористов–смертников устроила взрывы в двух главных синагогах Стамбула. Я оказался в городе спустя несколько месяцев, когда их уже восстановили и готовили к открытию. Меня поразили несколько вещей. Во–первых, на церемонии открытия главный раввин появился рука об руку с мэром и главным муфтием Стамбула — толпы людей на улицах приветствовали их, забрасывая красными гвоздиками. Во–вторых, в связи с этими событиями премьер–министр Турции Реджеп Эрдоган, ставленник исламистской партии, посетил главного раввина в его резиденции — чего раньше не делал ни один турецкий премьер–министр. В–третьих, отец одного из террористов в интервью турецкой газете «Заман» сказал: «Мы не можем понять, почему наш сын сделал то, что сделал… Прежде всего мы хотим встретиться с главным раввином наших иудейских братьев. Позвольте мне обнять его. Позвольте мне поцеловать его руки и одежду. Позвольте извиниться от имени моего сына и принести свои соболезнования… Будь мы прокляты, если не сможем жить в мире».

Иной контекст, иное повествование, иное воображение.

Я прекрасно сознаю несовершенства индийской демократии, первое место среди которых занимает угнетающая кастовая система. И все же поддержание функционирующей, несмотря на все свои уродства, демократии на протяжении полувека с лишним в стране, более чем миллиардное население которой разговаривает на десятках разных языков, — это что–то близкое к чуду, и, безусловно, оно является мощнейшим источником глобальной стабильности. Среди индийских президентов двое мусульман, причем нынешний президент, А. П. Дж. Абдул Калам, не только мусульманин, но и отец индийской ядерной программы. В Индии женщина–мусульманка заседает в Верховном суде — при том, что в Саудовской Аравии женщинам не разрешено даже управлять автомобилем. Индийские мусульмане, среди которых есть несколько женщин, являются губернаторами разных индийских штатов; самый богатый на сегодняшний день житель Индии, находящийся в верхних строчках составляемого «Форбс» списка миллиардеров мира, тоже мусульманин: Азим Премджи, председатель совета директоров ведущей индийской технологической компании «Уипро». В конце 2001 года, вскоре после того как войска США высадились в Афганистане, я собственными глазами видел дебаты на индийском телевидении, в которых главная кинозвезда страны и по совместительству член парламента, мусульманка Шабана Азии, схлестнулась с имамом центральной мечети Нью–Дели. Имам призывал индийских мусульман отправиться в Афганистан, чтобы воевать против Америки, Азми буквально обрушилась на него — в прямом эфире — и, грубо говоря, послала его куда подальше, посоветовав самому поехать в Кандагар к талибам, а индийских мусульман оставить в покое. Как Азми могла себе такое позволить? Очень просто. Оставаясь мусульманкой, она жила в контексте, гарантирующем ей право говорить, что она думает, — даже в глаза высокому духовному лицу.

Иной контекст, иное повествование, иное воображение. Не так уж это и сложно: создайте молодым людям контекст, в котором они смогут превратить позитивные мечты в реальность; создайте контекст, в котором обиженный может найти справедливость в суде и не должен для этого спешить к судье с подношением; создайте контекст, в котором они смогут реализовать бизнес–идею и стать самыми богатыми, или самыми изобретательными, или самыми уважаемыми людьми в стране независимо от происхождения; создайте контекст, в котором каждое творческое или критическое соображение может быть опубликовано в газете; создайте контекст, в котором каждый гражданин сможет претендовать на выборную должность, — создайте им такой контекст, и знаете, чего вы добьетесь? Большинство из них перестанет желать взорвать весь мир. Большинство из них захочет стать его частью.

Знакомый–мусульманин из Южной Азии рассказал мне следующую историю. В 1948 году его семья — индийская по национальности, мусульманская по вере — распалась: часть уехала в Пакистан, часть осталась в Мумбаи. Когда он подрос, то спросил отца, почему те родственники, которые остались в Индии, живут благополучнее тех, кто уехал в Пакистан. Отец ответил ему: «Сынок, когда мусульманин вырастает в Индии и видит перед собой человека, живущего в большом особняке на высоком холме, он говорит отцу: «Настанет день, и я стану таким же человеком». А когда мусульманин вырастает в Пакистане и видит перед собой человека, живущего в большом особняке на высоком холме, он говорит отцу: «Настанет день, и я убью этого человека»». Когда тебе открыт путь, чтобы стать человеком с большой буквы, ты, как правило, концентрируешься на преодолении этого пути и осуществлении своей мечты. Когда все пути закрыты, ты, как правило, концентрируешься на своем праведном гневе и воспоминаниях о славном прошлом.

