Не то чтобы мы стали больше похожи на англосаксов. Мы просто столкнулись с реальностью. Франк Ширрмахер, издатель немецкой газеты «Франкфуртер альгемайне цайтунг»,комментируя для «Нью–Йорк тайме» необходимость переоснащения германской промышленности и удлинения рабочего дня. Ищите знаний до самого Китая. Пророк Мухаммед Чем дальше продвигалась работа над книгой, тем чаще я ловил себя на том, что задаю людям из разных уголков мира один и тот же вопрос: «Где вы были, когда узнали, то мир стал плоским?»

За две недели я получил два очень показательных ответа. Один — в Мексике, другой — в Египте. Весной 2004 года я приехал в Мехико и за обедом с мексиканскими коллегами задал им этот вопрос. Один из присутствовавших осознал, что живет в новом мире, когда услышал в новостях о том, что статуэтки Гваделупской Богоматери, святой покровительницы Мексики, теперь производят в Китае и импортируют в Мексику через калифорнийские порты. Если вы живете в Мексике, в стране со слабо развитой экономикой и низким уровнем заработков, и узнаете, что статуэтки ее святой покровительницы дешевле делать в Китае и ввозить в Мексику водным путем, значит, вы живете в плоском мире.

И значит, у вас не все благополучно. В Центральном банке Мексики я спросил управляющего Гильермо Ортиса, насколько он в курсе дела. Он только усмехнулся и ответил, что уже не первый год самым непосредственным образом чувствует выравнивание игрового поля — и утрату Мексикой ее географических преимуществ для американского рынка, — просто глядя на цифры на компьютерном мониторе. «Мы начали отслеживать показатели в 2001 году, когда впервые за двадцать лет экспорт из Мексики в США пошел на спад. Это был настоящий шок. Мы сдавали позиции на рынке и в итоге потеряли их. Мы увидели, что грядут огромные изменения… Причиной их был Китай».

Китай — это такая мощная фабрика дешевого труда, что даже, несмотря на ратификацию НАФТА (Североамериканского соглашения о свободной торговле), которая укрепила позиции Мексики на американском рынке, и, несмотря на непосредственное соседство с нами, в 2003 году Китай потеснил ее со второго места в списке американских экспортеров (на первом остается Канада). Да, у Мексики по–прежнему сохраняются крепкие позиции в таких областях, как производство автомобилей, автокомпонентов и холодильников, но эту продукцию сложно и дорого перевозить. Между тем Китай охотно и в солидных количествах поставляет компьютерные компоненты и электронные детали, игрушки, текстиль, товары для спорта и теннисные туфли. Еще хуже для Мексики то обстоятельство, что Китай вытесняет мексиканские компании в самой Мексике. Куда ни посмотри, повсюду на магазинных полках одежда и игрушки с биркой «Сделано в Китае». Один мексиканский журналист в ходе интервью с представителем китайского Центрального банка задал вопрос о взаимоотношениях Китая и Америки. Не удивительно, что ответ заставил его неуютно поежиться: «Вначале мы боялись волка, затем решили станцевать с волком, а теперь мы сами хотим стать волком». … Вернувшись из Мексики, я отправился в Вашингтон, где встретился с Ламис Эль–Хадиди, моей египетской знакомой. Она живет в Каире и давно занимается бизнес–журналистикой. Я. пригласил Ламис на завтрак и задал все тот же вопрос: «Когда ты поняла, что мир плоский?». Интересно, что Ламис сделала для себя это открытие всего за несколько недель до нашей встречи, во время священного для мусульман месяца Рамадан. Дело было так. Накануне Рамадана она снимала телевизионный сюжет для канала «Си–эн–би–си Арабия» о красочных традиционных светильниках — фаванис. Внутри каждого светильника находится зажженная свеча. По древнему, восходящему еще к династии Фатимидов обычаю, во время рамадана египетские школьники ходят с зажженными фаванис по округе, поют песни, а взрослые дают им за это конфеты и подарки: что–то вроде Хэллоуина в Америке. На протяжении веков эти светильники изготавливались в дешевых ремесленных мастерских, расположенных в старых кварталах Каира. Но за последние несколько лет все изменилось. Это произошло, когда прилавки египетских магазинов начали наводнять пластиковые фонари для Рамадана, вместо свечи снабженные электрической лампочкой и батарейкой. Сувениры, сделанные в Китае, стали выдавливать с рынка изделия каирских ремесленников. «Они вторгаются в нашу жизнь — творчески вторгаются, надо отдать им должное, — меняют ее уклад, а мы сидим и ничего не делаем… Эти светильники уходят корнями в наши традиции, душу нашего народа, но китайские интереснее и технологически совершеннее, чем египетские». Когда Ламис спрашивала египтян, знают ли они, где изготовлены эти светильники для Рамадана, большинство отвечало отрицательно. Только после ее вопроса они Переворачивали фаванис вверх дном и с удивлением обнаруживали, что те привезены из Китая.

При этом Ламис и многие другие египетские матери отмечают большую безопасность китайской версии по сравнению С традиционной, которая изготавливается из металла с острыми краями и стекла и где по–прежнему часто используются свечи. Фонарики, сделанные в Китае, пластиковые, с мигающей лампочкой, встроенные в них микрочипы играют традиционные египетские мелодии Рамадана и даже песню из популярного ТВ–шоу, посвященного празднику. В Декабре 2001 года в Журнале «Бизнес Мансли», который издает Американская торговая палата в Египте, появилось сообщение о том, что китайские импортеры «играют не только против друг друга, но и против многовековой египетской отрасли». По словам известного импортера Таха Зайата, китайским товарам обеспечена победа в этой борьбе: «Из–за наплыва привозных сувениров продажи традиционных фаванис резко упали. Думаю, что сейчас светильники египетского производства составляют не больше пяти процентов от общего числа». Знатоки рынка признают, что у Китая налицо преимущество перед Египтом. Китайские технологии позволяют выпускать товар огромными партиями с минимумом затрат и, соответственно, держать относительно низкие цены. Для египетской технологии, напротив, характерно участие многих мастеров, которые подключаются на разных этапах, в частности стеклодувов художников, сварщиков, мастеров по металлу. «Фаванис как символ Рамадана никуда не денутся, — считает Зайат. — Но фонари египетских мастеров скорее всего постепенно исчезнут. Они просто не выдержат конкуренции с китайскими поделками».

Только подумайте, насколько нелепа сложившаяся ситуация. В Египте не меньше дешевой рабочей силы, чем в Китае. Египет находится на Суэцком канале, то есть значительно ближе к Европе. Египет может и должен стать Тайванем восточного Средиземноморья. Но вместо этого Египет легко отдает атеистическому Китаю первенство в изготовлении одного из самых ценимых артефактов своей культуры и религии. В 2004 году Ибрагим Эль Эсвай, один из главных импортеров фаванис, привез в Египет шестнадцать разных моделей светильников для Рамадана. Репортеры «Бизнес Мансли» встретились с ним в египетском городке Муски. Рассказывая о своем бизнесе на многолюдных улицах Муски, Эсвай подозвал одного из своих работников. Тот открыл пыльную коробку и достал оттуда пластиковый фаванис в виде головы Симбы, персонажа мультфильма «Король Лев». «Это — одна из первых моделей, которую мы привезли в Египет в 1994 году», — сказал Эсвай и щелкнул тумблером., Голубая голова льва начала светиться, и одновременно заиграла песня «Эта маленькая Земля»

В предыдущем разделе книги я попытался показать, как отдельным людям, в частности американцам, следует реагировать на вызовы плоского мира. В этой главе я попытаюсь выяснить, какой тактики должны придерживаться развивающиеся страны, чтобы их компании и фирмы адаптировались к окружающей обстановке и процветали в плоском мире — впрочем, многое из этого будет равно применимо и к развитым странам.

Прежде чем вырабатывать план действий, страны должны пройти предельно честный и жесткий самоанализ. Страда, ее народ и правительство должны быть честными с сами ми собой, должны определить свое место по отношению к другим странам и десяти выравнивателям. Надо задать себе вопрос: «Развивается ли моя страна или, наоборот, оказывается за бортом в новом плоском мире? Насколько она адаптировалась к современным условиям и использует ли она в полной мере преимущества новой платформы соревнования и сотрудничества?» Как признался китайский банковский чиновник моему мексиканскому коллеге, Китай стал волком.

