ГЛАВА 4. „НОВЫЙ ВЕК“

„Старый дом“ – такое прозвище дали независимые нефтяники „Стандард ойл“. Компания возвышалась как огромное величественное здание на нефтяной карте США, покрывая все своей тенью. В то время как за рубежом „Старый дом“ сталкивался с конкуренцией, в Соединенных Штатах он добился полной покорности; казалось неизбежным, что „Стандард“ в конце концов будет владеть всем и контролировать все. Однако на протяжении девяностых годов и первого десятилетия нового века господству „Старого дома“ был брошен серьезный вызов. Рыночная конъюнктура нефтяной индустрии находилась на пороге больших перемен. Почти в то же самое время и в географии нефтедобычи в Соединенных Штатах также произошли резкие перемены – появились новые американские конкуренты, бросившие вызов господству „Стандард“. Не только мир, но и сами Соединенные Штаты становились слишком велики даже для „Стандард ойл“

В конце девятнадцатого столетия спрос на искусственное освещение удовлетворялся преимущественно керосином, газом и свечами, если он вообще каким-либо образом удовлетворялся. Газ получался в результате переработки угля с помощью подручных средств или добывался на месторождениях природного газа и транспортировался к месту потребления. У всех этих трех источников света -керосина, газа и свечей – были серьезные недостатки: они коптили и нагревались, они поглощали кислород; и, кроме того, всегда существовала опасность возгорания. Именно поэтому многие здания, в том числе Гор-Холл и библиотека Гарвардского колледжа, не освещались совсем.

Господству керосина, газа и свечей оставалось совсем мало времени. Изобретатель Томас Алва Эдисон, среди крупнейших изобретений которого были мимеограф, биржевой телеграф, фонограф, зарядные батарейки и движущиеся изображения, обратился к проблеме электрического освещения в 1877 году. В течение следующих двух лет он создал лампу накаливания. Для него изобретательство было не хобби, а бизнесом. „Нам нужно разрабатывать вещи, имеющие коммерческую ценность – вот для чего эта лаборатория была создана, – написал он однажды. – Мы не можем поступать как старый немецкий профессор, который, пока у него был черный хлеб и пиво, мог потратить всю жизнь на то, чтобы изучать пушок на брюшке пчелы!“ Эдисон сразу же занялся проблемой коммерциализации своего очередного изобретения и в результате создал электроэнергетику как отрасль. До мельчайших подробностей он разработал систему цен за пользование электроэнергией с тем, чтобы повысить ее конкурентоспособность – и эта цена точно соответствовала плате за газ в городе, то есть 2, 25 доллара за тысячу кубических футов. Он построил демонстрационный макет в Нижнем Манхэттэне, в состав которого входил и Уолл-Стрит. В 1882 году, стоя в офисе банкира Дж. П. Моргана, он нажал рубильник, который привел в действие электростанцию, ознаменовав тем самым не просто создание новой индустрии, но и новой энергии, которой было суждено изменить мир. Электрический свет был ярче, от пользователя не требовалось никаких забот, и было очень трудно удержаться от использования его там, где это было возможно. К 1885 году использовалось 250 тысяч электрических лампочек, а к 1902 году – уже 18 миллионов. „Новые светильники“ работали теперь на электроэнергии, а не на керосине. Природный газ теперь использовался лишь для отопления и приготовления пищи, тогда как рынок керосина Соединенных Штатов, важнейший в нефтяном бизнесе, сужался и все больше ограничивался сельскими районами Америки.

Новое изобретение также быстро распространилось и в Европе. В 1882 году система электрического освещения была установлена на станции лондонского метро Холборн-Вайэдакт. Электричество и электроэнергетика настолько быстро распространились в Берлине, что этот город стали называть Электрополис. Внедрение электричества в Лондоне носило менее упорядоченный характер. В начале двадцатого столетия Лондон обслуживался шестьюдесятью пятью различными электрическими компаниями коммунального хозяйства. „Лондонцы, которые могли позволить себе электричество, разогревали себе поутру тосты, используя электроэнергию, поставляемую одним поставщиком, освещали свои офисы электроэнергией от другого, посещали партнеров, офис которых находится в соседнем здании, энергия для которого поставлялась третьей компанией, а шли домой по улицам, за освещение которых отвечал уже совершенно другой поставщик“.

Тем, кто пользовался электричеством, оно давало большие удобства. Но его быстрое развитие представляло собой серьезную угрозу нефтяной индустрии и, в особенности „Старому дому“. Какое будущее могло ожидать „Стандард ойл“, вложившую огромные деньги в нефтедобычу, нефтеперерабатывающие предприятия, трубопроводы, нефтехранилища и сеть распространения, если она потеряла бы свой основной рынок, а именно осветительные системы2?

Однако, тогда как один рынок был на грани исчезновения, другой только появлялся – а это были „самодвижущиеся экипажи“, известные также под названием автомобиль. Некоторые из этих экипажей передвигались с помощью двигателя внутреннего сгорания, в котором направленный взрыв бензина преобразовывался в движущую силу. Это было шумное, небезопасное и столь же ненадежное средство передвижения, но экипажи на двигателях внутреннего сгорания завоевали признание в Европе после пробега Париж – Бордо – Париж в 1895 году, в ходе которого была достигнута замечательная по тем временам скорость в пятнадцатьмиль в час. На следующий год в Наррагэнсетте, штат Род-Айленд, были проведены первые автомобильные гонки на специальном треке. Они были столь медленны и скучны, что уже тогда впервые послышался крик: „Садитесь на лошадь!“

Тем не менее в Соединенных Штатах, а также и в Европе, самодвижущийся экипаж сразу же завладел умами предприимчивых изобретателей. Одним из них был главный инженер „Эдисон Иллуминэйтинг Компани“ из Детройта, который бросил работу, чтобы заняться проектированием, производством и сбытом приводимого в движение бензином экипажа, который он назвал собственным именем -“Форд“. Первый автомобиль Генри Форда был продан одному человеку, который в свою очередь перепродал его другому, некоему Э. У. Холлу, который признался Форду, что „заболел лихорадкой самодвижущегося экипажа“. Холл заслужил себе почетное место в сердцах всех последующих автомобилистов как первый зарегистрированный покупатель подержанного автомобиля.

К 1905 году автомобиль на бензиновом двигателе победил своих конкурентов на рынке самодвижущихся средств передвижения – паровых и электрических – и добился полного господства. Однако, все еще оставались сомнения в отношении прочности и надежности автомобиля. Эти вопросы были похоронены раз и навсегда во время землетрясения в Сан-Франциско в 1906 году. Две сотни частных автомобилей были мобилизованы на спасательные работы, причем в качестве топлива было использовано пятнадцать тысяч галлонов бензина, пожертвованных „Стандард ойл“. „До катастрофы я относился к автомобилю скептически, – говорил исполнявший обязанности начальника пожарной службы Сан-Франциско, который командовал группой из трех автомобилей во время их круглосуточного дежурства, – но теперь целиком и полностью на их стороне“. В том же году один из ведущих журналистов писал, что автомобиль „отныне больше не тема для шутников, и уже редко приходится слышать издевательское выражение: „Сядь на лошадь!“ Более того, автомобиль превратился в символ высокого социального положения. „Автомобиль – это идол современности, – говорил другой писатель. -Человек, владеющий автомобилем, помимо радости путешествия, завоевывает еще и восхищение толпы пешеходов, а… для женщин он – бог“. Рост автомобильной промышленности был феноменальным. Количество зарегистрированных автомобилей в Соединенных Штатах выросло с 8 тысяч в 1900 году до 902 тысяч в 1912-м. Еще через десятилетие автомобиль перестал быть новшеством и превратился в привычное явление, изменившее обличив и нравы современного общества. И все это базировалось на нефти.

До этого бензин представлял собой побочный продукт нефтепереработки, имевший ограниченное применение в качестве растворителя и топлива для печей – и только. В 1892 году нефтепромышленник поздравлял себя, если ему удавалось продать бензин более, чем за два цента за галлон. Ситуация изменилась с появлением автомобиля, и ценность бензина значительно повысилась. Помимо бензина, успешно развивался новый рынок мазута для котельных на промышленных предприятиях, поездах и кораблях. Однако даже когда тревожный вопрос о будущих рынках нефти был быстро решен, люди стали с растущим пессимизмом задавать Другой вопрос: как же снабжать эти бурно развивающиеся рынки? Очевидно, что Пенсильванские месторождения истощались. Месторождение Лайма в Огайо и Индиане оказалось недостаточным. Удастся ли обнаружить новые месторождения? И где? И кто будет их контролировать?