Еще двадцать лет назад, до тройного слияния, Индия была для мира страной заклинателей змей, повальной нищеты и матери Терезы. Сейчас ее образ приобрел новые черты. Современная Индия — это еще и страна мозгов и компьютерных кудесников. Атул Вашиста, исполнительный директор индийской консалтинговой фирмы «Нео Ай–Ти», хорошо известен аудитории американских СМИ как защитник аутсорсинга. Вот что он рассказал: «Однажды у меня возникли проблемы с хьюлетт–паккардовским принтером — печать шла слишком медленно. Я звоню в их службу поддержки. Оператор задает несколько вопросов, потом записывает информацию обо мне. Судя по голосу, он явно говорит откуда–то из Индии, поэтому я интересуюсь, откуда именно и как там сейчас погода, мы мило болтаем. Минут через десять–пятнадцать после того, как мы вроде бы во всем разобрались, он спрашивает: «Сэр, можно я скажу вам кое–что еще?» Я сказал: «Пожалуйста», а про себя подумал, что он хочет указать мне на какие–то мои ошибки в работе с компьютером, но пытается сделать это как можно вежливее. Но вместо этого слышу: «Сэр, мне очень понравилось ваше выступление на «Голосе Америки». Вы все правильно сказали…» Незадолго до этого я участвовал в радиопередаче, где обсуждалось массовое негативное восприятие глобализации и аутсорсинга. Нас было трое гостей: представитель профсоюзов, экономист и я. Я защищал аутосорсинг, и этот парень меня услышал». Не забывайте: в плоском мире вам доставляют на дом по волоконно–оптическому кабелю не только унижение. По тому же волоконно–оптическому кабелю вам доставляют на дом ваше самоуважение. Оператор «линии поддержки» из Индии внезапно становится способен знать — в режиме реального времени, — как его соотечественники представляют Индию на другой стороне планеты, и это знание внушает ему гордость за себя и свою страну.

Французская революция, американская революция, индийская демократия и даже eBay — все они опираются на тот тип общественного договора, главный пункт которого гласит, что всякая власть и авторитет идут снизу, то есть имеют источник в народе. При таком устройстве общества простые люди чувствуют себя вправе и в силах улучшить собственную участь. Люди, живущие в подобном контексте, обычно сосредотачивают все свои мысли на том, что теперь предпринять, а не на том, кого теперь обвинить.

Ничто так не замедляет возникновение демократического контекста в странах вроде Венесуэлы, Нигерии, Саудовской Аравии или Ирана, как проклятие нефти. Пока монархи и диктаторы, стоящие во главе этих нефтяных держав, могут выкачивать миллионы путем разработки природных ресурсов — вместо разработки природных талантов и запасов энергии своего населения, — они никогда не выпустят кормило власти из своих рук. Они могут использовать нефтяные деньги, чтобы монополизировать все инструменты власти— армию, полицию, разведку, —и никогда не столкнутся с необходимостью ввести реальную подотчетность или поделиться полномочиями. Все, что им нужно, это захватить и удерживать нефтяной кран. Поскольку им никогда не приходится зависеть от налогов, отношения между управляющим и управляемыми в их странах чудовищно искажены. Как известно, без налогов нет представительства. Следовательно, правители таких стран могут не обращать внимания на людей и не отчитываться перед ними в расходовании денег — ведь эти деньги достались им не от налогоплательщиков. Вот почему в странах, живущих за счет нефти, государственные и общественные институты всегда либо слабы, либо отсутствуют. Напротив, страны, живущие за счет человеческого потенциала, для максимально эффективного использования этого потенциала просто вынуждены развивать и поддерживать реальные институты, права собственности, правопорядок, независимость судов, современное образование, международную торговлю, иностранные инвестиции, свободу совести и научных исследований. В статье «Спасти Ирак от его нефти», опубликованной в журнале «Форин эф–фейрз» (июль–август 2004 года), Нэнси Бердсолл и Арвинд Субраманиан, специалисты по экономике развивающихся стран, указали, что «34 самые неразвитые страны сегодня владеют значительными запасами нефти и газа, продажа которых приносит им как минимум 30% всех экспортных доходов. Несмотря на такие природные богатства, в двенадцати из них годовой доход на душу населения составляет меньше 1500 долларов… Более того, две трети из этих стран являются недемократическими режимами, а из оставшихся только три находятся в верхней половине рейтинга политических свобод, ежегодно составляемого организацией «Фридом хаус»».