— Появление Китая на мировом рынке — пожалуй, самое важное событие для развивающихся и во многом для развитых стран. Ни в одной другой стране не налажено такое масштабное производство высококачественных недорогих товаров. Но Китай все больше способен выпускать и качественную высокостоимостную продукцию. Учитывая, какой мощью обладают Китай и остальные девять выравнивателей, ни одной стране не остается ничего другого, как беспощадная честность с самой собой. Я считаю, что мир сейчас нуждается в некоем подобии Анонимных алкоголиков (АА) — обществе Анонимных развивающихся стран (АРС). На собраниях АА новичок встает и говорит: «Здравствуйте, меня зовут Томас Фридман, и я алкоголик». Встречи АРС должны начинаться с похожего ритуала: «Здравствуйте, меня зовут Сирия, и я слабо развита». Или: «Я — Аргентина, и я не реализую свой потенциал».

Каждая страна должна быть «способна к самоанализу». Потому что «развития не будет, пока она, как рентгеном, не просветит себя насквозь и не выяснит, где ее место и границы возможностей», — считает Луис де ла Калль, один из главных авторов НАФТА с мексиканской стороны. Страны, которые вываливаются из идущего полным ходом локомотива мирового развития, действительно напоминают пьяниц. Чтобы наверстать упущенное, они должны научиться видеть себя такими, какие они есть. Развитие — дело добровольное. Вы не сделаете ни шага в нужном направлении, пока не примете решение. Но начинается все с самоанализа.

Еще с конца 1970–х, но особенно после падения Берлинской стены, многие страны стали развиваться по новому пути — пути, который я называю «оптовым реформированием». Этап Глобализации 2.0, когда мир сжался до маленьких размеров, являлся эпохой именно таких изменений — широких макроэкономических реформ, которые были инициированы политическими группировками, пришедшими к власти в Китае, России, Мексике, Бразилии, Индии и опиравшимися на авторитарный стиль правления, чтобы раскрепостить подавленные государством рыночные силы. Они заставили свои страны встать на путь экспортно–ориентированного рыночного развития и действовали примерно по одной и той же схеме: государственные предприятия приватизировались, финансовые рынки дерегулировались, активно привлекались иностранные инвестиции, корректировалась валютная политика, урезались правительственные субсидии, ликвидировались запретительные импортные пошлины, трудовой кодекс адаптировался к современным условиям. Необходимо добавить, что все эти меры 0еуществлялись иерархически, никто из реформаторов не спрашивал одобрения у народа своих стран. Эрнесто Седильо, экс–министр финансов и экс–президент Мексики (1994–2000), признался мне в интервью, что все решения по открытию мексиканской экономики принимались тремя людьми. У скольких человек, вы думаете, спросил совета Дэн Сяопин, когда объявил, что «Быть богатым — почетно», и дал старт реформам в Китае или когда отмел возражения сомневающихся в необходимости перехода от коммунизма к свободному рынку, сказав, что значение имеет не идеология, а рабочие места и до–ход на душу населения? Дэн одним махом перечеркнул десятилетия коммунистической пропаганды одной сентенцией: «Черная кошка, белая кошка — какая разница? Важно, чтобы она ловила мышей». Когда в 1991 году министр финансов Индии Манмохан Сингх начал делать пробные шаги по вовлечению страны в глобальный экономический процесс, этому опять же предшествовали не серьезные национальные дебаты, а осознание того факта, что состояние индийской экономики, отталкивающее от нее иностранных инвесторов, оставило страну почти полностью без валютных запасов. Когда Ми–каил Горбачев затеял перестройку, у него было мало союзников советском правительстве, он действовал на свой страх и риск. Так же дело обстояло и с Маргарет Тэтчер, которая в 1982 году противостояла бастующим шахтерам, форсируя оптовые реформы в стагнирующей британской экономике. Всех этих политических лидеров связывало одно: четкое понимание того, что открытый и конкурентоспособный рынок — единственный способ вывести страну из нищеты. Только так можно было рассчитывать на приток в страну новых Идей, технологий, передового опыта, только так у частных и Даже государственных предприятий будет иметься достаточно стимулов, чтобы превращать идеи в рабочие места и товары.

Страны, которые оказались вне процессов глобализации и оптовых реформ (например, Северная Корея), в 1990–х столкнулись с падением ВВП надушу населения, Развивающиеся страны, которые в тот же период отошли от социалистической модели в пользу глобализации, напротив, увеличили ВВП на душу населения. Как заключают авторы книги «Торговля, рост и нищета» Дэвид Доллар и Арт Крэй, экономический рост и торговля остаются лучшей правительственной программой по борьбе с бедностью. По данным Всемирного банка, в 1990 году в Китае насчитывалось 375 млн. человек, которые жили меньше чем на доллар в день. К 2001 году их число сократилось до 212 млн. Если тенденция сохранится, к 2015 году таких неимущих останется 16 млн. В Южной Азии — особенно в Индии, Пакистане и Бангладеш — происходят те же процессы: в 1990 году в нищете пребывали 462 млн. человек, в 2001 — 431 млн., а к 2015 году эта цифра составит 216 млн. Наоборот, в Центральной и Южной Африке, где глобализация происходит очень медленно, людей, чей ежедневный бюджет не превышает доллар, становится все больше: в 1990 году их было 227 млн., через одиннадцать лет цифра выросла до 313 млн., а в 2015 году, по прогнозам, нищих в Африке будет 340 млн.

Проблема любой развивающейся страны, идущей по пути глобализации, — уверенность в том, что им достаточно оптовых реформ. В 1990–х лидеры некоторых государств полагали, что соблюдение десяти заповедей оптового реформирования: приватизация государственных производств, дерегуляция коммунальной сферы, снижение пошлин, поддержка экспортных отраслей и т. д. — это и есть грамотная стратегия развития. Но по мере выравнивания и сжимания глобуса, по мере того как товары китайского производства начинали конкурировать со всеми остальными товарами мира, по мере того как Индия начинала все активнее экспортировать свой интеллектуальный потенциал, а корпорации все больше увлекались аутсорсингом, по мере возникновения все больших возможностей для глобальной конкуренции на индивидуальном уровне оптовых реформ стало недостаточно для того, чтобы гарантировать рост любой стране.

Возникла потребность в более глубоком реформировании. Этот процесс я называю «розничным реформированием».

Представьте себе страны и континенты в виде районов большого мегаполиса. На что был бы похож наш мир? Я представляю себе это так. Западная Европа — микрорайон со всеми удобствами и стареющим населением, обслуживаемым преимущественно турецкими медсестрами. Соединенные Штаты были бы сообществом, обнесенным высоким забором, вход в которое преграждал бы мощный металлоискатель. Жители этого сообщества сидели бы на крыльце своего дома и жаловались на то, что обитатели всех остальных районов города Жутко ленивы, хотя в нескольких местах через дырки в заборе на территорию проникают чернорабочие из Мексики и других стран, которые поддерживают сообщество функционирующим; Латинская Америка — веселая часть города, клубный район, где рабочий день начинается в 22.00, а утро — не раньше полудня. Прекрасное место для развлечений, но/кроме ночных клубов, здесь открывается совсем мало новых предприятий, разве что на улице, где живут выходцы из Чили. Местные владельцы недвижимости предпочитают не вкладываться в свой район, они обычно держат свои сбережения в банке «другой части города. Арабский квартал–темное местечко, куда; посторонние боятся заглядывать, за исключением нескольких освещенных улиц под названием Дубай, Иордания, Бахрейн, Катар и Марокко: Единственный развивающийся здесь бизнес — бензоколонки, их владельцы — здешняя элита. Но как и в Латинской Америке, арабские богачи не вкладывают деньги в развитие своего района. Шторы на окнах почти везде задернуты, ставни закрыты, а на воротах висят таблички; «Осторожно, злая собака!» Китай, Индия и Восточная Азия — другая часть города. Эти районы — один огромный бурлящий рынок, изобилующий лавочками и маленькими заводиками, а также школами, подготавливающими к сдаче экзамена SAT, и колледжами, где учат на инженеров. Здесь никто никогда не спит, все живут большими семьями, работают и копят деньги, чтобы в один прекрасный день догнать «правильную» часть города. В китайском районе закон не справляется со своими функциями, зато все дороги ровные, все светофоры работают, а автомобилисты ездят по правилам. В индийском квартале, напротив, дороги покрыты слоем грязи, уличные фонари не горят, однако власти и полиция активно борются с правонарушителями. Например, чтобы открыть киоск с лимонадом, здесь необходимо получить лицензию. Правда, местным полицейским можно дать взятку, и тогда все заработает. У успешных предпринимателей — собственные электрогенераторы, которые обеспечивают работу заводов, и мобильные телефоны, с которыми можно закрыть глаза на безобразное состояние телефонных сетей. Африка, к сожалению, это тот район города, где бизнес не развивается, уровень жизни неуклонно снижается, а новые здания, которые появляются, — все сплошь больницы.