Господство „Стандард“ в нефтяной индустрии стало ослабевать еще до конца девятнадцатого столетия. Некоторые компании, занимавшиеся добычей и поставками нефти, смогли в конце концов избежать тисков треста, стремившегося вобрать в себя все нефтяные месторождения, трубопроводы и нефтеперерабатывающие предприятия и добиться определенной доли реальной самостоятельности. В начале девяностых годов группа независимых нефтепромышленников Пенсильвании организовала „Продюсере энд Рефайнерс ойл компани“, куда вошли как нефтедобывающие, так и нефтеперерабатывающие предприятия. Сознавая, что у них нет никаких шансов противостоять „Старому дому“, если они не смогут доставлять нефть, добытую в Нефтяном районе, к морскому побережью по конкурентоспособным ценам, они приступили к строительству своего собственного трубопровода. Рабочие-строители были вынуждены отбивать вооруженные нападения железнодорожников, которые к тому же использовали в качестве оружия пар, кипяток и раскаленные угли из топок локомотивов. Это напоминало руку „Стандард ойл“. Тем не менее трубопровод был все-таки построен.

В 1895 году ряд независимых компаний организовал „Пьюр ойл компани“, основной целью которой был сбыт нефти на Восточном Побережье и за океаном. „Пьюр ойл“ была основана как трест, а доверенные лица были охарактеризованы как „борцы за независимость“. „Стандард ойл“, по своему обыкновению, упорно старалась скупить акции для установления контроля над отдельными членами „Пьюр“, но, хотя подчас она была на волосок от того, чтобы добиться своей цели, это ей так и не удалось. Спустя несколько лет „Пьюр“ превратилась в полностью интегрированную компанию, имевшую значительные рынки сбыта. Хотя „Пьюр“, по сравнению с огромной „Стандард ойл“, была слишком маленькой, но независимые нефтепромышленники, по крайней мере, смогли реализовать свою мечту: им удалось бросить вызов „Стандард ойл“ и отгородиться от нее. А „Стандард ойл“, хотя и против своей воли, была вынуждена свыкнуться с неприятной действительностью, а именно – со значительной по объемам и длительной по времени конкуренцией на внутреннем рынке4.

Но „Пьюр“ базировалась исключительно в Пенсильвании. Согласно общепринятому мнению, нефть была чем-то характерным лишь для востока Соединенных Штатов, а потому трудно было избежать пессимизма по поводу того, откуда взять новые запасы. Однако новые месторождения были открыты гораздо западнее, в глубине континента – в Колорадо и Канзасе.

Еще дальше на запад, за Скалистыми горами, лежала Калифорния. Выступления битума на поверхность подсказывали, что где-то здесь должна быть нефть. Широко разрекламированный бум разразился к северу от Лос-Анджелеса в 1860-х годах. Авторитетный йельский профессор Бенджамин Силлимэн-младший, который в пятидесятые годы, благословил предприятие Джорджа Биссела и полковника Дрейка, будучи всегда заинтересованным в дополнительной работе, стал консультантом различных калифорнийских предприятий. Он не скрывал своего энтузиазма. Об одном ранчо он писал, что его ценность состоит в „почти сказочных запасах с самой лучшей нефти“, а о другом, что „количество нефти, которое здесь можно добывать, почти безгранично“. Однако исследование, проведенное Силли-мэном, не было исчерпывающими в точном значении этого слова. Если некоторыеучастки, о которых он вынес свое суждение, он посетил лично, то другие он видел из окна дилижанса, когда ехал в Лос-Анджелес, а на одном из участков он и вовсе не был. Результаты его анализов показали столь высокое содержание керосина потому, что образец, который он исследовал, был пропитан первоклассным пенсильванским керосином с полки магазина в южной Калифорнии. Лос-Анджелесский бум закончился фиаско в конце шестидесятых годов, значительно повредив перспективам нефтедобычи в Калифорнии. Репутация же профессора Силлимэна пострадала еще больше. Унижение и позор были столь велики, что Силлимэн, до того – одна из крупнейших фигур в американской науке, был вынужден отказаться от должности профессора химии в Йельском университете.

Однако лишь десятилетие или около того спустя Силлимэн был оправдан. Добыча нефти в умеренных количествах началась в районах, которые он в свое время превозносил – в графстве Вентура и на северной оконечности долины Сан-Фернандо, к северу от Лос-Анджелеса, население которого в то время составляло всего восемь тысяч человек. На каком-то этапе широко распространились страхи, что, благодаря отмене таможенной пошлины на импортную нефть, эта очень дешевая заграничная нефть хлынет в Калифорнию, что приведет к удушению местной калифорнийской нефтедобычи. Но в результате политических интриг таможенный тариф на зарубежную нефть не был уменьшен, а, наоборот, почти удвоился. В начале девятностых годов было обнаружено первое крупное месторождение – лос-анджелесское, а затем были разведаны крупные месторождения в калифорнийской долине Сан-Хоакин. Рост добычи в Калифорнии был стремителен – с 470 тысяч баррелей в 1893 году до 24 миллионов баррелей – в 1903-м, и в течение следующих почти двенадцати лет Калифорния лидировала по объемам добычи нефти в стране. В 1910 году объем добычи здесь составил 73 миллиона баррелей, что превышало аналогичные показатели любой зарубежной страны и составляло 22 процента от мирового объема добычи.

Ведущей нефтедобывающей компанией Калифорнии была „Юнион ойл“ (ныне „Юнокал“), единственная крупная американская корпорация, помимо „Стандард ойл“, которой удалось сохранить независимость, начиная с 1890 года, и остаться крупной интегрированной нефтяной компанией. „Юнион“ и другие более мелкие калифорнийские компании доброжелательно относились к профессиональным геологам, что значительно выделяло их на фоне компаний, существовавших в других частях страны. И действительно, первые геологи-нефтяники в Соединенных Штатах появились именно в Калифорнии. С 1900 по 1911 год в различных калифорнийских компаниях работали сорок геологов и инженеров-геологов, что, возможно, превышало общее число геологов, работавших в нефтяной индустрии во всех остальных Соединенных Штатах вместе взятых или в любой другой части земного шара. Хотя „Юнион ойл“ и избежала удушающих объятий „Стандард“, тем не менее последняя прибрала к своим рукам большую часть сбыта и распределения нефти на Западе. В 1907 году уже в качестве „Стандард ойл оф Калифорния“, компания начала непосредственно заниматься нефтедобычей. Хотя Калифорния и оказалось на рубеже веков крупной нефтяной провинцией, она все еще была далека от остальной части страны, изолирована, ее рынки находились в Азии, а не к востоку от Скалистых гор, где проживало большинство населения Соединенных Штатов. С точки зрения бизнеса, с таким же успехом Калифорнию можно было считать иноcранным государством. Источник утоления растущей нефтяной жажды остальной части Соединенных Штатов приходилось искать где-то в другом месте

Патилло Хиггинс – однорукий механик и торговец пиломатериалами, человек, не получивший образования, но восполнивший этот недостаток самообразованием – был по-настоящему одержим одной идеей. Он был убежден, что нефть можно найти под холмом, возвышавшемся над плоской прибрежной равниной рядом с маленьким городком Бомонт, что на юго-востоке Техаса – примерно в девятнадцати милях в глубь побережья от Порт-Артура на озере Сабин-Лейк, соединявшемся с Мексиканским заливом. Впервые эта идея пришла ему в голову, когда он организовал для учеников своей баптистской воскресной школы прогулку на холм. Он наткнулся там на полдюжины источников, в которых пузырился газ. Хиггинс воткнул прут в землю и поджег выходивший газ. Детей это чрезвычайно увлекло, Хиггинс же был озадачен и заинтригован. Холм, на котором паслись дикие быки, назывался Спиндлтоп, потому что, как говорили, на нем росло дерево, имевшее форму перевернутого конуса. Хиггинс же прозвал этот холм Биг-Хилл, и никак не мог выбросить его из головы. Позднее он говорил, что извлеченные им из источников мелкие обломки породы и натолкнули его на мысль о существовании здесь нефтяного месторождения. Он так никогда и не смог объяснить, что же именно показалось ему необычным в обломках породы. Но это что-то тем не менее существовало.