Другими словами, воображение — это тоже производное от необходимости: когда контекст, в котором вы живете, элементарно не оставляет вам возможности предаваться экстремистским или изоляционистским фантазиям, вы повинуетесь контексту. В каких странах современного арабо–мусульманского мира протекает наиболее активный процесс обновления? Там, где нефти или мало, или нет совсем. Как я уже упоминал, Бахрейн был одной из первых стран Персидского залива, открывших у себя нефть, и стал первой страной Персидского залива, оставшейся без нефти. Поэтому сегодня он также стал первой страной Персидского залива, где была проведена крупномасштабная трудовая реформа, призванная повысить качество рабочей силы, первой страной, подписавшей соглашение о свободной торговле с США, и первой, где состоялись свободные и справедливые выборы с участием женщин–кандидатов. А в каких странах региона экономическое развитие парализовано или вовсе идет свертывание реформ? В Саудовской Аравии и Иране, где нефтяные деньги бьют фонтаном. 9 декабря 2004 года, в период, когда цены на сырую нефть подскочили до 50 долларов за баррель, журнал «Экономист» опубликовал специальный репортаж из Ирана, в котором, в частности, говорилось: «Без нынешних заоблачных цен на нефть экономика Ирана лежала бы в руинах. Нефть обеспечивает почти половину государственного дохода и около 80% всех экспортных заработков. Однако под влиянием радикалов в парламенте нефтедоллары Ирана раз за разом переводятся на бессмысленные субсидии, вместо того чтобы пойти на столь необходимую стране модернизацию и технологическое обновление».

Стоит отметить, что Иордания занялась усовершенствованием своей образовательной системы, а также приватизацией, модернизацией и дерегулированием своей экономики в 1989 году — как раз тогда, когда нефть резко упала в цене и страна больше не могла рассчитывать на подачки со стороны своих партнеров в Персидском заливе. В 1999 году, когда Иордания подписала соглашение о свободной торговле с США, ее совокупный экспорт в Америку составил 13 млн долларов. В 2004 году Иордания вывезла в Америку товаров уже на больше чем миллиард — товаров, произведенных внутри страны руками иорданцев. Правительство Иордании также обеспечило все школы страны компьютерами с широкополосным подключением к Интернету. Очень важно, что в том же 2004–м Иордания объявила о реформировании образовательных требований к церковным служителям. По традиции, когда выпускники иорданских средних школ сдавали вступительные экзамены в колледж, лучшие из них шли учиться на врачей и инженеров, а неуспевающие — на проповедников. В 2004 году Иордания решила постепенно перейти к новой системе. Теперь, чтобы стать служителем в мечети, молодому человеку стало необходимо получить степень бакалавра по какой–нибудь другой специальности, и только на следующей степени он мог приступить к изучению богословия — мера, которая была призвана направить больше талантливых юношей на духовную службу и не допустить, так сказать, «провалившихся» в нее. Это важная трансформация контекста, и со временем она должна принести дивиденды в виде новых повествований, на которых будет воспитываться в мечетях подрастающее поколение иорданцев. «Нам пришлось пройти сквозь кризис, чтобы принять необходимость реформ», — сказал иорданский министр государственного планирования Бассем Авадалла.

Поскольку необходимость — мать обновления, реформы в странах Ближнего Востока начнутся только тогда, когда падение цен на нефть заставит их лидеров сменить контекст. Люди не меняются, когда слышат чьи–то советы. Они меняются, когда сами видят в этом необходимость. Или, как формулирует тот же закон Майкл Мандельбаум, профессор международных отношений в Университете Джонса Хопкинса: «Люди не меняются, когда слышат, что это их лучший выбор. Они меняются, когда понимают, что другого выбора не осталось». Дайте мне баррель нефти за 10 долларов, и я гарантирую вам политические и экономические реформы от Москвы до Эр–Рияда и Ирана. Если Америка и ее союзники не приложат коллективных усилий к тому, чтобы сбить мировые цены на сырую нефть, их надежда на реформы в этих уголках планеты умрет, еще не родившись.

И вот еще о чем стоит подумать. Если вам, чтобы процветать, приходится делать вещи своими руками и затем сбывать их другим — вместо того чтобы просто пробурить нефтяной колодец у себя на заднем дворе, — это неизбежно расширяет ваше воображение и повышает вашу способность к терпимости и доверию. Не случайно на мусульманские страны, представляющие 20% от всего населения земного шара, приходится всего 4% объема мировой торговли. Когда страны не производят чего–то, что нужно всем остальным, они меньше торгуют, а сокращение торговли означает сокращение обмена идеями и открытости для всего мира. Наиболее открытые и терпимые города мусульманского мира — это его торговые центры: Бейрут, Стамбул, Джакарта, Дубай, Бахрейн. Наиболее открытые и терпимые города Китая — Гонконг и Шанхай.