Зачем я нарисовал эту картинку? Суть в том» что у всех стран и континентов есть свои сильные и слабые стороны, каждый регион мира в той или иней мере нуждается в конкретных, розничных реформах. Что такое реформы в розницу? Если, одним еловом,, то нечто дополнительное к открытию страны для. иностранных товаров и инвестиций и проведения нескольких макроэкономических изменений сверху. Очередь розничных изменений всегда наступает после оптовых. Именно тогда наступает пора подумать о четырех ключевых составляющих общества — инфраструктуре, образовании, регулирующих институтах и культуре (том, как ваша страна и руководство взаимодействуют с миром)— и начать совершенствовать каждую из этих областей, устраняя из нее как можно больше источников трения. Цель реформ в розницу — в том,, чтобы в стране эффективно работали законодательные и государственные структуры, позволяющие максимальному числу граждан заниматься бизнесом, внедрять инновации и зарабатывать репутацию привлекательных деловых партнеров у жителей остального мира, желающих иметь с ними дело. — , Многие ключевые особенности розничных реформ были точно сформулированы в исследовании, проведенном Международной финансовой корпорацией (МФК) Всемирного банка 0 ее экономическими аналитиками во главе с Майклом Клайном. К каким выводам они пришли? Во–первых, страна никогда не выберется из нищеты, если пообещает всем гражданам трудоустройство. В Египте всем выпускникам колледжей гарантирована работа, однако последние пятьдесят лет страна прозябает в бедности, и не происходит никаких экономических сдвигов.

«V. «Если бы причина была в количестве рабочих мест, решение было бы гораздо проще, — отмечают Клайн и Бита Хад–Ишмайкл в своем исследовании «Развитие частного сектора». — Государственные компании просто приняли бы на Службу всех безработных. Но работа ради работы никому не нужна. Вопрос в том, как сделать ее все более продуктивной, такой, благодаря которой поднимается уровень жизни». Государственные предприятия и частные компании, субсидируемые государством, не в состоянии добиться постоянного роста производительности. Равно как и многие другие подходы, которые привыкли считать панацеей. Привлечение иностранных инвестиций — тоже не панацея. Прогресс не гарантируют даже огромные капиталовложения в систему образования. — «Бессистемная трата ресурсов не приносит результата. 1шим образом невозможно добиться роста производительно–wttt и победить бедность, —считают Клайн и Хаджимайкл. — важно не просто использовать финансовые ресурсы, а использовать их с умом». Одним словом, страны не перестают быть бедными после успешных мер правительства в фискальной и валютной сфере — то есть реформ оптом. Они перестают быть бедными, после того как создают на нижнем этаже подходящую среду для открытия новых предприятий, сосредоточения капитала, массового предпринимательства, после того как их граждане начинают хотя бы в какой–то мере иметь дело с внешней конкуренцией— потому что страны и компании, вынужденные конкурировать, всегда развиваются активнее.

Сотрудники МФК доказали это, проведя очередное всестороннее исследование более чем 130 стран, результаты которого опубликовали в книге «Бизнес в 2004 году». В ходе исследования всем участникам были заданы пять вопросов о том, насколько легко или сложно в их стране: а) открыть бизнес, учитывая местные законы, регламентации и цены на лицензии; б) нанять и уволить работников; в) подписать контракт; г) получить кредит в банке; д) закрыть обанкротившееся или умирающее предприятие. Говоря моими словами, если в стране все эти действия проводятся легко и без препон — значит, она уже прошла стадию розничных реформ. Напротив, государства, где каждый такой шаг дается с боем, застряли на этапе реформ оптом, а значит, они вряд ли будут процветать в новом плоском мире. Критерии для книги были позаимствованы сотрудниками МФК у экономиста Эрнандо де Сото. Его блестящие и новаторские исследования продемонстрировали Перу и другим развивающимся странам, что, если изменить нормативную и экономическую ситуацию для небогатых слоев населения и предоставить им инструменты сотрудничества, все остальное они сделают сами.

«Бизнес в 2004 году пытается подкрепить свои выводы несколькими красочными примерами:

«Теуку, предприниматель из Джакарты, хочет открыть текстильную фабрику. У него есть целый ряд потенциальных клиентов, импортное машинное оборудование и перспективный бизнес–план. Вначале Теуку нужно официально зарегистрировать свое предприятие. Он идет в министерство юстиции, берет необходимые формы, заполняет их и заверяет у нотариуса. Теперь официальные лица–уверены, что Теуку— индонезийский гражданин и что он не привлекался к уголовной ответственности. Затем будущий предприниматель получает налоговый номер, подает заявление на получение бизнес–лицензии и кладет на банковский счет начальный капитал, который должен в три раза превышать национальный уровень дохода на душу населения. После этого Теуку обязан опубликовать в официальном печатном органе устав своей фирмы, заплатить гербовый сбор, зарегистрироваться в министерстве юстиции и подождать 90 дней, пока ему не дадут номер социального страхования. В общей сложности Теуку из Джакарты потратит 168 дней только на то, чтобы легально начать свой бизнес. За это время его потенциальные клиенты подпишут контракты с другими производителями».

«Предприниматель из Панамы Ина регистрирует строительную компанию всего за 19 дней. Бизнес процветает, и она хочет нанять нового работника, Предложив ему двухгодичный контракт. Однако местный закон о трудоустройстве только в исключительных случаях разрешает подписывать трудовые договоры на фиксированный срок. И даже если такое разрешение получено, максимальный срок действия контракта — один год. Между тем один из ее сотрудников часто и без уважительной причины уходит домой раньше времени, кроме того, из–за его небрежной работы компания теряет деньги. Чтобы уволить неквалифицированного работника, Ина должна уведомить о своем намерении профсоюз, получить разрешение и пять месяцев ЕЛ...(нераспознанно --- fb2) а выплачивать ему выходное пособие. Из–за этих сложностей Ина отказывает в работе куда более квалифицированному и дисциплинированному претенденту и продолжает мучиться с убыточным подчиненным».

«Али, торговец из Объединенных Арабских Эмиратов, нанимает и увольняет работников без труда. У него другие проблемы. Один из клиентов отказывается платить за товар, доставленный тремя месяцами раньше. Для того чтобы отстоять свои права в суде, Али был вынужден потратить 550 дней и пройти 27 этапов решения вопроса. Почти все процедуры требуют многочисленной бумажной работы и хороших адвокатов, которые отстаивали бы интересы истца. Естественно, после столь неприятного опыта торговец решает вести дела только с хорошо знакомыми клиентами».

«Владелица консалтинговой фирмы и успешный предприниматель из Эфиопии Тимнит хочет развивать свой бизнес. Для это–го ей нужно взять ссуду в банке. Проблема в том, что Тимнит не может подтвердить свою кредитную историю, так как в Эфиопии нет общедоступных реестров кредитной информации. Она могла бы взять ссуду под залоговое имущество, которым владеет фирма, но это запрещено. Если Тимнит не выплатит ссуду а срок, банк с большим трудом получит свои деньги обратно, потому что законодательство неэффективно и у кредиторов минимум полномочий. В кредите отказано. Бизнес не развивается».