Полностью уверенный в том, что в районе Биг-Хилл находится нефть, Хиггинс заказал книгу по геологии и жадно ее прочел. В 1892 году он организовал „Глэдис Сити ойл, гэс энд мэнюфэкчеринг компани“, назвав ее в честь одной из маленьких девочек – учениц его воскресной школы. У новой компании был внушительный логотип – очертания двух дюжин нефтяных резервуаров, дымящие трубы, дюжины заводов и несколько кирпичных зданий, но усилия компании так ничем и не завершились. Дальнейшие самостоятельные попытки Хиггинса также ничего не дали.

Кое– где в Техасе уже зарождалась нефтедобыча в небольших масштабах. Отцы одного маленького городка под названием Корсикана пришли к заключению, что все их надежды на развитие добычи в коммерческих масштабах пойдут прахом из-за отсутствия воды. Они организовали компанию по добыче воды и начали бурение в 1893 году К своей досаде они обнаружили нефть. Однако вскоре досада уступила место радостному возбуждению, объемы буровых работ выросли, и, таким образом, было положено начало развитию техасской нефтяной индустрии. В Корсикане для добычи нефти был применен новый, более эффективный метод бурения -вращательное бурение, заимствованное из арсенала бурильщиков, занимавшихся добычей воды. Но в Корсикане было лишь небольшое месторождение – к 1900 году объемы добычи составили здесь лишь 2300 баррелей в день. Тем временем в Бомонте Патилло Хиггинс так и не отказался от своей мечты и упорно продолжал разведку нефтяного потенциала месторождения Спиндлтоп. Множество геологов прибывало в Бомонт на поезде, они знакомились с изыскательскими работами и называли сообщения Хиггинса чепухой. Один из членов Техасскогогеологического общества пошел дальше и опубликовал в 1898 года статью, в которой предупреждал потенциальных инвесторов от вложений в реализацию мечтаний Хиггинса. Хиггинс не отступил. Он набрал газ, выходивший из источников на поверхности холма, в пару банок из-под керосина емкостью по пять галлонов и использовал его в качестве топлива для ламп домашнего освещения. По словам соседей, он был близок к помешательству. Но Хиггинс не сдавался

В последнем порыве отчаяния он поместил в журнале объявление, предлагавшее кому-либо ведение буровых работ. Он получил лишь один ответ – от капитана Антони Ф. Лукаса. Уроженец Далматинского побережья Австро-Венгерской империи, Лукас получил диплом инженера и поступил на службу в австрийский военно-морской флот, а затем эмигрировал в Соединенные Штаты. У него был значительный опыт исследования таких геологических структур, которые были известны как соляные купола, в поисках одновременно соли и серы. А Биг-Хилл как раз и был соляным куполом.

Лукас и Хиггинс заключили сделку, и в 1899 году капитан приступил к проведению буровых работ. Первые его попытки не дали результата. Профессиональные геологи поднимали все это предприятие на смех. Они говорили ему, что он попусту тратит время и деньги. Не было никаких шансов, что соляной купол содержит нефть. Капитан Лукас был не в состоянии никого убедить – то, что профессионалы отвергали эти, как он их сам называл, „мечты“, заметно обескуражило его и поколебало уверенность в удачном завершении дела. Деньги его были на исходе, и для того, чтобы продолжать работы, ему были необходимы дополнительные средства. Он обратился к „Стандард ойл“, но вернулся с пустыми руками.

Когда идти больше уже было некуда, Лукас отправился в Питтсбург, в „Гаффи энд Гейли“ – самую успешную в стране фирму, занимавшуюся крайне рискованными предприятиями. Это была его последняя надежда. В девяностые годы Джеймс Гаффи и Джон Гейли прославились разработкой первого крупного нефтяного месторождения в глубине континента – в Канзасе, которое они впоследствии продали „Стандард ойл“. Гейли был настоящим авантюристом, разведчиком. „Нефть околдовала Джона Гейли“, – отзывался о нем впоследствии один его коллега. И правда, Джон Гейли отличался редкостной способностью находить нефть. Хотя он прилежно штудировал модные в то время геологические теории и старался применять их на практике, тем не менее, по мнению некоторых его современников, у него был в буквальном смысле слова нюх на нефть. Обычно тихий и сдержанный, он был неутомимым „охотником“, которого ничем остановить было нельзя. Поиск сокровища значил для него гораздо больше, чем само сокровище. По его собственному признанию, единственным геологом, который мог с уверенностью сказать, где найти нефть, был „доктор Бур“.

Джеймс Гаффи был более яркой личностью. Когда-то он был председателем Демократической партии, одевался как Буффало Билл и даже носил длинные светлые волосы, ниспадавшие на плечи из-под широкополой черной шляпы. „Пример общепринятого представления об американцах“, – сказал о нем один из посетивших его британцев. В одной современной ему американской публикации на нефтяную тематику Гаффи представлен несколько иначе: „Напор и натиск отличали его образ действий с самого начала, и он ни прежде, ни теперь не довольствовался поездкой на почтовом поезде, если к его услугам был экспресс“. Гаффи был промышленником и дельцом, занимающимся организацией различных предприятий. В данном случае он заключил с Лукасом соглашение на очень тяжелых условиях: в обмен на финансовую помощь со стороны „Гаффи энд Гейли“ капитан Лукас мог получить лишь одну восьмую от стоимости сделки. Что же касается Хиггинса, то ему от „Гаффи энд Гейли“ не причиталось ничего, с сожалением заявлял Гаффи. Если Лукас был так сентиментален, и если ему того хотелось, то он мог поделиться своей долей с Хиггинсом.

Джон Гейли отправился в Бомонт на разведку. В качестве площадки для бурения он выбрал место, расположенное рядом с небольшими источниками с выходами газа, которые в свое время обнаружил Патилло Хиггинс. Для того, чтобы отметить место, он вбил в землю столб. Так как капитана Лукаса в тот момент в городе не было – он занимался набором буровиков, – то Гейли сказал миссис Лукас: „Передайте этому вашему капитану, что первую скважину нужно заложить прямо здесь. И скажите ему: я уверен, что он найдет здесь самое крупное месторождение нефти после бакинского“6.

Буровые работы были начаты осенью 1900 года с использованием методов роторного бурения, впервые опробованных в Корсикане. Жители городка Бомонт почти целиком придерживались мнения, что Лукас и его команда, как и Патилло Хиггинс, совершенно свихнулись, и вряд ли достойны внимания. Почти единственными жителями городка, приходившими взглянуть на ход работ, были мальчишки, занимавшиеся охотой на кроликов. Буровики с трудом продирались через сотни футов песка, в котором увязли все предыдущие попытки. На глубине 880 футов показалась нефть. Капитан Лукас взволнованно спросил старшего бурового мастера Эла Хэмилла, какой мощности может быть данная скважина. „Пятьдесят баррелей в день, запросто“, – ответил Хэ-милл, который знал, что скважины в Корсикане могут давать до двадцати пяти баррелей в день.

На Рождество буровики отдыхали и возобновили свою утомительную работу под Новый, 1901-й, год. 10 января случилось незабываемое событие: из скважины с большой силой начала бить грязь. В течение нескольких секунд бурильная колонна весом шесть тонн была катапультирована с поверхности земли выше буровой вышки, пробив верхушку и разлетевшись на части на большой высоте. Затем снова воцарилась тишина. Буровики, попрятавшиеся было от страха и не понимавшие, свидетелями чего они только что стали, подкрались к вышке и перед ними предстала ужасающая картина: от вышки практически ничего не осталось, земля вокруг нее была усеяна обломками и покрыта слоем грязи глубиной в шесть дюймов. Едва они начали разбирать обломки, из скважины вновь началось извержение грязи, сначала сопровождавшееся громом, напоминавшим пушечный выстрел, а затем – долгим оглушительным ревом. Из скважины пошел газ, а потом начала извергаться нефть, зеленая и тяжелая, выталкивая в небо камни на высоту сотен футов. Она фонтанировала все более мощным потоком, достигая высоты, вдвое превосходившей высоту вышки, а затем падала на землю.

Капитан Лукас был в городе, когда услышал новости. Он устремился к холму на своей пролетке, едва не загнав лошадей. Въехав на холм, он вывалился из пролетки и скатился на землю. Поднявшись на ноги, едва отдышавшийся Лукас побежал к вышке: „Эл! Эл! Что это?“ – кричал он сквозь грохот. „Нефть, капитан! – отвечал Хэмилл. – Нефть, в каждой капле“. – „Слава Богу, – сказал Лукас, – слава Богу“. Скважина, получившая наименование „Лукас-1“, давала не пятьдесят баррелей в день, а целых семьдесят пять тысяч баррелей. В Бомонте отчетливо слышался рев; некоторые жители считали, что наступил конец света. Это было нечто прежде невиданное – за исключением разве что „нефтяных фонтанов“ Баку. В Соединенных Штатах это явление получило название „gusher“ (скважина, фонтанирующая с очень высоким давлением). Новость об этом всколыхнула всю страну, а вскоре и весь мир. Начался техасский нефтяной бум.

