ГЛАВА 2. „НАШ ПЛАН“: ДЖОН РОКФЕЛЛЕР И ОБЪЕДИНЕНИЕ АМЕРИКАНСКОЙ НЕФТИ

Конец Гражданской войны, бурный расцвет американской промышленности. В городе Кливленд, штат Огайо, процветавшем, благодаря нефтяному буму, февральским днем 1865 года состоялся любопытный аукцион. Два старших партнера одной из самых преуспевающих нефтеперерабатывающих компаний города возобновили непрекращавшийся спор о том, какие шаги им следует предпринимать для расширения своей деятельности. Морис Кларк, человек более осторожный, стал угрожать расторжением договора о партнерстве, но, к его удивлению, другой партнер, – а это был Джон Д. Рокфеллер, – не стал возражать. Таким образом, оба бизнесмена приняли решение устроить между собой приватный аукцион, с тем чтобы предложивший большую цену стал полновластным владельцем компании. При этом они решили провести аукцион безотлагательно, прямо в конторе.

Ставки начались с 500 долларов и росли очень быстро. Вскоре Морис Кларк оказался у отметки 72 тысячи долларов. Рокфеллер преспокойно предложил 72500. И тут Кларк сдался. „Я не стану повышать ставок, Джон, – сказал он. – Дело переходит к тебе“. Рокфеллер хотел выписать чек прямо на месте, но Кларк отказался, предложив сделать все так, как это будет удобнее Рокфеллеру. Пожав друг другу руки, партнеры расстались.

„Я всегда указываю на этот день, – говорил Рокфеллер спустя полстолетия, -как на начало того успеха, которого я добился в жизни“.

То рукопожатие положило начало современной нефтяной индустрии. В дикий пенсильванский бум был привнесен определенный порнядок. Организационно это вылилось в создание „Стандард ойл“ – компании, которая в погоне за мировым господством в торговле нефтью выросла в предприятие мирового масштаба и принесла дешевое освещение, этот „новый свет“, в самые дальние уголки земли. Компания действовала беспощадными методами и изменила роскошное лицо капитализма конца прошлого века. Она открыла новую эпоху, поскольку выросла в одну из самых сильных и крупных транснациональных корпораций в мире.

Лидером и руководителем этой компании был тот самый юноша, что выиграл памятный аукцион в Кливленде в 1865 году. Даже тогда, в возрасте двадцати шести лет, Джон Рокфеллер производил отталкивающее впечатление. Худощавый и высокий, он выглядел одиноким молчаливым аскетом. Его непреклонное спокойствие в сочетании с холодным пронизывающим взглядом, угловатым лицом и острым подбородком создавало у окружающих ощущение неловкости и легкого страха. Иногда людям казалось, что он смотрит сквозь них.

Рокфеллер был единственным наиболее важной личностью, заложившей основы нефтяной промышленности. То же самое можно сказать и о его роли в истории индустриального развития Америки и появления корпораций современного типа. Вызывая у одних восхищение своим гением управления и организации, он в то же время был самым ненавистным и презираемым дельцом в глазах других – отчасти вследствие своей безжалостности, отчасти из-за своего успеха.

Рокфеллер родился в 1839 году в сельскохозяйственном в то время штате Нью-Йорк и прожил почти целое столетие – до 1937 года. Его отец Вильям Рокфеллер торговал лесом и солью, а переехав со своей семьей в Огайо, превратился в „доктора Вильяма Рокфеллера“, продававшего лекарственные травы и патентованные препараты. Рокфеллеру-отцу приходилось часто подолгу бывать в разъездах. Некоторые утверждают, что это было вызвано в какой-то мере и тем, что он содержал еще одну семью в Канаде.

Характер сына проявился уже в самом раннем возрасте – благочестивый, себе на уме, упрямый, аккуратный, внимательный к деталям, одаренный любовью к числам, в особенности же к тем числам, что соотносились с деньгами. В семь лет он осуществил свое первое успешное предприятие – продажу индюшек. Отец рано стал прививать ему и братьям меркантильные навыки и взгляды. „Я торговался с ними по всякому случаю, – рассказывал он хвастливо впоследствии. – И я драл их за промахи всякий раз, когда это мне казалось необходимым“. Математика была любимым предметом юного Рокфеллера в школе. Учеба развила в нем способность быстро и точно подсчитывать в уме, и он добился в этом потрясающих успехов.