Самые закрытые города мира находятся в центральной Саудовской Аравии: христианам, иудеям, индуистам и представителям других немусульманских конфессий в них не разрешается публично высказывать свои религиозные убеждения и строить молитвенные дома, а в случае Мекки — даже находиться на их территории. Религии — плавильные котлы и катализаторы воображения. Чем дольше религиозное воображение — будь то буддистское, христианское, мусульманское или иудейское — формируется в запаянном со всех сторон сосуде или в мрачной пещере, тем больше у него шансов отклониться в опасную сторону. Если люди тесно связаны с окружающим миром и открыты воздействию разных культур и точек зрения, они скорее станут носителями воображения 9 ноября, если они чувствуют себя оторванными от окружающего мира, если для них личная свобода и самореализация — нечто утопическое, они скорее станут носителями воображения 11 сентября.

Стэнли Фишер, бывший заместитель директора–распорядителя МВФ, как–то заметил мне: «Один хороший пример стоит тысячи теорий». Уверен, что так оно и есть. Ведь люди меняются не только тогда, когда у них не останется другого выхода. Люди Способны меняться, когда видят, что другие — такие же, как они сами, — изменились и процветают благодаря этому. Или, как сказал тот же Майкл Мандельбаум: «Люди меняются в результате увиденного собственными глазами, а не в результате чьих–то советов» — особенно если собственными глазами ты видишь благополучие человека, во всем остальном похожего на тебя. В десятой главе я писал о единственной арабской компании, наладившей бизнес мирового уровня и сумевшей пробраться в листинг Nasdaq, — «Ара–мекс». Каждый иорданец, каждый араб должен знать и гордиться историей «Арамекс» так же, как каждый американец знает и гордится историями компаний «Эппл», «Майкрософт» или «Делл». Вот вам пример, который стоит тысячи теорий: выбившаяся в крупные игроки арабская компания, движимая арабскими мозгами и арабской предприимчивостью, преуспевающая на мировой арене и обеспечивающая благосостояние своих работников. Когда Фади Гандур снова выставил акции компании на рынок в 2005 году, на этот раз в Дубаи, около четырех сотен сотрудников «Арамекс» из всех арабских стран, получившие право на свою долю акционерного капитала фирмы, оказались совокупными собственниками 14 млн долларов. Я никогда не забуду рассказов Фади о том, какую гордость испытывали все эти люди, среди которых были и старшие менеджеры, и обыкновенные водители грузовиков. Эта неожиданная удача подарила им шанс купить себе дом и послать детей в лучшую школу. Представьте себе, с каким достоинством возвращались они вечером домой, как сияли под взглядами соседей и домочадцев, как рассказывали всем, что собираются построить собственный дом, и все потому, что их компания — арабская компания мирового класса — теперь продает свои акции на рынке. Представьте себе, какое самоуважение пробуждал у них тот факт, что они заработали свой статус, играя по правилам плоского мира: не традиционным ближневосточным путем получения наследства, продажи земли или выбивания правительственных контрактов, а обыкновенной работой на настоящую компанию, арабскую компанию. Так же, как не является случайностью, что в рядах «Аль–Каиды» вы не найдете индийских мусульман, не является случайностью и то, что 3000 арабских сотрудников «Арамекс» желают перевозить только те грузы, которые способствуют процветанию экономики и арабского народа, и никоим образом не взрывчатку на собственном теле.

Говоря о сотрудниках, которым досталось право на акции «Арамекс», Гандур сказал: «Они все чувствуют себе владельцами. Многие подходят ко мне и говорят: «Спасибо, мне не нужны деньги, я хотел бы инвестировать свою долю в компанию. Я хочу вложиться в нашу следующую эмиссию»».

Найдите мне еще сотню таких примеров, как «Арамекс», и я скажу, что контекст изменился — вместе с повествованием.

Да, и, кстати, подыщите мне еще сотню Эбрахамов Джордей— людей, отважившихся выйти за пределы своего контекста и собственным примером бросивших вызов устоявшимся представлениям, людей, имеющих огромное влияние на воображение масс. В один из февральских дней 2004 года, когда я отдыхал в своем гостиничном номере в Бангалоре, раздался телефонный звонок. Это была некая индийская девушка, которая сообщила, что занимается в частной школе журналистики, расположенной на краю города, и спросила, не найду ли я времени заглянуть туда, чтобы встретиться с ее однокурсниками. Выучив за свою жизнь, что такого рода случайные приглашения очень часто приводят к интересным знакомствам, я сказал: «Никаких проблем, разумеется, я приеду». Два дня спустя, после полутора часов езды из центра Бангалора, я очутился на пустыре, посреди которого одиноко стоили здания журналистской школы и ее общежития. У входа меня встретил красивый индиец средних лет, который представился как Эбрахам Джордж. Джордж родился в штате Керала и служил в индийской армии, когда его мать эмигрировала в США, чтобы работать на НАСА. Отправившись следом за матерью, он учился в Нью–Йоркском университете, основал программистскую фирму, которая работала в сфере международных финансов, продал ее в 1998 году и решил вернуться в Индию, чтобы с помощью заработанного в Америке капитала попробовать изменить Индию снизу — практически с самого дна.