Далее последовало нечто невообразимое. Сразу же началась бешеная драка за право аренды, и некоторые участки продавались и перепродавались по все более недостижимым ценам. Одна женщина, промышлявшая сбором мусора, была ошарашена тем, что за принадлежавший ей большой выгон ей предложили ни много ни мало – 35 тысяч долларов. Вскоре земля, которая еще за два года до того была куплена по цене менее 10 долларов за акр, стоила уже 900 тысяч долларов за акр. Большинство участков продавалось и перепродавалось по одной маленькой, полной искажений карте, настоящие названия на которой к тому же были напечатаны неясно. Городок оказался забит желающими купить участки, просто жаждавшими разбогатеть, посредниками и рабочими-нефтяниками. Каждый новый прибывающий поезд выгружал все новые толпы тех, кого влекла мечта о несметном богатстве, воплощением которого им представлялся бьющий из-под земли фонтан темной жидкости. Лишь в одно из воскресений экскурсионные поезда высадили в Бомонте около 15 тысяч человек, которые пешком, через грязь и липкий ил потащились на холм лишь для того, чтобы увидеть это новое чудо света. Сообщалось, что свыше 16 тысяч человек уже жило на самом холме в палатках. На протяжении всего нескольких месяцев население Бомонта выросло с 10 до 50 тысяч.

Палатки, навесы, хижины, салуны, игорные и публичные дома – все это появилось в Бомонте, чтобы удовлетворить самые разнообразные запросы жаждущей публики. По некоторым оценкам, Бомонт выпивал половину всего виски, потреблявшегося в Техасе в эти первые месяцы нефтяной лихорадки. Любимым времяпрепровождением были драки. За ночь случалось два или три убийства, а иногда больше. Однажды из местной речки было выловлено шестнадцать тел жертв ночных разборок с перерезанным горлом. Одним из самых популярных развлечений в салунах стало делать ставки на то, сколько времени потребуется гремучей змее, чтобы съесть птичку, которую пустили в ее клетку. Еще более популярными были проститутки, которыми теперь Бомонт прямо кишел, а имена некоторых бомонтских дам – Хейзел Хоук, Мёртл Беллвю и Джесси Джордж – стали легендарными. В цирюльнях людям приходилось выстаивать в очередях по часу, чтобы, заплатив четверть доллара, помыться в грязной лохани. Люди не хотели терять время, когда нужно было заниматься нефтяным бизнесом, поэтому места в начале очередей к уличным удобствам шли ни много ни мало по доллару. Кое-кто зарабатывал по сорок или пятьдесят Долларов в день, стоя в очереди и продавая места тем, у кого не было времени ждать.

Разумеется, проигравших было гораздо больше, чем выигравших, бесконечные мошенничества подтверждали правило, что деньги быстро меняют хозяев. Число продавцов акций по меньшей мере сомнительной стоимости было столь велико, что Спиндлтоп для некоторых стал известен под названием „Свиндлтоп“ [Прим. пер. Игра слов: spindle – веретено и swindle – надувательство].

Некая предсказательница судьбы по имени мадам Ла Монт стала сообщать своим клиентам, где могут забить новые нефтяные фонтаны, завоевав тем самым огромную популярность. Еще лучше дела шли у „парня с рентгеновскими глазами“, который был в состоянии видеть сквозь землю и находить нефть. Компания, занимавшаяся раскруткой талантливого юноши, продала тысячи своих акций.

Через несколько месяцев на холме было уже 214 скважин, владельцами которых были как минимум сотня различных компаний, в том числе одна, носившая имя „Янг Лейдиз ойл компани“ [Прим. пер. Young Ladies Oil Company – буквально: „Нефтяная компания молоденьких девушек“].

Некоторые из этих компаний проводили буровые работы на участках размером с почтовую марку, достаточных для установки лишь одной вышки. По мере того, как все скважины Спиндлтопа продолжали работать, насыщение рынка нефтью наступило очень скоро. К середине лета 1901 года цена нефти упала до трех центов за баррель (для сравнения кружка воды стоила пять центов) и это стало своего рода лебединой песней изначально столь богатого месторождения в районе холма Биг-Хилл, открытого Патилло Хиггинсом.

Никто так не нуждался в рынках сбыта для своей нефти, как Джеймс Гаффи, который владел крупнейшими нефтеносными участками на Спиндлтопе. Но он совершенно не хотел оказаться проглоченным „Стандард ойл“, поэтому ему были нужны другие клиенты. Вскоре он нашел одного, притом очень крупного. Среди тех, кого новости со Спиндлтопа буквально наэлектризовали, был и некий олдермен города Лондона, следующий по рангу за лордом-мэром Лондона, по имени сэр Маркус Сэмюель. Он лишь недавно переименовал свою быстро растущую компанию в „Шелл Транспорт энд Трейдинг“ – снова, как и в случае с именами его танкеров, в честь своего отца, в прошлом торговца морскими раковинами. Теперь Сэмюель и его компания „Шелл“, зависевшие до того лишь от российской нефтедобычи, рассматривали техасское месторождение как средство заполучить доступ к нефти, которую можно было бы напрямую экспортировать в Европу. Такое приобретение усилило бы позиции Сэмюеля по отношению к конкурентам. Внимание Маркуса Сэмюеля приковывал также еще один факт: сырая нефть, добытая в Техасе, будучи плохим сырьем для осветительных систем, тем не менее очень хорошо подходила для использования в качестве топлива для судов. У него была всепоглощающая страсть: осуществить перевод судов с угольного топлива на нефть – его нефть. Еще в 1901 году он гордо заявил, что его компания „может с полным основанием претендовать на звание пионера потребления жидкого топлива в открытом океане“.

Поэтому, когда новости со Спиндлтопа достигли Лондона, „Шелл“ немедленно предприняло отчаянные и комические усилия, чтобы сначала найти, где же все-таки находится этот Бомонт (в атласе, имевшемся в офисе, его найти не удалось), а затем, чтобы установить связь с Гаффи. Никто из сотрудников „Шелл“ никогда ничего о Гаффи не слышал, и тут потребовалось целое расследование. Гаффи же, со своей стороны, позволил себе никогда ранее не слышать о „Шелл“, что для Лондона было настоящим оскорблением, и потребовалось еще множество телеграмм и писем, подтверждавших, что „Шелл“ представляет собой крупную фирму, вторую по размерам нефтяную компанию в мире, и „наиболее опасного противника „Стандард ойл“. Тем временем информация о том, что танкеры „Стандард ойл“ регулярно заполняются в Порт-Артуре нефтью, добытой на Спиндлтопе, только увеличила стремление „Шелл“ действовать быстро. Сэмюель отправил в Новый Свет своего двоюродного брата – сначала в Нью-Йорк, затем в Питтсбург, а потом и в Бомонт -для того чтобы добиться заключения контракта с никому не известным Гаффи. Переговоры велись в спешке. „Шелл“ не проводила никакого независимого геологического исследования, она даже не потрудилась нанять американского адвоката для того, чтобы проверить текст окончательного контракта. Однажды посланному в Америку двоюродному брату Сэмюеля пришлось даже купить настенную карту мира, чтобы рассказать Гаффи о деятельности „Шелл“ в других странах. После поездки и переговоров с Гаффи кузен сообщил Сэмюелю в Лондон, что в одном можно быть полностью уверенным – в том, что „ничто не предвещает возможности срыва поставок“. Единственное, о чем оставалось беспокоиться, это о чрезмерной добыче.

В июне 1901 года, спустя лишь полгода после того, как на Спиндлтопе забил первый нефтяной фонтан, обе компании завершили переговоры и подписали контракт. Согласно достигнутому соглашению, в течение следующих двадцати лет „Шелл“ обязывалась закупать как минимум половину добытой Гаффи нефти по гарантированной цене в двадцать пять центов за баррель – т.е. почти 15 миллионов баррелей. Она могла закупать и больше, если бы того пожелала. Обеим сторонам казалось, что заключена сделка века. Маркус Сэмюель заказал срочную постройку четырех новых танкеров для того, чтобы закрепить еще одну свою грандиозную удачу – получение доступа к техасской нефти.