«Бизнесмен из Пндии Авик зарегистрировал предприятие, нанял работников, заключил контракты и получил ссуду в банке Однако доход был маленьким, и Авик понимает, что необходимо выходить из игры. Зная о 10–летней процедуре банкротства, Авик решает скрыться, оставив работников, банк и налоговую инспекцию ни с чем».

Если хотите знать, почему после многолетних макроэкономических оптовых реформ в странах Латинской Америки, Африки, арабского мира и бывшего Советского Союза многие люди до сих пор живут в бедности и не могут найти достойную работу, я отвечу: потому что там было слишком мало розничных реформ. По данным отчета МФК, обеспечение новых рабочих мест (таких, которые повышают уровень жизни) и стимулирование организации бизнеса (конкурентоспособного, новаторского, умножающего богатство страны) напрямую зависит от состояния законодательства и нормативной базы, которые должны облегчать открытие новых предприятий, адаптацию бизнеса к изменениям на мировом рынке и закрытие неприбыльных компаний, высвобождающее капитал для более продуктивного использования.

Если в Австралии на открытие новой компании уходит два дня, то на Гаити это занимает 203 дня, а в Демократической республике Конго — 215, — говорится в исследовании МФК. — Если в Дании открытие компании не стоит ничего в денежном выражении, в Камбодже стоимость этого мероприятия в пять раз выше душевого дохода, а в Сьерра–Леоне — больше чем в тринадцать раз. Гонконг, Сингапур, Таиланд и еще порядка сорока других стран не требуют минимального стартового капитала. Напротив,, в Сирии начинающие предприниматели должны иметь сумму в пятьдесят шесть раз больше душевого дохода… По законам Чехии и Дании можно нанимать работников на неполный день и заключать трудовые договоры на любой срок и любой вид деятельности. Для работодателей Сальвадора такого рода контракты — исключение из правил, при этом заявленный срок действия не должен превышать года… Чтобы принудить контрагента в судебном порядке к исполнению простейшего коммерческого контракта, вам потребуется неделя в Тунисе, 39 дней в Нидерландах и почти 15QO дней в Гватемале. За это с вас возьмут один процент от сделки в Австрии, Канаде и Великобритании и больше ста процентов в Буркина–Фасо, Доминиканской республике, Индонезии… и на Филиппинах. Кредитные бюро Новой Зеландии, Норвегии и США хранят кредитную историю каждого совершеннолетнего жителя страны. Аналогичные организации в Камеруне, Пакистане, Нигерии, Сербии «Черногории владеют информацией об одном проценте всего взрослого населения. Законодательство Великобритании о залоге и банкротстве дает кредиторам огромные полномочия в том случае, если должник не возвращает деньги в. срок. Кредиторы Колумбии, Республики Конго, Мексики, Омана и Туниса таких прав лишены. Различные процедуры, связанные с банкротством предприятия, занимают максимум полгода в Ирландии и Японии и порядка десяти лет в Бразилии и Индии. Признание банкротства обойдется в один процент «т.стоимости имущества компании в Финляндии, Нидерландах, Норвегии и Сингапуре и почти в пятьдесят процентов в Чаде, Панаме, Македонии, Венесуэле, Сербии и Черногории и в Сьерра–Леоне».

Чрезмерное регулирование со стороны властей, как выяснили в МФК, часто вредит большинству тех, кого оно призвано защищать. Богатые и влиятельные бизнесмены с хорошими связями просто покупают то, что им нужно, чтобы обойти закон. В странах, где рынок труда жестко контролируется Правительством, где очень сложно нанимать и увольнять персонал, особенно сложно найти работу женщинам.

«Лучшее регулирование вовсе не предполагает полное его отсутствие, — заключают авторы исследования. — Оптимальный уровень регулирования не равен нулю, но меньше того, который сегодня обнаруживается в большинстве стран, особенно бедных». Авторы предлагают то, что я бы назвал пятишаговой контрольной таблицей перехода к розничным реформам. Во–первых, нужно упрощать условия и снимать контроль везде, где это возможно для состязательных рынков, поскольку конкуренция за потребителей и рабочую силу является лучшим фактором распространения передового опыта, а жесткое регулирование только открывает возможности для коррумпированной бюрократии и взяточничества. «Непонятно, зачем правительству Анголы такое жесткое трудовое законодательство, если Португалия, с которой оно было списано, успела уже дважды скорректировать его в сторону большей подвижности и гибкости», — говорится в исследовании. Во–вторых, нужно сосредоточиться на закреплении прав собственности. По инициативе де Сото за последние десять лет правительство Перу оформило Документы о собственности для жителей 1,2 млн. городских домовладений. «Оформление Прав собственности позволило родителям отправляться на заработки в другой город и не бояться, что в их отсутствие в доме поселится кто–то другой. В первую очередь от этого выиграли их дети: теперь они могут беспрепятственно ходить в школу», — сообщает отчет МФК. В–третьих, нужно расширить использование Интернета для реализации контрольных и разрешительных функций. Всемирная сеть ускоряет этот процесс, делает его прозрачнее и тоже помогает в борьбе с взяточничеством. В–четвертых, Нужно минимизировать участие судебных инстанций в бизнес–процессах. Наконец, последняя, но не менее важная, чем все остальные, рекомендация МФК: «Нужно сделать реформы непрерывным процессом… Страны, которые показывают стабильно хорошие показатели по критериям «Бизнеса в 2004 году»,делают это благодаря непрерывным реформам». Л. К рекомендациям МФК можно добавить лишь то, что для проведения реформ в розницу нужно предоставить населению Максимальные образовательные возможности, а также нежалеть вложений в логистическую инфраструктуру: без нормальных дорог, портов, телекоммуникаций и аэропортов будет затруднено сотрудничество и ни одна реформа не состоится. Во Многих странах до сих пор телекоммуникационные системы находятся в руках государственных монополистов, из–за чего получить скоростной или беспроводной доступ к Интернету было очень дорого, либо очень долго, а междугородние и международные звонки по–прежнему недешевы. Без розничного информирования телефонной системы, розничного реформирования в остальных пяти направлениях будет недостаточно. В исследовании МФК поражает, что многие его рекомендации относятся не только к Перу или, скажем, Аргентине, но не в меньшей степени к Германии и Италии (немецкое правительство даже оспорило некоторые из его выводов). А «Когда вы и я родились, — сказал Луи де ла Калль, — нашими конкурентами были ближайшие соседи. Сейчас конкуррировать приходится с японцем, французом или китайцем. В плоском мире быстро узнаешь свое подлинное место… Сегодня ты конкурируешь со всеми жителями земли». Самый талантливый будет зарабатывать больше остальных, добавил он, «И если ты не соответствуешь, твое место займет кто–то другой. И этот «другой» — отнюдь не парень, который живет на соседней улице».

Не согласны — спросите ведущих игроков. «За редким исключением, когда ты думаешь об открытии производства. Прежде всего ты будешь учитывать стоимость местной рабочей силы, транспортировки, коммунальных услуг— такого рода вещи, — поделился со мной КрейгБарретт, председатель совета директоров «Интел. — Сейчас вопрос ставится шире, мы интересуемся еще и тем, в какой стране можем найти качественные интеллектуальные и прочие ресурсы. Теперь у нас есть возможность выбирать… Мы можем открывать филиалы везде, где захотим, — в Бразилии, Вьетнаме, Чехии, Украине. И если многие компании сужают свое поле деятельности, ограничиваясь филиалами лишь в паре стран, то по очень простой причине: в некоторых странах есть и талантливые работники, и рыночные возможности, а именно: Россия, Индия и Китай». Однако о каждой стране, в которую идет «Интел», Барретт всегда задает себе один и тот же вопрос: «Что особенного может дать корпорации новый участник?» Индия и Россия — неважная инфраструктура, но высокий уровень образования, контингент талантов. В Китае всего понемногу, инфраструктура же заметно лучше, чем в Индии и России. А если ты захочешь работать с Египтом, то какими уникальными особенностями он располагает? Невероятно дешевая рабочая сила. Но что с инфраструктурой и образованием? Например, на Филиппинах и в Малайзии хорошо с грамотностью, можно принимать на производство выпускников колледжей. У них нет инфраструктуры, зато большой кадровый потенциал. «Чтобы строить, нужно строить на чем–то. Во время поездок в Индию нас часто спрашивают, не хотим ли мы открыть там завод. Мы отвечаем: «У вас по четыре раза на дню отключается электричество. Как мы будем работать?»»