Среди вещей, которые Джордж вынес из своего пребывания в Соединенных Штатах, было понимание того факта, что его родина никогда не сумеет решить насущные проблемы государственного управления без более ответственной прессы и журналистики. Такова была история происхождения того места, куда я приехал. Тем не менее, сидя у него в кабинете и потягивая сок, я быстро понял, что сколь бы ни велика была его гордость по поводу своего небольшого журналистского колледжа, еще больше чувств у него вызывало другое учебное заведение. То была начальная школа, открытая им недавно в расположенной по соседству с Бангалором деревне неприкасаемых — членов низшей индийской касты, которые не должны даже приближаться к людям высших каст, потому что могут осквернить воздух, которым те дышат. Джордж захотел доказать, что если вы дадите детям неприкасаемых доступ к технологиям и солидному образованию, которые позволили остальным индийцам сыграть свою игру на выровнявшемся глобальном поле, они сумеют добиться того же не хуже других. Чем больше он рассказывал о школе, тем сильнее мне хотелось увидеть ее самому и побыстрее закончить с рутинной лекцией о проблемах журналистики. Поэтому сразу после окончания моего общения со студентами мы сели в его джип и вместе с директором, Лалитой Лоу, отправились в двухчасовой путь до школы «Шанти Бхаван», которая, как я уже рассказал в одиннадцатой главе, располагалась в десяти милях — и десяти столетиях — от окраины Бангалора, Слово «отчаянные» даже близко не описывает условий сельской жизни в этой местности: Тем не менее, добравшись наконец до самого школьного комплекса, мы обнаружили здания с аккуратно выкрашенными стенами, окруженные газонами и клумбами резко контрастировавшими с неприглядной нищетой соседских деревень и их хижин. В первом же классе, куда мы зашли, двадцать «неприкасаемых» детишек сидели за компьютерами и работали в Word и Excel. В соседнем классе учились машинописи с помощью специальной компьютерной программы. Я спросил учительницу, кто из ее подопечных печатает быстрее всех. Та показала на восьмилетнюю девочку, от улыбки которой, казалось, мог растаять любой ледник в мире. «Давай сразимся», — предложил я ей. Нас тут же обступили все одноклассники. Я сел за соседний компьютер, еле втиснувшись в крошечное кресло, и мы начали печатать одну и ту же фразу, чтобы потом сравнить, кто смог сделать больше знаков в минуту. «Кто ведет?» — выкрикнул я в разгар соревнования. Дети дружно назвали имя той, за кого болели, и стали шумно ее поздравлять. Мне ничего не оставалось сделать, кроме как сдаться на милость заливисто смеющегося победителя. При отборе в «Шанти Бхаван» ее сотрудники прежде всего руководствуются двумя факторами: находится ли семья ребенка за чертой бедности и готовы ли родители послать его в школу–интернат. Прямо перед моим приездом ученики сдавали официальные тесты проверки навыков, утвержденные в штате Калифорния. «Мы учим их на английском, поэтому дальше они могут заканчивать среднее образование в любой школе Индии или мира, — сказала Лоу. — Наша цель — дать им образование мирового уровня, подготовить их к профессиям, которые в ином случае оставались бы для них абсолютно недосягаемыми, как это и происходило на протяжении столетий… Конечно, здесь их имена всегда будут выдавать кастовую принадлежность. Но где–нибудь в другом месте, при наличии нужной подготовки, образования и воспитания, они смогут сломать этот барьер». И тогда они смогут стать моими неприкасаемыми: особенными, специализированными или идеально гибкими молодыми работниками. Глядя на учеников школы, Джордж сказал: «Когда мы говорим о проблемах неимущих, то чаще всего имеем в виду лишь то, что они голодают, живут на улицах и не работают, и что это необходимо исправить. Мы не задумываемся о чем–то большем. Я подумал, что можно справиться с проблемой неравенства, если дать им разрушить все навязанные барьеры. Если кому–то одному будет сопутствовать успех, он поведет за собой тысячи». Слушая Джорджа, я вспомнил о встрече, которая произошла несколькими месяцами ранее, осенью 2003 года, на Западном берегу реки Иордан. Я тогда снимал документальный фильм об арабо–израильском конфликте и, будучи в Рамалле смог взять интервью у трех молодых палестинцев — членов военизированной группировки Ясира Арафата «Танзим». Во время беседы меня удивило то, как часто менялось настроение этих юношей — от самоубийственного отчаяния до мечтательного благодушия. Когда я спросил одного из них, по имени Мохаммед Мотев, о самом ужасном, по его мнению, аспекте оккупации, он ответил: «Израильские КПП. Когда солдат заставляет меня раздеваться в присутствии девушек… Это огромное унижение ты снимаешь рубашку, брюки, поворачиваешься по его приказу, а девушки стоят и смотрят». Это одна из причин, сказал он, по которой все сегодняшние молодые палестинцы — это одна большая очередь смертников. Он назвал их «ожидающими мучениками», вызвав сочувственные кивки двух своих приятелей. Они предупредили меня, что если израильтяне убьют Ясира Арафата — который тогда был еще жив (и являлся лидером, способным стимулировать лишь воспоминания, но не мечты), — они превратят весь регион в «настоящий ад». Для пущей убедительности Мотев достал бумажник и продемонстрировал фотографию Арафата. Но меня куда больше заинтересовал женский снимок, втиснутый по соседству. «Кто это?» — спросил я. Мотев, слегка покраснев, признался, что это его девушка. Итак, в одном бумажнике парень хранил и портрет Арафата, ради которого был готов умереть, и портрет любимой девушки, ради которой хотел жить. Спустя несколько минут настал черед вести откровенную беседу для коллеги Мохаммеда, которого звали Анас Ассаф. Он оказался единственным из троицы, кто ходил в колледж: он учился на инженера в университете Вир Зейт, неподалеку от Ра–маллы. После горячих признаний в том, что и он тоже готов умереть за Арафата, Анас стал все с большим увлечением рассказывать, как он хочет поехать в Университет Мемфиса, где живет его дядя, «чтобы получить инженерную специальность». К сожалению, сказал он, американскую визу он сегодня получить не рассчитывает. Стало быть, как и Мотев, Ассаф был готов умереть ради Ясира Арафата и хотел жить ради поступления в Мемфисский университет.