Спиндлтопу было суждено перекроить карту нефтяной индустрии и за счет своих огромных запасов сдвинуть центр тяжести американских нефтяных резервов из Пенсильвании и с Аппалачей – на Юго-Запад. Спиндлтоп также помог открыть один из главных рынков двадцатого столетия, развитию которого так способствовал Маркус Сэмюель – рынок нефтяного топлива. Последнее, однако, произошло скорее по случайности, чем преднамеренно: техасская нефть была такого низкого качества, что с помощью применявшихся в то время технологических процессов нефтеочистки керосин из нее получить было нельзя. Поэтому ее и использовали преимущественно не для освещения, а для отопления, а также в качестве горючего для двигателей. Множество промышленных предприятий Техаса почти немедленно перешло с угля на нефть. Если на железной дороге в Санта-Фе в 1901 году был лишь один локомотив на мазутном топливе, то к 1905 году их стало 227. Пароходные компании также поспешили заменить угль на нефть. Все эти изменения произошли, благодаря появлению спиндлтопской нефти, и указывали на крупный сдвиг в промышленности в целом.

Спиндлтоп также стал тренировочным полигоном для нефтедобывающей промышленности Юго-Запада. Городские и сельские парни, подсобные рабочие с ранчо, постигали здесь науку нефтяного бизнеса. На холме даже зародился новый язык, потому что именно на Спиндлтопе „well borer“ (бурильщик колодцев) превратился в „driller“ (буровика), квалифицированный рабочий стал называться „roughneck“ (рабочий на нефтепромыле), а недостаточно квалифицированный рабочий – „roustabout“ (подсобный рабочий). Испытывавший недостаток наличных средств („shoestringer“) мог пустить на ветер свою скважину, поделившись со своей командой, с землевладельцем, с снабженцем, владельцем меблированных комнат, хозяином своего любимого салуна и если надо, то также и с наиболее понравившейся мадам.

Буму, имевшему место на Спиндлтопе, со всеми сопутствующими излишествами, неистовством и безумием, было суждено повториться на Юго-Западе множество раз в течение последующих нескольких лет, начиная с того момента, когда на техасском и луизианском побережье Мексиканского залива также были обнаружены соляные купола. Но вскоре новые месторождения, сходные по размерам с уже упомянутыми нефтепромыслами на побережье Мексиканского залива, были обнаружены также и в Оклахоме. Крупнейшим из оклахомских месторождений стало обнаруженное в 1905 году месторождение Гленн-Пул, около Талсы. Кроме того, нефть была обнаружена в Луизиане. Тем временем владельцы ранчо, расположенных в Северном Техасе, производили буровые работы в поисках воды и наткнулись на нефть, что вызвало к жизни еще один бум. Однако Оклахома, а не Техас, стала крупнейшим районом нефтедобычи, обеспечивавшим в 1906 году свыше половины общего объема нефтедобычи в регионе. И лишь в 1928 году Техасу удалось возвратить себе лидирующее положение, которое он продолжает сохранять в Соединенных Штатах и поныне.

Джеймс Гаффи, оказавший поддержку Лукасу, стал для всей страны олицетворением мгновенного обогащения: говорили, что ему суждено стать новым Рокфеллером. Так, по крайней мере, казалось. Возможно, что Гаффи, со свой стороны, даже поверил в это на какое-то мгновение. Все-таки это он заключил крупнейшую в мире нефтяную сделку с Маркусом Сэмюелем из „Шелл“ сроком на двадцать лет. Но уже в середине 1902 года, спустя лишь полтора года после обнаружения нефти на Спиндлтопе, у Гаффи и его компании возникли серьезные трудности. Подземное давление на Спиндлтопе резко упало вследствие чрезмерной добычи и в особенности из-за работы всех этих вышек на крошечных участках. Соответственно, упали и объемы нефтедобычи на Биг-Хилле. Но у „Гаффи Петролеум“ существовали также проблемы внутреннего свойства: Джеймс Гаффи был учредителем, а не менеджером. Как менеджер он был столь же плох, что и качество добываемой им нефти.

Возникшая ситуация сильно встревожила питтсбургских банкиров, предоставивших первоначальный капитал для поддержки Гаффи и капитана Лукаса. Этими банкирами были братья Меллоны – Эндрю и Ричард. Их отец, судья Томас Меллон, передал семейный банк в управление Эндрю, когда тому было лишь двадцать шесть лет. Братья превратили „Меллон энд Сане“ в один из крупнейших банков страны, сыгравший ведущую роль в промышленном развитии Америки в девятнадцатом столетии. Оба брата испытывали особое чувство восхищения и уважения по отношению к Джону Гейли – партнеру Гаффи. Отец Гейли и их отец, Томас Меллон будучи еще мальчишками, прибыли в Америку из Ирландии на одном корабле. Братья знали, что Джон Гейли был крупнейшим разведчиком нефтяных месторождений, хотя их и беспокоила его беспечность в финансовых вопросах. В 1900 году Гаффи, партнеру Гейли, удалось убедить Меллонов вложить триста тысяч долларов в проведение изыскательских работ на Спиндлтопе и потратить еще несколько миллионов долларов на то, чтобы поставить нефтедобычу на Спиндлтопе на промышленную основу. Теперь, в 1902 году, спустя лишь несколько месяцев с тех пор, как напор нефти на Спиндлтопе упал, Меллоны опасались, что Гаффи потеряет не только их собственные средства, но также и средства других инвесторов, которых им удалось привлечь к сделке.

По их мнению, разрешить проблему мог их племянник Уильям Меллон, который был моложе братьев всего лет на десять. На Уильяма можно было положиться. В возрасте девятнадцати лет он прослышал, что в городке под названием Экономи, около Питтсбурга, обнаружена нефть. Дух нефти и деловой азарт захватили его, и он с головой бросился в водоворот нефтяного бизнеса. В течение последующих нескольких лет он обошел все Аппалачи в поисках нефти и нашел ее. Однажды он ввел в эксплуатацию скважину мощностью в тысячу баррелей в день прямо на кладбище рядом с церковью. Церковь изрядно на этом заработала.

Уильям знал, что это лихорадка. „Для большинства нефтепромышленников, -вспоминал он впоследствии, – нефтяной бизнес был больше похож на эпическую карточную игру, в которой азарт стоил больше, чем крупные ставки… Никто из нас не был в состоянии остановиться, вывести свои деньги из нефтедобычи и отправиться домой. Каждая новая пробуренная скважина – неважно, насколько успешной она оказывалась – сама по себе была поводом для бурения следующей“. Но дядя Эндрю внушил ему, что так серьезные дела не делаются. Наоборот, надо добиваться интеграции – контроля за работой на каждом ее этапе. „Единственный способ добиться успеха в нефтяном бизнесе, -говорил Эндрю, – состоит в развитии его по всей технологической цепочке: нужно объединить в одной компании добычу сырой нефти, ее очистку, производство нефтепродуктов и их сбыт“. Любой другой способ неизбежно приведет в лапы „Стандард ойл“.

Уильям поступал так, как советовал ему дядя. Несмотря на сопротивление со стороны „Стандард ойл“ и Пенсильванской железной дороги, он создал интегрированную нефтяную компанию, в рамках которой были объединены нефтедобыча на западе Пенсильвании, нефтепереработка в обоих концах штата, транспортировка по собственному трубопроводу и продажа в Европу через Филадельфию. В 1893 году компания Меллонов отправляла за рубеж, по различным оценкам, 10 процентов от всего объема нефтяного экспорта Соединенных Штатов, а в ее хранилищах находился миллион баррелей. Затем „Стандард ойл“ предложила выкупить компанию у Меллонов. Они не были сентиментальны; они создавали предприятия, а затем продавали их и переходили к чему-либо иному, а тут как раз настало время окупить деньги, вложенные в нефтяную компанию. Меллоны выручили от продажи значительную сумму денег. Уильям занялся развитием трамвайного бизнеса, посчитав, что с нефтью покончено навсегда. Теперь же, семь лет спустя, в возрасте всего двадцати семи лет, Уильям понял, что был не прав. По поручению Меллонов он отправился на Спин-Длтоп для инспекции вложений семейных денег. В своем отчете он писал, что они никогда не вернут свои деньги, если Гаффи по-прежнему будет у руля. Как и семь лет назад, Меллоны предложили новое предприятие „Стандард ойл“. Но „Стандард“ ответила отказом из-за судебных преследований, начатых по инициативе властей штата против компании, в особенности, против самого Джона Д. Рокфеллера. „Мы вне игры, – объяснял директор „Стандард“. – После того, как власти штата Техас таким образом обошлись с господином Рокфеллером, он не вложит в Техас больше ни цента“.