Слово Джону Чэмберсу, исполнительному директору компании «Циско системе», глобальная сеть которой занимается производством интернет–маршрутизаторов и которой постоянно приходится иметь дело с правительствами стран, желающих привлечь инвестиции: «Работа будет уходить туда, где есть высококлассные специалисты, налаженная инфраструктура и нормальные, благоприятные для бизнеса законы. Это неизбежно. В таких странах по определению будет более высокий уровень жизни. И не обязательно, чтобы это были страны, которые лидировали в мире во время промышленной революции».

Ставки в деле розничных реформ сейчас высоки, как никогда. И государства мира знают об этом. Тем не менее стоит лишь оглянуться, чтобы понять, что не каждое государство способно успешно их провести. В отличие от реформ оптом, которые воплощаются в жизнь административным решением исполнительной власти, реформы в розницу требуют гораздо более широкого участия общественности и законодателей. Точно так можно преодолеть корыстные интересы в экономической и политической сфере.

«Первый этап структурных реформ мы проводили сверху вниз, — вспоминает Гиллермо Отис. — Следующий этап — гораздо сложнее, теперь требуется идти снизу вверх. Чтобы реформы шли в демократическом контексте, нужно завоевать широкий общественный консенсус». Но когда это происходит, говорит Мойзес Наим, бывший министр торговли Венесуэлы и нынешний редактор журнала «Форив Полней», появляется огромное количество новых игроков, которые делают внутреннюю логику реформ уязвимой перед политическими компромиссами, противоречиями и институциональными просчетами. «Игнорировать окопавшуюся в госструктурах бюрократию нее интересы — роскошь, которую могут себе позволить правительственные команды реформаторов в самом начале, — резюмировал Наим. — На новом этапе это становится значительно сложнее».

Итак, почему одна страна преодолевает этот барьер, почему ее лидеры могут сплотить вокруг себя бюрократию и общество на пути более болезненных, более трудоемких микрореформ, а другая спотыкается и останавливается на полпути?

Из важных причин: культурные особенности. Безусловно, сводить все экономические процессы, проходящие в стране, к ее культурным особенностям было бы нелепо. Однако так же нелепо вообще не учитывать влияние культуры на экономические показатели, как это делают ;многиё политологи и экономисты. Культура— чрезвычайно противоречивый предмет для обсуждения; зачастую рассуждения 6 культурных различиях считаются политически некорректными. В результате культура становится тем самым слоном в комнате, которого все старательно не замечают. И все же я собираюсь говорить на эту тему по очень простой причине: чем более плоским становится мир, чем более дешевыми и доступными становятся инструменты взаимодействия и сотрудничества, тем большее значение будет иметь разрыв между культурами, которые имеют желание и умение их осваивать и применять, и культурами, которые не имеют ни того, ни другого. Разница между этими странами станет только усиливаться.

Одно из самых важных исследований на эту тему — книга экономиста Дэвида Лэндеса «Богатство и бедность наций». В ней автор утверждает, что, хотя климатические, географические и природные условия, безусловно, влияют на способность стран к индустриальному скачку, ключевой фактор — это ее культурное наследие, особенно в той мере, в какой оно включает ценности трудолюбия, бережливости, честности, терпения, упорства в достижении цели, а также насколько оно открыто для перемен, новых технологий и равноправия женщин. Возможно, кто–то не согласится с тем, что Лэндес приводит культуру и экономику к общему знаменателю. Но лично мне кажется очень уместным его акцент на культурной проблематике и отказ всерьез воспринимать обоснования затяжной стагнации некоторых стран, которые апеллируют к западному колониализму, географии или историческому прошлому.

Путешествуя по разным странам, я пришел к выводу, что в нашем плоском мире принципиальное значение имеют два культурных аспекта. Внешний — гибкость культуры, способность «локализироваться»: впитывать иностранные влияния, идеи и традиции. Внутренний, более сложный для восприятия — то, насколько в культуре присутствует чувство национальной сплоченности и общего будущего, насколько в ней развито доверие к чужим людям, на которое опирается любое сотрудничество, насколько прочно элиты государства связаны с остальным населением и вкладываются ли они в собственную страну или, наоборот, безразличны к бедным слоям общества и предпочитают держать деньги за рубежом.

Огромные преимущества в плоском мире у той страны, культура которой естественно склонна к глокализации, то есть впитывает лучшие иностранные идеи, достижения и методы работы и соединяет их со своими традициями. Естественная склонность к глокализации является сильной стороной индийской, американской, японской и — в последнее время — китайской культуры. В Индии, например, считают, что Великие Моголы или британцы приходят и уходят, а мы берем лучшее и продолжаем жить как жили: есть карри, носить сари, держаться большими крепкими семьями. Это — образцовый пример глокализации.

«Культуры, открытые к новшествам и переменам, имеют огромное преимущество этом мире — считает Джерри Рао, исполнительный директор «Мфазис» и руководитель индийской отраслевой ассоциации высокотехнологических предприятий. — Моя прабабушка была безграмотной, бабушка закончила два класса школы, мать не поступила в колледж, зато ёё сестра — экономист с магистерским дипломом, а дочь учится В Университете Чикаго. Мы сумели пройти этот путь за жизнь одного поколения, но мы все время хотели стать лучше… Необходимо иметь мощную культуру, но также уметь учиться у других. Культурные изоляционисты — в явном проигрыше. Вспомните о том времени, когда китайский император выгнал из страны британского посла. Кто пострадал в итоге? Китай. Культурная исключительность — опасная вещь». По мнению Рао, открытость принципиально важна, «потому, что вы начинаете ценить людей за их заслуги и способности. Предположим, вы разговариваете по телефону с разработчиком который находится на другом конце света. Вы не знаете, какого цвета его кожа и т. д. Вы вынуждены оценивать людей по их талантам, а не по расе или национальности, и постепенно это меняет ваше отношение к людям — вот что происходит, если вы живете в мире, где главенствуют критерии работоспособности, а не критерии происхождения».

Во многом это объясняет, почему многим мусульманским странам с таким трудом дается глобальное выравнивание. По разным культурным и историческим причинам они плохо приспособлены к глокализации, хотя есть и исключения — Турция, Бахрейн, Дубай, Индонезия, Ливан, Малайзия. Добавлю, что все это — страны с более открытым, «светским» социальным строем. В новом мире, где главным достоинством культуры является способность адаптировать и адаптироваться, остальным мусульманским миром управляет духовенство, буквально запрещающее «идтжихад», то есть истолкование принципов ислама в свете современности.

Рассмотрите саму идеологию бенладенизма. Ее главное кредо — очистить Саудовскую Аравию от всех иностранцев и иностранных влияний. Эта установка диаметрально противоположна всем принципам сотрудничества и глокализации. Племенные культура и мышление, которые по–прежнему доминируют во многих арабских странах, являются антитезой сотрудничества. Каков девиз трайбалиста? «Я и мой брат — против нашего двоюродного брата; я, мой брат и наш двоюродный брат — против иностранца». Под каким лозунгом живут глобалисты, которые заняты строительством сетей сотрудничества? «Я, мой брат и мой кузен, три наших друга детства, четыре человека из Австралии, два из Пекина, шесть из Бангалора, еще трое из Германии, плюс четверо, с которыми мы общаемся только через Интернет и никогда не виделись, — все мы одна глобальная партнерская сеть». В плоском мире разделение труда становится все более сложным, все чаще люди взаимодействуют с другими людьми, которых они не знают и с которыми никогда не встречаются. Чтобы иметь современное разделение труда, приходится все больше доверять чужакам.