Это были хорошие ребята, не террористы. Но их наставниками и примерами для подражания были люди, рассерженные на весь мир, и поэтому большую часть своего воображения они расходовали, мечтая о мести, а не о том, как реализовать себя. Напротив, Эбрахам Джордж создал новый контекст, дал в виде учителей альтернативный пример для подражания ученикам своей школы, и вместе они стали сеять в детях семена совершенно нового отношения к миру. Поэтому эбраха–мы Джорджи нужны нам — везде — в огромных количествах: люди, которые, глядя на класс детей неприкасаемых, не только видят в каждом из них человеческое величие, но и, что гораздо важнее, дают им увидеть человеческое величие в самих себе, одновременно наделяя их инструментами для его реализации.

После нашего небольшого состязания в машинописи в «Шанти Бхаван» я стал спрашивать у всех присутствующих детей — большинство из которых очутились в школе после жизни на помойке лишь три года назад, — кем они хотят стать, когда вырастут. Это были восьмилетние индийские ребятишки, чьи родители были неприкасаемыми, и этот момент запомнился мне как один из самых трогательных в моей жизни. Вот их ответы: «астронавтом», «врачом», «педиатром», «поэтессой», «заниматься физикой и химией», «ученым и астронавтом», «хирургом», «детективом», «писателем».

Это были не ожидающие своей очереди мученики, это были действующие мечтатели.

Напоследок позволю себе поделиться одним ощущением. Моя собственная дочь пошла в колледж осенью 2004 года. Когда мы с женой привезли ее к началу занятий, стоял теплый сентябрьский денек, светило солнце, а Орлине не сиделось на месте от радостного возбуждения. И тем не менее могу честно признаться, что это был один из самых грустных дней в моей жизни. Не только из–за стандартной ситуации «папа и мама впервые прощаются со своим ребенком на пороге колледжа». Нет, меня беспокоило кое–что еще — ощущение, что я провожаю дочку в мир, который стал намного опаснее, чем тот, в котором она родилась. Я чувствовал, что хотя могу пообещать ей, что ее комната в нашем доме всегда будет ее ждать, я больше не могу пообещать ей целый мир — с той беззаботностью, с которой я исследовал его, когда был в ее возрасте. Вот что по–настоящему тревожило меня и тревожит по–прежнему.

Выравнивание мира, как я попытался продемонстрировать в этой книге, открывает перед нами новые перспективы, ставит новые проблемы, сводит с новыми людьми. Но оно же несет с собой новые угрозы, особенно нам, американцам. В этом мире мы просто обязаны найти между ними верное равновесие. Мы просто обязаны приложить все усилия, чтобы стать лучшими гражданами планеты — потому что в плоском мире, если ты не заглядываешь в район с дурной репутацией, скоро он заглянет к тебе сам. Наконец мы просто обязаны, оставаясь бдительными в отношении новых угроз, не позволить им парализовать нас. И тем не менее главной нашей обязанностью является воспитание у как можно большего числа людей воображения, присущего таким личностям, как Эбрахам Джордж и Феди Гандур. Потому что чем шире будет радиус воображения 9 ноября, Тем с большей вероятностью мы сможем предотвратить следующее 11 сентября. Я отказываюсь принять мир, который сжимается в дурном смысле — в смысле сокращающегося числа мест, куда американец может отправиться без задней мысли, и сокращающегося числа иностранцев, которые без задней мысли приезжают в Америку.