После этого, как говорил разочарованный Уильям Меллон, оставался лишь один выход из ситуации, которая „настолько плоха, что ничего подобного я еще не встречал“, а именно: „хорошее управление, тяжелая работа и сырая нефть“. Первым препятствием был Джеймс Гаффи, которого Уильям Меллон считал некомпетентным хвастуном. Меллон принял на себя руководство перетекающими друг в друга компаниями „Гаффи петролеум“ и „Галф рефайнинг“, основанными в 1901 году. Разумеется, Гаффи был до глубины души возмущен – все-таки именно его пресса окрестила крупнейшим нефтепромышленником Соединенных Штатов. Иногда Уильяму Меллону приходилось быть слишком суровым и резким в отношениях с крупнейшим нефтепромышленником Соединенных Штатов.

„Самой трудной проблемой, – говорил Меллон, – было перевести сырую нефть в деньги“. Что-то нужно было делать с контрактом между „Гаффи петролеум“ и „Шелл“, согласно которому американская компания обязывалась продавать „Шелл“ половину добытой ею нефти по двадцать пять центов за баррель на протяжении двадцати лет. Этот контракт был составлен, когда нефтедобыча казалась беспредельной, даже неостановимой, когда компания нуждалась в рынках сбыта, и когда нефть продавалась по десять или даже по три цента за баррель – неплохая прибыль при любом раскладе. Хотя срок действия контракта составлял двадцать лет, уже менее, чем через два года мир сильно изменился. В конце 1902-го и в начале 1903 года вследствие падения уровня добычи на Спиндлтопе нефть продавалась уже по тридцать пять центов или более того за баррель. Поэтому для того, чтобы выполнить условия контракта,“ Гаффи петролеум“ пришлось бы покупать нефть у третьих сторон, а затем продавать ее „Шелл“ с убытком для себя. Гаффи мог все еще продолжать считать это сделкой века, но Меллон, конечно же, думал иначе. Он считал эту сделку грабительской и знал, что ему придется как-то от нее избавиться, причем как можно быстрее.

Но Маркус Сэмюель возлагал на контракт большие надежды. Поэтому плохая новость из Техаса о том, что нефтяные запасы Гаффи истощились, стала для него настоящим ударом. Как бы трудно ни пришлось Гаффи, но у „Шелл“ были законные основания требовать от него выполнения условий контракта или, в противном случае, получить солидную компенсацию, если контракт был бы аннулирован. Сэмюель, старавшийся получить прибыль даже в тяжелой ситуации, распорядился, чтобы четыре новых танкера, специально построенные для транспортировки техасской нефти, были переоборудованы для перевозки техасского скота в лондонский Ист-Энд. Но это рассматривалось лишь в качестве временной меры до момента возобновления поставок нефти. Он приготовился подать иск в суд, но американский судебный эксперт предупредил его, что исход судебной тяжбы был неочевиден, потому что, в первую очередь сам контракт был очень плохо и некомпетентно составлен.

В поисках решения проблемы Эндрю Меллон сам поехал в Лондон, а оттуда отправился в Моут, поместье Маркуса Сэмюеля в графстве Кент, чтобы поговоритьс ним лично. Меллона „восхитил парк“, – записал Сэмюель в своем дневнике 18 августа 1903 года. На следующий день Сэмюель добавил там же: „Уехал в Лондон на поезде, отправленном в 9.27, по неотложным делам… Целый день был занят на переговорах с г-ном Меллоном, пытаясь избежать судебного разбирательства в отношении Гаффи и К°, но modus vivendi так и не был достигнут, после этого консультация с адвокатами“. Эндрю Меллон был обходителен, обаятелен, с мягкими манерами, но в то же время настойчив и необыкновенно тверд. К началу сентября обе стороны наконец достигли modus vivendi, – заключили новое соглашение. Сделка века, столь важная для планов Маркуса Сэмюеля, была заменена контрактом, не гарантировавшим „Шелл“ в отношении нефти практически ничего. „Гаффи петролеум“ и Меллоны вздохнули наконец с облегчением.

Тем временем Уильям Меллон реализовывал стратегию, которая оказалась чрезвычайно важной для развития нефтяной промышленности на протяжении всего двадцатого столетия. Стратегия эта с самого начала была отлична от стратегии „Стандард ойл“. И целью ее было объединить все разнообразные формы деятельности в рамках одной интегрированной нефтяной компании. По наблюдениям Меллона, мощь „Стандард“, защита и укрепление ею своих позиций проистекали из того, что она была практически единственным покупателем сырой нефти, да к тому же контролировала ее транспортировку. „Стандард“ устанавливала цену, – говорил Меллон, – и практически любой нефтепромышленник зависел от этой компании“. Хотя нефтедобывающие компании и получали от такого соглашения со „Стандард“ неплохую прибыль, тем не менее они „находились целиком в ее власти“. Меллон опасался, что, по мере обнаружения в Техасе все большего количества нефтяных месторождений и их дальнейшей разработки, „Стандард“ проведет в этот штат свои трубопроводы, и предприятия Меллонов окажутся неминуемо втянуты в нефтедобывающую систему „Стандард“. Но ему это совсем не было нужно – его амбиции простирались гораздо дальше того, чтобы стать простым придатком „Стандард“. Повторяя урок своего дяди, Уильям Меллон пришел к заключению, что „для успешной конкуренции необходимо создать интегрированную компанию, которая должна в первую очередь заниматься добычей нефти. Я считал, что добыча должна стать основанием подобной компании. Очевидно, это был единственный способ функционирования компании, которая не собиралась спрашивать чьего-либо позволения“. А Меллоны и не собирались спрашивать позволения у кого-бы то ни было, и в первую очередь у „Стандард ойл“.

Одной из крупнейших проблем, стоявших перед Меллоном, было то, что мощность нового нефтеперерабатывающего завода компании в Порт-Артуре была приблизительно равна производству нефтепродуктов всего штата Техас. Более того, он зависел от источников низкокачественной нефти, которые к тому же могли в любой момент иссякнуть. Но затем, после обнаружения в 1905 году нового месторождения в Гленн-Пул, штат Оклахома, появился источник нефти более высокого качества. В этом заключалось решение проблемы: была найдена нефть „такого же качества, как пенсильванская, и в таких же количествах, как техасская“. Но компании приходилось действовать быстро. „Стандард ойл“ уже занялась постройкой своего нефтепровода из города Индепенденс в штате Канзас. „Пока мы не сможем зацепиться за это оклахомское месторождение, – предупреждал Меллон своих дядей, – все предприятие будет находиться под угрозой краха“. Чтобы ускорить и без того срочное строительство трубопровода протяженностью 450 миль от Порт-Артура до Талсы, Меллон задействовал четыре группы строителей: одна двигалась к северу из Порт-Артура, другая – к югу изТалсы и остальные две из промежуточных пунктов навстречу друг другу. Работы шли наперегонки со временеми со „Стандардойл“. С октября 1907 года нефть из Гленн-Пул уже потекла по трубопроводу на порт-артурский нефтеперерабатывающий завод, и Меллоны закрепили свое положение крупных игроков на нефтяном рынке.

Строительство трубопровода совпало по времени с реорганизацией компании. Меллоны не стали вкладывать деньги в уже разваливавшуюся структуру -Уильям затеял реорганизацию „Гаффи петролеум“ и „Галф рефайнинг“, в результате чего была создана корпорация „Галф ойл“. С этого момента она стала принадлежать уже исключительно Меллонам. Эндрю Меллон занял пост президента, Ричард Б. Меллон стал управляющим финансами, а Уильям – вице-президентом. Гаффи был полностью отстранен от руководства. „Они выбросили меня за ненадобностью“, – с горечью жаловался он позднее.

А что стало с пионерами Спиндлтопа? „Благодаря тому, что у г-на Гаффи и группы Меллонов было много денег, а у меня – нет, – говорил впоследствии капитан Энтони Лукас, – я принял их предложение и продал им свою долю акций за достаточную сумму“. Он обосновался в Вашингтоне, став инженером-консультантом в области геологии. Три года спустя после своего открытия на Спиндлто-пе, Лукас приехал в Бомонт и обследовал холм, весь покрытый вышками, но, к сожалению, уже истощившийся, выработанный. После утомительного лазания по всему нефтеносному холму он был растроган и выдал следующую эпитафию: „Корову чересчур доили. Более того – ее доили бестолково“.