По мнению Дэвида Лэндеса, одна из культурных установок, мешающих развитию мусульманско–арабских стран, отношение к женщинам как к существам, являющимся источником греха и опасности, которых ни в коем случае нельзя допускать в публичное пространство или разрешать участвовать в экономических процессах. Когда граждане искренне в атом убеждены, страна теряет свой производительный потенциал. Если мужчинам подчиняются только потому, что они мужчины, это вредно не только для общества, но и для самих представителей сильного пола. Мужчины чувствуют вседозволенность и уже не хотят ни к чему стремиться, развиваться, расти. Подобная форма дискриминации характерна не только для арабских стран Ближнего Востока. Как считает Лэн–дес, различные ее проявления встречаются почти везде, даже в так называемых развитых странах.

Сейчас некоторые либерально настроенные арабские аналитики целенаправленно занимаются проблемой неприятия арабо–мусульманским миром глокализации. Например, 5 мая f004 года в Саудовской англоязычной газете «Араб Ньюс» была опубликована статья журналиста Раида Кусти «Сколько еще ждать первого шага?».

«Сообщения о новых террористических актах в Саудовской Аравии появляются почти каждый день. Всякий раз, когда я надеюсь и молюсь о том, чтобы это закончилось, становится только хуже, — писал Кусти. — Главный редактор газеты «Аль–Рияд» Турки Аль–Судаири, выступавший в программе, посвященной истокам и причинам терроризма, выдвинул в этой связи следующую теорию. Он сказал, что участники многих современных терактов придерживаются идеологии «Джамаа Джухайман», группы, прославившейся в 1970–х годах своим захватом Большой мечети. Джухайманисты видели в других неверных и считали себя вправе убивать их, будь это приезжие с Запада, которых следует вообще вышвырнуть с Аравийского полуострова, или мусульмане, которые не желала их поддерживать. В 1980–х и 1990–х годах участники этого Движения ушли в тень, однако недавно снова заявили о себе. Аль–Судаири лишь забыл задать главный вопрос: «Как мы, жители Саудовской Аравии, намерены с этим бороться?» Если страна не хочет задуматься о глубинных причинах этого явления — что было характерно для нас последние двадцать лет, — пройдет какое–то время, и мы увидим новых приверженцев радикализма. Разве не мы сами создаем этих монстров? Вся наша образовательная система, которая не учит терпимости к другим вероисповеданиям, не говоря о терпимости к другим школам ислама, требует тщательного пересмотра. То же самое касается самой Саудовской культуры, в которой большинство не принимает иного образа жизни и навязывает свои ценности другим людям. Тот факт, что школьникам у нас не объясняют, что на земле существуют другие цивилизации и что мы являемся частью глобального сообщества, а только снова и снова рассказывают об исламских империях, тоже требует переоценки».

Слишком легко забывают, что с экономической точки зрения одной из самых важных добродетелей, которой может обладать страна или сообщество, является культура терпимости. Если толерантность — норма жизни, результатом будет всеобщее процветание. Потому что терпимость — это первое условие доверия, а доверие —фундамент инноваций и предпринимательства. В обществе, компании или содружестве, где люди начинают больше доверять друг другу, происходит только хорошее. «Китай начал свое стремительное восхождение к коммерческим и производственным высотам лишь после того, как пал одиозный и нетерпимый коммунизм Мао Цзэдуна и установился режим, который можно было бы назвать тоталитарным laissez–faire[12], — писал британский историк Пол Джонсон в статье «Форбс» от 21 июня 2004 года. — Другой пример — Индия. Терпимость и особая неограничительность — в природе индуистской религии… Если предоставить их самим себе, сообщество индийцев (как и китайцев) всегда найдет способ процветать. Когда диктатор Иди Амин выгнал из Уганды индийское население, беженцы были приняты в толерантной Великобритании. Сегодня среди них больше миллионеров, чем в любом другом этническом сообществе иммигрантов в Соединенном Королевстве. Это убедительный пример того, чего могут достигнуть люди благодаря трудолюбию, крепким семейным связям и тяге к знаниям, даже если все их предыдущее богатство было разграблено и уничтожено». Были времена, когда процветала и исламская культура — когда она пестовала терпимость, как в мавританской Испании. Однако политические и идеологические лидеры современных мусульманских стран обычно не приветствуют ни терпимости, ни перемен, ни инноваций. Экономит адское развитие исламского мира, считает Джонсон, тормозится в том числе и поэтому.

Здесь мы снова приходим к коэффициенту плоскости. Страны без природных ресурсов гораздо более предрасположены к тому, чтобы благодаря процессу естественного отбора выработать навык открытости новым идеям — потому что для них это единственный способ выживания и развития. Но, к счастью, культура не только влияет на развитие, она способна меняться. Она не «вшита» в ДНК человека, является продуктом контекста любого общества: географии, образовательного уровня, качества руководства, исторического опыта. Контекст меняется, и вместе с ним меняется культура, (укажем, Япония и Германия за последние пятьдесят лет превратились из крайне милитаризированных обществ в мирные, стабильные демократические государства. Бахрейн был одной из первых арабских стран, где начали добывать нефть, и он же стал первой арабской страной, где нефть закончилась. Затем он стал первой страной в Заливе, разрешившей женщинам голосовать на выборах. В эпоху культурной революции Китай был охвачен настоящим идеологическим безумием, а сейчас эту страну можно назвать воплощением прагматизма. Мусульманская Испания была одним из самых толерантных обществ за всю историю человечества. Мусульманская Саудовская Аравия стала одним из самых нетерпимых. В мусульманской Испании были развиты торговля и купечество, люди учились Жить своим умом, а потому — в согласии с окружающими. Саудовская Аравия сегодня может забыть обо всем, кроме нефтяных прибылей. Между тем по соседству с Саудовской Аравией расположен Дубай, город–государство, потративший свои нефтедоллары на то, чтобы стать центром туризма, торговли, строительства, компьютерных технологий — фактически коммерческим центром региона. Дубай по праву считается одним из самых космополитичных и открытых мест на планете: туристы въезжают сюда без визы, суши–баров и полей для гольфа здесь, кажется, больше, чем мечетей. Так что, конечно, культурные традиции важны. Но они укоренены в контексте, а не в генах, и поэтому если контекст меняется и адаптируется к современному миру, то же самое происходит с культурой.

Силуэт города на фоне неба может рассказать о многом. Управляющий хедж–фондами Динакар Сингх, как и многие американцы индийского происхождения, регулярно ездит в Индию, чтобы повидаться с семьей. Одну из таких поездок в Нью–Дели Динакар совершил зимой 2004 года. Я встретился с ним через пару месяцев, и он признался, что впервые понял, почему Индия до сих пор в полной мере не включена в мировой экономический процесс — за исключением высокотехнологического сектора. «Это произошло на шестом этаже отеля в Нью–Дели, где я поселился, — рассказал Сингх. — Из своего окна я мог видеть на много миль вперед. Почему? Очень просто. Из–за проблем с электричеством в Дели мало лифтов, а соответственно — совсем немного высоких зданий». Понятно, что ни один здравомыслящий инвестор не станет строить небоскреб в городе, где электросети могут выйти из строя в любую минуту и человеку придется подниматься двадцать этажей пешком. Результат — продолжающееся расползание городов и неэффективное использование пространства. История Динакара напомнила мне о недавнем путешествии в китайский порт Далянь. Впервые я добывал там в 1998 году, в 2004–м отправился опять и неузнал город. За это время в Даляне появилось такое количество новых зданий, в том числе высоток из стекла и металла, где поначалу я даже сомневался, туда ли приехал. Еще одно {воспоминание было связано с Каиром, где в 1974 году я ходил в школу. Тогда в городе существовало три главных здания? Каирская башня, отель «Нил Хилтон» и египетский телецентр. Спустя тридцать лет, в 2004 году, они по–прежнему оставались самыми высокими сооружениями. Силуэт Каира почти не изменился, поэтому там я всегда точно знаю, где нахожусь. Незадолго до поездки в Далянь я также посетил Мехико, где не был девять лет. Должен отметить, что город стал чище (спасибо программам мэра); возникло и несколько новых зданий — но нетак много, как я ожидал по прошествии десяти лет после подписания НАФТА. Внутри самих этих зданий я встретил моих мексиканских друзей, пребывавших в подавленном состоянии. Они сказали, что Мексика растеряла свою энергию — перестала развиваться, как раньше, из–за чего у людей стала понемногу исчезать целеустремленность.