Говоря иными словами, для нас, американцев, самой великой угрозой является превышение разумной самозащиты — чрезмерные страхи еще одного 11 сентября, заставляющие нас прятаться за забором в стремлении к личной безопасности, и чрезмерные страхи соперничества в мире, преображенном после 9 ноября, заставляющие нас отгородиться от соседей по планете в стремлении к безопасности экономической. Если они возобладают, и тот и другой страх станут катастрофой для нас и для остального мира. Да, экономическая конкуренция в плоском мире сделается более равноправной и более интенсивной. Нам, американцам, придется работать с большим упорством, бежать с большей скоростью и действовать с большим умом, чтобы с полным правом претендовать на свою долю всемирного пирога. Но не стоит недооценивать наши сильные стороны или мощный инновационный потенциал мира, где все интеллектуальные центры окончательно объединятся в единую сеть. На этой плоской планете вашим самым важным качеством становится творческая фантазия — способность первым среди коллег и соседей сообразить, какое сочетание творческих инструментов может дать жизнь новым товарам, сообществам, перспективам, рабочим местам. Мы всегда умели это лучше многого остального: Америка была и пока что не перестала быть самой грандиозной в мире машиной реализации человеческих мечтаний.

Я не могу посоветовать другим обществам и культурам, что сказать их подрастающему поколению, могу только повторить то, что говорю собственным детям. Мир становится плоским. Не я это начал, и вам тоже этого не остановить, разве что ценой огромного ущерба для прогресса всего человечества и вашего собственного будущего. Но мы способны совладать с этим — в хорошем или в плохом смысле. Чтобы направить глобальное выравнивание к всеобщему благу, вы и ваше поколение не должны жить в страхе перед террористами или перед будущим, перед «Аль–Каидой» или перед «Инфосис». Вы можете процветать в новом плоском мире, но только если будете обладать нужным воображением и нужной мотивацией. Хотя на вашу жизнь навсегда легла тень 11 сентября, миру необходимо, чтобы вы всегда оставались поколением 9 ноября— поколением стратегических оптимистов, живущих большими мечтами, чем воспоминаниями, поколением, которое не только просыпается каждое утро с образом лучшего будущего» но и руководствуется этим образом в своих каждодневных делах. В 1999 году я опубликовал книгу под названием ««Лексус» и оливковое дерево». Книга была посвящена глобализации — феномену, тогда еще только набиравшему обороты, и моя работа стала одной из первых попыток подвести под него некую систему. Книга, которую вы держите в руках, не призвана занять место моей предыдущей. Наоборот, она опирается на свою предшественницу и пытается развить ее аргументы в свете произошедших перемен.

Я глубоко признателен издателю и председателю совета директоров «Нью–Йорк таймс компании» Артуру Шульцбергеру–младшему за то, что он позволил мне взять отпуск и написать эту книгу, и редактору редакционной полосы «Нью–Йорк тайме» Гейл Коллинз за хлопоты об этом отпуске и поддержку всего проекта. Для меня большая часть работать в такой отличной газете. Именно Гейл и Артур подтолкнули меня к тому, чтобы попробовать себя в роли режиссера–документалиста для канала «Дискавери тайме», в сущности, благодаря им, я оказался в Индии, где у меня созрел замысел этой книги. Здесь же выражаю благодарность Билли Кэмбеллу из «Дискавери таймсе» за его горячую поддержку индийского проекта, а также Кену Ливису, Энну Дерри и Стивену Реве–рэнду за его осуществление. Без «Дискавери» фильм бы не состоялся.