Что касается Патилло Хиггинса, то он начал судебный процесс против капитана Лукаса, который, будучи человеком несентиментальным, отстранил его от участия в прибылях. Кроме того, он основал „Хиггинс ойл компани“, но распродал ее своим партнерам. Он пытался основать интегрированную нефтяную компанию „Хиггинс Стандард ойл компани“, но это предприятие провалилось потому, что публика начала уставать от растущего числа акций, имеющих отношение к „Свиндлтопу“. Тем не менее Хиггинсу, кажется, все же удалось заработать порядочную сумму денег, а однажды тридцать два жителя Бомонта подписали письмо, в котором объявлялось, что он достоин „чести открывателя и разработчика“ Спиндлтопа. Все-таки он не был столь сумасшедшим, как это казалось вначале.

Ни Джеймсу Гаффи, ни Джону Гейли не удалось удержать заработанных денег. „Для них обоих наступили тяжелые времена, когда они состарились, а возвращение в крупный бизнес становилось все менее достижимым“, – писал племянник Гейли. „Они проворонили множество шансов заработать большие деньги, пожалуй, потому, что им не удалось разыграть козырную карту в нужное время. Такие возможности предоставляются редко. Спиндлтоп стал крупнейшим предприятием Гаффи и Гейли, бывших партнерами. После этого они изо всех сил старались добиться схожих результатов на пустяковых буровых проектах то там, то здесь, причем средства на финансирование этих проектов выделялись преимущественно под их уже убывавший престиж крупнейших открывателей нефтяных месторождений первого пятидесятилетия нефтяной эры в нашем полушарии“.

Гаффи провел последние годы своей долгой жизни (он прожил до девяноста девяти лет) в долгах. Его особняк на Пятой авеню в Питтсбурге содержался до самой его смерти за счет любезности его кредиторов. Нашедший нефть Гейли, получил лишь „мелочь“ в размере 366 тысяч долларов, которую Гаффи был емудолжен в результате их спиндлтопской сделки. Ближе к концу своей жизни Гейли разъезжал по Канзасу в поисках нефти вместе с Элом Хэммилом, который на Спиндлтопе был буровиком. Однажды после сильного снегопада они были не в состоянии двигаться дальше, поэтому оба решили прервать свою поездку и отправиться домой. Тогда Гейли сделал мучительное признание, что за всю свою жизнь он никогда не был так беден, как сейчас. Он спросил Хэммила, может ли тот получить наличными по чеку, подписанному г-жой Гейли. Вместо этого Хэммил оплатил пребывание Гейли в отеле и посадил его на поезд, отправлявшийся домой. Это был последний ход в нефтяной сделке со стороны Джона Гейли – человека, у которого было чутье на нефть. Спустя некоторое время его не стало.

Что касается Уильяма Меллона, то он многие годы занимал пост президента и председателя правления „Галф ойл“, которая стала одной из крупнейших нефтяных компаний мира. В 1949 году, незадолго до смерти, он заметил: „Галф корпорейшн“ так разрослась, что я не могу за ней уследить“.

Среди многих тысяч людей, высадившихся с поезда в Бомонте, штат Техас, после получения известий об обнаруженной капитаном Лукасом нефти, был некий Роберт Пью. Он появился на Спиндлтопе спустя лишь шесть дней после того, как там забил нефтяной фонтан, выполняя поручение своего дяди Дж. Н. Пью. Роберт быстро уяснил для себя не только возможности, предоставляемые обнаружением нефтяного месторождения, но и хорошие перспективы ее транспортировки через Мексиканский залив. Однако ему не пришлись по нутру ни погода, ни городок, ни люди, его окружавшие, ни нефтяной бум, ни даже все остальное, касавшееся штата Техас – он заболел и отбыл обратно. Его заменил родной брат Дж. Эдгар Пью. Он прибыл на место, имея при себе револьвер, который он прихватил по настоянию дяди и брата как средство защиты на время пребывания в Бомонте, славившегося своими уличными драками.

Пью были чужаками в Бомонте, но это не значит, что они были новичками в нефтяном бизнесе – они занимались углеводородами уже четверть века. Еще в 1876 году в западной Пенсильвании Дж. Н. Пью приступил к добыче природного газа, который считался в то время ненужным продуктом, с целью его продажи – сначала в качестве горючего на нефтеразработках. В 1883 году их компания стала первой, начавшей поставлять природный газ в качестве заменителя привычного городского газа для освещения такого крупного города, как Питтсбург. Их бизнес приобрел значительный размах. Но на газовый бизнес обратила свое внимание „Стандард ойл“, создавшая в 1886 года „Нэшнл Гэс Траст“, и в конце концов Дж. Н. Пью последовал примеру Меллонов, которые в девяностых годах продали свое первое нефтяное предприятие – он продал свое газовое предприятие „Стандард“.

Также в 1886 году Пью занялся добычей нефти на месторождении в Лайме. Задавшись целью назвать свою компанию именем какого-нибудь небесного светила, он остановил свой выбор на Солнце, учитывая его выдающееся положение над всеми небесными светилами. „Сан ойл компани“ не удалось достичь схожего положения в нефтяной индустрии в течение следующих полутора десятилетий, но ей все же удалось создать солидную нефтяную компанию в тени „Стандард ойл“. Прибыв в Бомонт в 1901 году, Дж. Эдгар Пью арендовал для „Сан ойл компани“ участки, но по своему прошлому опыту и он, и его семья знали, что одной только добычи недостаточно. „Вы можете купить миллионы баррелей нефти по пять центов за баррель, – позднее говорил Дж. Эдгар, – но ведь с ними еще нужно было что-то делать“. Поэтому „Сан“ приобрела также местные нефтехранилища. Одновременно она построила в Маркус-Хуке, недалеко от Филадельфии, нефтеперерабатывающий завод, сырая нефть на который должна была привозиться на кораблях из Техаса, а также приступила к созданию долгосрочных рынков. После ставшего очевидным оскудения запасов Спиндлтопа, компания расширила свою деятельность в Техасе, приобретя нефтепромыслы и организовав в регионе систему своих собственных нефтепроводов. К 1904 году „Сан“ стала одной из немногих компаний, доминировавших на рынке нефтяной торговли на побережье Мексиканского залива.

В водовороте Спиндлтопа было суждено появиться на свет еще одной крупной нефтяной компании. Она стала делом рук Джозефа Каллинана, одного из выдающихся пионеров техасского нефтяного бизнеса. В 1895 году Каллинан оставил перспективную работу в подразделении „Стандард“, занимавшемся нефтепроводами, и основал в Пенсильвании свою собственную компанию по производству и сбыту оборудования для нефтепромыслов. За присущую ему агрессивность и жесткость, а также за энергию, с какой он добивался выполнения поставленной задачи, он заслужил у своих подчиненных прозвище „Бакскин Джо“ (т.е. оленья кожа), которым такие черты его характера ассоциировались у них с сырой кожей, которая шла на изготовление специальных перчаток и ботинок для тех, кто работал на нефтепромыслах.

В 1897 году Каллинан был приглашен на короткое время в Корсикану, штат Техас, где отцам города потребовалась срочная консультация в отношении перспектив разработки нефтяного месторождения. Не ограничившись простой консультацией, он переселился в Корсикану и стал крупнейшим нефтепромышленником города На следующий день после того, как забил первый нефтяной фонтан капитана Лукаса, он срочно прибыл в Бомонт для изучения обстановки. Каллинан сразу же понял, что новое месторождение представляет собой нечто совершенно особенное и масштабы его гораздо больше, чем в Корсикане. Первое, что он сделал, это основал компанию по приобретению и сбыту сырой нефти, которую назвал „Тексас фьюэл компани“. Здесь как нельзя кстати пришелся его опыт работы с оборудованием для нефтедобычи. К тому времени Каллинан уже построил нефтехранилища всего в двадцати милях от месторождения, и это было большим преимуществом „Тексас фьюл компани“ перед возможными конкурентами. Вскоре Каллинан установил контроль над наиболее ценными участками на Спиндлтопе, которые принадлежали синдикату бывших политиков.