Итак, в Дели можно без конца смотреть вдаль. В Каире «городской силуэт кажется бесконечно одинаковым. Если вы приезжаете в какой–либо китайский город через год после предыдущего посещения, создается впечатление, что вы не были в нем бесконечность. А когда жителям Мехико начало казаться, что впереди — бесконечный путь наверх, они неожиданно уперлись в спину китайцам, сумевшим догнать их и все больше и больше их обгоняющим.

Чем объясняются эти различия? Нам известна базовая формула экономического успеха: реформирование оптом, затем реформирование .в розницу, а также хорошее управление, образование, инфраструктура и способность к глокализации. Тем не менее остается неизвестным другое — и если бы я знал ответ, я бы расфасовал его и продавал на каждом углу: почему одной стране удается собраться с силами и последовательно провести все эти меры в жизнь, а другой — нет. Почему панорама в одной стране меняется за одну ночь, а в другой полвека остается неизменной? Единственное объяснение, которое мне приходит в голову, невозможно четко сформулировать. Я называю это неосязаемыми вещами, и из них две — главные. Во–первых, это способность и.желание общества собраться с силами и пожертвовать чем–то ради экономического роста. Во–вторых, это лидеры с четким представлением о том, что надо сделать для развития, и желанием использовать власть как средство для перемен, а не для личного обогащения и сохранения статус–кво. Некоторые страны (например, Корея и Тайвань) были способны сконцентрироваться и направить всю энергию на экономическое развитие. Другие (такие, как Египет и Сирия) отвлекаются на идеологию и внутренние политические конфликты. Лидеры одних стран посвящают свое время пребывания у власти модернизации общества. Во главе других — элиты, которые попросту продажны, которые набивают карманы и вкладывают присвоенное в швейцарскую недвижимость. То, что индийские правители построили в стране всемирно известные технологические институты, а пакистанские не сделали ничего подобного, объясняется множеством исторических, географических, культурных особенностей, которые я могу только отнести к категории неосязаемых вещей. Эти «неосязаемости» трудно измерить, но кое в; чем они способны оказывать решающее влияние.

Лучший пример, который я могу придумать, это сравнить Мексику и Китай. Не так давно Мексика имела все возможности, чтобы преуспеть в плоском мире. Она находится по соседству с самой экономически развитой страной в мире. К тому же в 1 990–х годах Мексика подписала договор о свободной торговле с США и Канадой и должна была стать окном в Латинскую Америку для обеих стран. Мексика богата нефтью, которая приносила стране больше трети национального дохода. Напротив, Китай находится за тысячу миль от США и давно страдает от перенаселения, у страны бедные природные .ресурсы, рабочая сила сконцентрирована на прибрежной равнине, и не стоит забывать о тяжелом наследстве в виде внешнего долга, оставленном пятидесятилетним коммунистическим правлением. Десять лет назад, если бы вы рассказали об этих странах и не раскрыли бы их названий, все сделали бы ставку на Мексику. Тем не менее, Китай потеснил Мексику и занял второе место среди экспортеров в Соединенные Штаты. Все, включая жителей Мексики, понимают, что, несмотря на географическую удаленность Китая, экономически он .стремительно приближается к Америке — тогда как его географический сосед все сильнее отстает. Я ни в коем случае не ставлю на Мексике крест. По прошествии времени она может оказаться медленной, но верной Черепахой на фоне резвого китайского зайца. Китаю все еще предстоит преодолеть этап серьезных политических перемен, который в любой момент может грозить ему взрывом. Более того, в Мексике достаточно предпринимателей, которые больше китайцы, чем сами китайцы, — если было бы иначе, в 3003 году она не ввезла бы в США товаров на сумму в 138 млрд. долларов. Вдобавок в Китае не меньше необразованного сельского населения, чем в Мексике. Тем не менее, если учесть все эти оговорки, факт остается фактом: из двух стран зайцем стал именно Китай, а не Мексика, хотя она, когда мир начал выравниваться, казалось, стартовала с большими преимуществами. Почему так произошло?

Этот вопрос задают себе и сами мексиканцы. Сегодня в Мехико они признаются, что слышат «этот гигантский засасывающий звук» со стереофоническим эффектом. «Мы затерялись между Индией и Китаем, — сказал мне в 2004 году Хорхе Каетанеда, бывший министр иностранных дел Мексики. — нам очень сложно соревноваться с Китаем, кроме как в высокостоимостных секторах. И вот там, где мы можем с ними состязаться, в сервисной сфере, нас поджидают индийцы с их удаленным обслуживанием внутренних операций и колл–Центрами».

«Без сомнения, Китаю на руку тот факт, что он остается авторитарным режимом, который может жестко расправиться с противодействующими лоббистами, и с устаревшими хозяйственными методами. Пекин способен осуществлять в приказном порядке реформы любого масштаба: от строительства новой дороги до вступления в ВТО. Но в Китае сегодня лучше с неосязаемыми вещами — например, способностью направить энергию всех слоев общества на розничное реформирование. Хотя Китай и является авторитарной страной, в нем есть сильные государственные институты и бюрократический аппарат, который выдвигает людей на руководящие должности на основе заслуг. В Китае также сильнее дух коллективизма. Не умерла и имперская бюрократическая традиция, которая ценит людей в зависимости от их готовности работать на общее благо. «В Китае существует традиция меритократии, которая также отчасти сохранена в Корее и Японии, — сказал Фрэнсис Фукуяма, автор классического труда «Конец истории и последний человек». — В этих странах развито чувство «государственности», от чиновников ждут, что они будут ориентироваться на долгосрочные интересы государства», и, соответственно, их за это награждают.

Напротив, в 1990–х годах Мексика перешла от однопартийной авторитарной системы к демократии. То есть как раз в тот момент, когда Мексике нужно бросить все силы на проведение розничных реформ на микроуровне, ей приходится переживать процесс гораздо более длительного, хотя и более демократического сплочения нации на избирательных принципах. Другими словами, любой мексиканский президент, если он желает перемен, должен объединить вокруг себя множество групп влияния, — а это то же самое, что загонять кошек в стадо, — в отличие от любого своего авторитарного предшественника, которому хватило бы одного веского слова. Множество этих групп влияния, будь то профсоюзы или олигархи, лично заинтересованы в сохранении статус–кво и имеют силу задушить любые реформы. Кроме того, надо помнить, что государственная система Мексики, как и многих других латиноамериканских стран, долгое время была просто протекционистским инструментом, с помощью которого правящая партия добивалась своих личных, а вовсе не государственных целей.

Ценность образования в той или иной культуре — еще одна из неосязаемых вещей. В Индии и Китае родители традиционно убеждали своих детей в том, что самые лучшие профессии — инженер и врач. В Мексике для этого просто не было достаточно школ. В США сейчас учатся более 50 000 студентов из Индии и Китая — добираясь до Америки, они пересекают двенадцать часовых поясов. Студентов из Мексики, страны, меньшей по размеру, но расположенной по соседству, всего лишь около 10 000. Вдобавок Мексика находится рядом с экономически самой мощной страной в мире, где говорят по–английски, и, тем не менее здесь не было принято ни одной государственной программы по усовершенствованию изучения английского языка, не выделялись средства, позволяющие сколько–нибудь значительному количеству мексиканских студентов учиться в США. Экс–президент Седильо знал, что существует «разрыв» между мексиканским политическим истеблишментом и задачами глобализации, с одной стороны, и реальным пониманием общества своего нынешнего состояния и путей выхода из него — с другой. В Америке Непросто найти математический или научный университетский курс, где доминировали бы студенты–мексиканцы, в то время как подобное доминирование китайцев и индийцев — явление уже привычное.

Правительство президента Винсенте Фокса, намереваясь добиться от мексиканской экономики большей гибкости и производительности, определило пять направлений проведения розничных реформ. Это реформа рынка рабочей силы, которая должна упростить процесс найма и увольнения; юридическая реформа, которая должна сократить уровень Коррупции и предвзятости в мексиканских судах; выборная и конституционная реформа, которая должна сделать более рациональной политическую систему; фискальная реформа, Которая должна поднять крайне низкий уровень собираемости налогов в стране; и энергетическая реформа, которая должна открыть внутренний рынок для иностранных инвесторов — чтобы Мексика, крупный нефтяной экспортер, смогла наконец уйти от безумной ситуации, в которой ей приходится импортировать часть природного газа и бензина из Америки. Несмотря на решимость правительства, почти все эти инициативы были похоронены мексиканским парламентом.