Как бы то ни было, я никогда бы не сумел написать эту книгу без великолепных наставников, представляющих мир технологий, бизнеса и политики. Некоторые требуют отдельной благодарности. Я никогда бы не расшифровал код плоского мира без помощи Надана Нилекани, исполнительного директора индийской технологической компании «Инфосис», который был первым, кто указал мне, что глобальное игровое поле становится более ровным. Вивек Пол, президент индийской технологической компании «Уипро», позволил мне заглянуть внутрь бизнеса плоского мира, раз за разом терпеливо растолковывая мне его особенности. Джоэл Коули, руководитель отдела стратегического планирования «Ай–Би–Эм», помог мне восстановить целостную картину взаимодействия технологии, экономики и политики на Плоской планете — картину, которую я никогда бы не смог увидеть самостоятельно. КрейгМанди, директор «Майкрософт» по технологиям, шаг за шагом описал технологическую эволюцию, приведшую к возникновению плоского мира, и позаботился о том, чтобы я, описывая эти шаги, не упал в грязь лицом. Это был требовательный и неутомимый наставник. Экономист из Стэнфордского университета Пол Ромер, проделавший огромную работу по исследованию новейшей экономики, взял на себя труд прочесть черновик книги, вложив в некоторые ее главы свое сердце и свой ум. Марк Андриссен (соучредитель «Нетскейп»), Майкл Делл (компания «Делл инк»), сэр Джон Роуз (компания «Роллс–Ройс») и Билл Гейтс (компания «Майкрософт») щедро согласились прокомментировать некоторые ее разделы. Мой друг–изобретатель Дэн Симпкинс, взяв под опеку непосвященного автора, познакомил его со своей непростой вселенной. Интригующие вопросы Майкла Сэндела побудили меня написать целую главу «Большая сортировка». Ярон Эзрахи четвертую книгу подряд позволяет мне тестировать бесчисленные идеи на испытательном стенде своего острого ума. То же относится к Дэвиду Роткопфу. Никто из них не несет ответственности за мои ошибки, только за мои достижения. Я у них в неоплатном долгу.

Множество разных людей пожертвовали свое драгоценное время, комментируя различные части будущей книги. Спасибо Аллену Адамсону, Грэму Эллисону, Алексу и Джос–ин Атталям, Джиму Барксдейлу, Крейгу Баррету, Брайану Белендорфу, Кэйти Белдинг, Джагдишу Бхагвати, Сергею Брину, Биллу Броди, Митчеллу Каплану, Биллу Каррико, Джону Чэмберсу, Найану Чанда, Алану Коэну, Морин Кону–эй, Ламис Эль–Хадиди, Раму Эмануэлю, Майку Эскью, Джуди Эстрин, Дайане Фаррелл, Джоэлу Финкелстайну, Карли Фьорине, Фрэнку Фукуяме, Джеффу Гартену, Фади Гандуру, Биллу Триру, Джилл Грир, Кену Гриру, Промоду Хаку, Стиву Холмсу, Дэну Хонигу, Скотту Хайтену, Ширли Энн Джексон, П. В. Каннану, Алану Котцу, Гэри и Лоре Лаудер, Роберту Лоуренсу, Джерри Лерману, Рику Левину, Джошуа Ливай–ну, Уиллу Маршаллу, Уолту Моссбергу, Мойзесу Найму, Дэвиду Нилеману, Ларри Пейджу, Джиму Перковски, Томасу Пикерингу, Джейми Попкину, Клайду Престовитцу, Гленн Прикетт, Сарите Рай, Джерри Рао, Раджешу Рао, Амарте Сену, Эрику Шмидту, Терри Симелу, X. Ли Скотту–младше–му, Динакару Сингху, Ларри Саммерсу, Джеффу Улину, Атулу Вашисте, Филипу Верлегеру–младшему, Уильяму Уэртцу, Мег Уитмен, Ирвингу Владавски–Бергеру, Бобу Райту, Джерри Йенгу и Эрнесто Седильо.

Особо хочу поблагодарить моих близких друзей и постоянных интеллектуальных компаньонов — Майкла Мандельбаума и Стивена П. Коэна. Рассказывать им о своих планах и идеях — одна из самых больших радостей в жизни. Отдельное спасибо также Джону Доэрру и Херберту Аллену–младшему за то, что дали возможность проверить эту книгу на нескольких своих наиболее взыскательных и критически мыслящих коллегах.

Энн, моя жена, как всегда была моим первым редактором, критиком и бескорыстным болельщиком. Без ее помощи и интеллектуального участия эта книга не увидела бы свет. Мне очень повезло иметь такого спутника жизни. Также спасибо дочкам, Орли и Натали, за то, что вытерпели еще один год папиного сидения подолгу в своем кабинете за работой, и моей дорогой матери, Маргарет Фридман, за ежедневные расспросы о том, когда же я закончу книгу. Макс и Эли Баксбаум обеспечивали бесценную поддержку утренними часами в Аспене. Сестры Шелли и Джейн тоже всегда были рядом. Я благодарен судьбе, что выпускаю четвертую книгу подряд вместе с моим литературным агентом Эстер Ньюберг и издателем Джонатаном Галасси, и третью книгу подряд с редактором Полом Эли. Они лучшие в своем деле. Спасибо судьбе и за самого талантливого и терпеливого помощника, Майю Горман. Эта книга посвящается трем людям, занимающим особое место в моей жизни: тестю и теще — Мэтту и Кэй Баксбаум, а также моему самому старинному другу Рону Соскину.