Во главе синдиката стоял Джеймс Хогг, экс-губернатор, весивший три сотни фунтов и лидер прогрессистов в Техасе. Бывший губернатор был также оборотистым бизнесменом: „Хогг [Прим. пер. Hog – в данном случае „грубиян“] – так меня зовут, – объяснил он однажды, – грубиян – моя натура“. Группа Хогга приобрела эти участки у Джеймса Гаффи, который, несмотря на неудачи в роли менеджера, отличался незаурядным политическим чутьем – не зря он когда-то был председателем Демократической партии. Гаффи объяснял позднее, что продажа участков, представлявших очевидную ценность, была платой за политическую страховку. „Северян в то время в Техасе не очень любили, – говорил он. – Губернатор Хогг был там силой, и я хотел, чтобы он был на моей стороне, потому что собирался вложить много денег“. Кроме всего прочего, у Хогга было одно специфическое преимущество – он был крупнейшим в Техасе противником „Стандард ойл“. Будучи губернатором, он даже пытался добиться выдачи Рокфеллера из Нью-Йорка, чтобы доставить того в суд, и участие Хогга гарантировало поддержку против известной тактики „Стандард“ по отношению к новым противникам.

За средствами, необходимыми для разработки его участков, он обратился к Льюису Лэфаму из Нью-Йорка, владельцу „ЮС Лезер“ – жемчужины кожаного треста, и к Джону Гейтсу, эксцентричному чикагскому финансисту, больше известному как „Бет-а-Миллион Гейтс“ (т.е. „Гейтс-Ставлю миллион“) из-за его готовности держать пари по любому поводу. Своим техасским партнерам, обеспокоенным преобладанием „заграничного“ капитала, Каллинан в утешение заявил: „Ребята из демократической партии найдут себе достойного соперника в лице южан“. Его предсказание подтвердилось с удивительной точностью.

Каллинан, с его богатым опытом и природным талантом лидера, быстро стал ведущим нефтепромышленником Бомонта. Когда в сентябре 1902 года на Спиндлтопе вспыхнул крупнейший пожар, он руководил работами по борьбе с огнем, и он занимался этим почти непрерывно в течение недели до тех пор, пока огонь не был потушен, а сам он не свалился от усталости. Его глаза были опалены горячим дымом и он даже потерял зрение на несколько дней, но, даже прикованный к постели с повязкой на глазах, он продолжал проводить совещания и отдавать приказы. Под началом Каллинана работали Уолтер Б. Шарп, который бурил скважины в Спиндлтопе еще в 1893 году во время первой неудачной попытки Патилло Хиггинса, а сейчас был главным буровым мастером, а также другой опытный буровик по имени Хауард Хьюз-старший. Весной 1902 года в целях интеграции различных видов деятельности Каллинан организовал „Тексас Компани“. Собственная компания давала ему прекрасную возможность в полной мере проявить свои деспотические наклонности единовластного руководителя.

В отличие от Джеймса Гаффи, Каллинан знал, как руководить нефтяной компанией, и, в отличие от принадлежавшей Гаффи „Галф“ его „Тексас компани“ стала приносить прибыль с самого начала. Спустя год после своего создания компания она продавала нефть в среднем по шестьдесят пять центов за баррель. Каллинан заполнял хранилища нефтью еще в ту пору, когда запасов ее было более чем достаточно, и цена за баррель составляла в среднем двенадцать центов, так что дела компании шли очень даже неплохо. Меллоны, пытаясь разобраться с проблемами, доставшимися им в наследство от Гаффи, почти договорились об объединении „Галф“ с „Тексас компани“. Но малые нефтедобывающие компании, размахивая жупелом нового нефтяного треста, раздули вокруг этой сделки большой скандал в законодательном собрании штата Техас. Главные лоббисты каждой из сторон даже устроили по этому поводу потасовку в холле гостиницы в Остине. Наконец техасское законодательное собрание высказалось против объединения, не оставив ему ни одного шанса. Тогда Каллинан обратил все внимание на расширение „Тексас компани“. Он построил свой собственный нефтепровод от Гленн-Пула в Оклахоме до Порт-Артура в Техасе. В 1906 году он зарегистрировал торговую марку „Тексако“ и большую зеленую букву Т поверх красной звезды в качестве ее символа. Компания начала выпуск бензина, а в 1907 году, всего шесть лет спустя после своего основания, представила на проводившейся в Далласе ярмарке штата около сорока различных нефтепродуктов. В 1913 году объем производства бензина превысил объем производства керосина для освещения, который до тех пор был основным продуктом компании. Ранее Каллинан предсказывал, что „настанет время, возможно, что уже скоро, когда нам потребуется перенести наш головной офис из Бомонта в Хьюстон, потому что… именно Хьюстон представляется мне будущим центром нефтяного бизнеса всего Юго-Запада“. Вскоре после этого, как бы бросая вызов нестерпимой жаре, типичной для хьюстонского лета, он перенес офис в этот город, хотя руководство значительной частью подразделений компании осуществлялось также и из Нью-Йорка.

Деспотический стиль руководства Бакскина Джо начал раздражать инвесторов, что привело к первому из ряда столкновений между Техасом и Нью-Йорком и повлияло на организационную структуру компании. Один из высокопоставленных сотрудников пожаловался в письме Лзфаму, что Каллинан „думает, что он все знает и должен во все вмешиваться… Он глядит на нас, тех, кто в Нью-Йорке, сверху вниз, как на собачий хвост, причем очень маленький“. Когда крупнейшие акционеры попытались ограничить власть Каллинана, он взбунтовался и начал через доверенных лиц борьбу за возвращение контроля. Переселенец из Пенсильвании пытался перевести борьбу в плоскость противостояния Техаса и Востока. В своем обращении к акционерам он объявил, что „первоначальный состав руководства компании, ее корпоративная политика и вся ее деятельность неотделимы от Техаса и техасских идеалов“, и что „штаб-квартира и руководящие органы должны находиться в Техасе“. Но, разумеется, не это было настоящей причиной начавшейся борьбы. Реальной причиной было самодержавие Каллинана.

В Нью– Йорке прошло голосование, и Каллинан потерпел жестокое поражение в этой заочной борьбе. Он постарался отнестись ко всему философски. „Это была хорошая драка в меблированных комнатах, -сказал Бакскин Джо одному из своих старых коллег еще по Пенсильвании. – Много мебели было поломано, но нас хорошенько потрепали и мне скоро придется искать новую работу“. Он так и сделал, и добился новых успехов в нефтяном бизнесе. Но после этого он занялся лишь разведкой и добычей, оставив другим нефтепереработку и сбыт.

В результате взрывного роста нефтедобычи на побережье Мексиканского залива контроль за добычей сырой нефти в Соединенных Штатах также стал ускользать от „Старого дома“, как и возможность „устанавливать“ цены. В то же время развитие источников сырой нефти за рубежом уменьшало мощь „Стандард“ на международном рынке. Конечно, со стороны ее позиции казались нерушимыми, но изнутри, из „Старого дома“, положение виделось по-иному. „Взгляните на то, что происходит сейчас – на Россию и Техас, – жаловался одному из посетителей директор „Стандард“ X. X. Роджерс. – Кажется, что нефти, которая у них там, нет конца. Как мы можем это контролировать? Выглядит так, как будто что-то схватило „Стандард ойл компани“ за шиворот. И это что-то, – добавил он зловеще, – гораздо крупнее нас самих“.

Развитие новых нефтяных месторождений на побережье Мексиканского залива и в глубине континента подорвало неприступные, казалось бы, позиции „Стандард ойл“. Возникновение новых источников нефти в сочетании со стремительно развивающимися рынками мазута и бензина открыли двери большому количеству новых конкурентов, которые, по определению Уильяма Меллона, не нуждались в „разрешении“ со стороны „Стандард ойл“ или кого-бы то ни было еще. Точнее, объемы продаж „Стандард“ продолжали расти в абсолютных значениях. Объемы продаж бензина с 1900-го по 1911 год утроились, что отражало наступление новой эры, и в 1911 году они впервые превысили объемы продаж керосина. В „Стандард ойл“ постоянно использовали последние технические нововведения. Когда в 1903 году самолет братьев Райт впервые поднялся в воздух в Китти-Хок, штат Северная Каролина, для его двигателя использовались бензин и смазочные масла, которые торговый агент „Стандард ойл“ доставил на пляж в деревянных бочонках и голубых жестяных банках. Однако, если говорить об общей рыночной конъюнктуре цен на нефтепродукты в Соединенных Штатах, то „Стандард“ уступила позиции абсолютного лидера. Ее доля в мировой переработке нефти упала с 90 процентов в 1880-м до лишь 60-65 процентов – в 1911 году.