Из этого сравнения Мексики и Китая можно было бы заключить, что демократия — естественное препятствие на пути розничного реформирования. Но не стоит делать поспешных выводов. Я думаю, что главной проблемой является проблема руководства. Если некоторым демократическим государствам повезло и их лидеры смогли убедить народ в необходимости преобразований в нужном направлении — например, Англия и Маргарет Тэтчер, — то другие долго плывут по течению, не находя смелости взяться за дело — например, современная Германия. Среди авторитарных государств тоже есть, те, которые четко идут к цели, как Китай, а есть другие, которые бесцельно дрейфуют и не желают апеллировать к активным силам общества, потому что их руководители настолько лишены легитимности, что боятся вызвать даже малейшее недовольство— как Зимбабве.

У Мексики и у Латинской Америки, по мнению президента Седильо, «фантастический потенциал». «Тридцать лет назад Латинская Америка шла впереди всех, но последние двадцать пять лет мы пребывали в застое, поэтому другие в это время нагоняли и обгоняли нас, — сказал Седильо. — Наши политические системы не способны воспринять» переработать и претворить в жизнь идеи розничных реформ. Мы застряли в обсуждении проблем далекого прошлого. То, что везде принимается как должное, мы продолжаем ставить под сомнение, словно все еще живем в 1960–е, По сей день в Латинской Америке нельзя свободно говорить о рынке». Китай каждый месяц продвигается вперед, добавил Седильо, «а мы по нескольку лет принимаем решения о проведении элементарных реформ, насущность которых; понятна любому. Мы неконкурентоспособны, потому что у нас нет инфраструктуры, мы все еще не можем заставить людей платить налоги. Сколько новых магистралей было построено между

Мексикой и США со времен подписания НАФТА? Практически ни одной. Люди, которым правительственные затраты принесли бы пользу, не платят налоги. Единственное, 4–го может сделать правительство, чтобы страна нормально функционировала, — заставить людей платить больше налогов. Но тогда приходит популизм и уничтожает реформы накорню».

Недавно в одной мексиканской газете была напечатана статья об обувной компании «Конверс», которая производит кроссовки в Китае, используя мексиканский клей. «Автор сттьи возмущался тем, почему мы отдаем им наш клей, — рассказал Седильо. — Тогда как надо было бы спрашивать, как можно продать китайцам еще больше клея. Мы все еще не преодолели некоторых ментальных барьеров». Проблема не в том, что Мексике не удалось модернизировать экспортные отрасли. Она уступает Китаю прежде всего из–за того, что Китай меняется еще быстрее и масштабнее, особенно в области производства работников интеллектуального труда. Как отметил бизнес–консультант Дэниел X. Розен в журнале «Интернэшнл экономии» (весна 2003 года), доли Мексики и Китая в мировом экспорте 1990–х годов увеличивались в одних и тех же областях — от автокомпонентов до электроники, от игрушек до спорттоваров, но доля Китая росла быстрее. И не столько из–за правильных действий Китая, сколько из–за неправильных действий Мексики — из–за недостаточного старания в деле микрореформирования. Мексика достигла успеха в создании конкурентоспособных островков (например, Монтеррей), где в полной мере были использованы преимущества непосредственного соседства с США, однако мексиканское правительство так не выработало стратегии слияния таких островков с остальной страной. Это объясняет, почему с 1996 по 2002 год в «Отчете по глобальной конкурентоспособности» Мексика занимала строчки все ниже, а Китай, наоборот, поднимался. Дело не только в дешёвой рабочей силе, сказал Розен, а в китайском первенстве в области образования, приватизации, инфраструктуры, контроля над качеством, управления на среднем уровне и внедрения новых технологий. Так что сегодня Китай ест обед, приготовленный для Мексики, — заключил Розен, — и все из–за ее неспособности использовать свои успехи, чтобы начать более широкие реформы, а вовсе не из–за дешевизны китайского труда как такового». Если непонятно, переведу: из–за неудачи розничных реформ. Согласно отчету «Бизнес в 2005 году», открытие предприятия в Мексике занимает 58 дней по сравнению с 8 днями в Сингапуре и 9 днями в Турции. Регистрация собственности в Мексике занимает 74 дня, тогда как в США только 12. Налог на прибыль корпораций составляет 34%, что в два раза выше, чем в Китае.

В опубликованном в «Маккинси Куортерли» отчете «Не только дешевый труд» сообщалось, что с 2000 года, когда Китай вступил во Всемирную торговую организацию и начал извлекать выгоду из выравнивания мира, в Мексике закрылись сотни фабрик и работу на сборочных производствах потеряли 270 000 человек. В этом отчете Мексике и другим странам со средним уровнем экономического дохода, которые чувствуют конкурентное давление Китая, был дан главный совет: «Вместо того чтобы зацикливаться на потерянных рабочих местах, которые ушли в Китай, эти страны должны помнить о следующем экономическом факте: ни одна страна не может всегда оставаться самым дешевым производителем в мире — даже Китай рано или поздно потеряет этот титул. Вместо того чтобы бороться за низкооплачиваемые места у конвейера, Мексика и другие страны со средними показателями дохода должны сконцентрироваться на создании рабочих мест, которые создают более высокую добавочную стоимость. Только в том случае, если более производительные компании, занимающиеся более высокоценной деятельностью, займут место менее производительных, страны со средним уровнем дохода смогут и дальше идти по пути развития». Короче говоря, единственный для Мексики способ преуспеть, — это выработать стратегию розничных реформ, которая позволит ей обойти Китай не по дешевому труду, а по дорогим товарам и услугам. Потому что цель Китая — обогнать не Мексику, а Америку. Впрочем, для победы в этой гонке нужны неосязаемые вещи: сила воли и целеустремленность.

Невозможно постоянно повышать уровень жизни в плоском мире, если ваши конкуренты не только имеют правильный набор фундаментальных предпосылок, но и правильный набор «неосязаемостей». Китай хочет не только разбогатеть, он хочет могущества. Китай не только хочет научиться производит автомобили для концерна «Дженерал моторе», он хочет сам стать таким концерном и вывести «Дженерал моторе» из игры. Те, кто сомневается, пусть пообщаются с молодыми китайцами.

Процитирую Луиса Рубио, президента мексиканского Центра исследований и развития: «Чем больше у вас уверенности в себе, тем меньше комплексов и веры в мифы. Одной из самых замечательных вещей в начале 1990–х было то, что мексиканцы знали, на что они способны, и уверены, что могут достичь поставленной цели». К сожалению, за последние годы эта уверенность во многом выветрилась, ведь правительство остановило реформы. «Отсутствие уверенности заставляет страну раз за разом возвращаться в прошлое, — добавил Рубио. — Отсутствие веры в Мексику возвращает моих соотечественников к мысли, что США хотят ободрать Мексику до нитки». Именно поэтому подписание НАФТА было так важно для возрождения у мексиканцев веры в себя. «Подписание НАФТА научило мексиканцев думать о будущем и смотреть по сторонам, вместо того чтобы думать о прошлом и зацикливаться на себе. Но договор НАФТА рассматривался его создателями не как начало, а как конечный пункт. Он считался заключительной точкой в процессе экономических и политических реформ». К сожалению, добавил Рубио, «у Мексики так и не появилось стратегии движения вперед». Когда–то давно Уилл Роджерс сказал: «Даже если вы оказались на правильном пути, не сидите на месте, иначе вас переедут». Мир становится более плоским, и эта мудрость становится только справедливее. Мексика встала на правильный путь, начав с оптовых реформ, но затем, по многим осязаемым и неосязаемым причинам, розничные реформы захлебнулись, и она встала на месте. Чем дольше Мексика будет оставаться на этом месте, тем быстрее ее переедут. Впрочем, не ее одну.

Примечания:

1

Virtual Tax Room — виртуальная налоговая комната (англ.). Примеч. Автора.

12

Невмешательства в экономическую жизнь (фр.)