Намереваясь достичь „чего-то значительного“, в шестнадцать лет Рокфеллер начал работать в одной торговой фирме в Кливленде. В 1859 году они с Морисом Кларком организовали товарищество, занимавшееся оптовой торговлей. Фирма процветала из-за растущего спроса, вызванного Гражданской войной и открытием Запада. Позднее Морис Кларк вспоминал, что Рокфеллер был „методичен до крайности“. По мере роста фирмы у Рокфеллера все больше и больше развивалась привычка к „уединенным разговорам с самим собой“. Он советовался с собой, повторяя увещевания, предупреждая себя об опасностях и огораживая от возможных падений, как моральных, так и практических. Фирма торговала пшеном из Огайо, свининой из Иллинойса, солью из Мичигана. Через пару лет после открытия полковника Дрейка Кларк и Рокфеллер уже вовсю занимались пенсильванской нефтью и выкачивали из нее деньги.

Нефть и многочисленные истории о быстром обогащении уже поразили воображение предприимчивых людей в Кливленде, когда в 1863 году новая железнаядорога „подключила“ город к этому бизнесу. На пути в Кливленд возникало одно нефтеперерабатывающее предприятие за другим. Многие из этих предприятий почти не имели никакого капитала, но это ни в коей мере не относилось к бизнесу Рокфеллера и Кларка. Сначала Рокфеллер думал, что переработка нефти будет лишь побочной линией бизнесе, но менее чем через год, когда она стала весьма прибыльным делом, он стал думать совершенно иначе. Теперь, в 1865 году, Рокфеллер, будучи относительно состоятельным молодым человеком, стал безраздельным хозяином своего собственного дела, которое представляло собой самую крупную нефтеперерабатывающую компанию Кливленда.

Свою первую игру в переработке нефти Рокфеллер выиграл в нужное время. Ибо конец Гражданской войны в том же 1865 году открыл в Америке эпоху широкомасштабной индустриальной экспансии, стремительной и беспринципной спекуляции и жестокой конкуренции, приводившей к созданию альянсов и монополий. Рост предприятий шел рука об руку с технологическими новшествами в таких отраслях как сталелитейная и мясоперерабатывающая промышленность и системы коммуникаций. Интенсивная иммиграция и открытие Запада привели к стремительному росту рынков. Действительно, три с половиной десятилетия уходящего девятнадцатого века в Америке были временем настоящего и неповторимого бизнеса, и к этому магниту притягивались амбиции, энергия и умы молодых американцев. Все они вовлекались в то, что Рокфеллер называл тогда „большой игрой“ – в борьбу за осуществление и строительство всевозможных предприятий с неустранимой тягой к деланию денег, как ради них самих, так и ради измерения достигнутого успеха. Эта игра по правилам новых технических открытий и новых методов организации превратила аграрную республику, еще недавно раздираемую гражданской войной, в самую большую индустриальную державу в мире.

По мере того, как прогрессировал нефтяной бум, Рокфеллер, целиком отдавшись этой большой игре, продолжал вкладывать прибыль и заемные средства в нефтепереработку. Он построил еще одно предприятие. Ему нужны были новые рынки, соответствующие растущим возможностям его компании, и Е 1866 году он организовал в Нью-Йорке еще одну фирму для торговли на Атлантическом побережье и экспорта керосина. Он привлек к своему бизнесу брата Вильяма. В тот год объем продаж компании перевалил за два миллиона долларов.

Хотя рынки потребления керосина и смазочных материалов неуклонно росли их рост оказался недостаточным для того, чтобы обеспечить сбыт всем растущим как грибы заводам по переработке нефти. Слишком многие компании боролись за одних и тех же потребителей. Не так уж много требовалось капитала и умения чтобы открыть свое предприятие по переработке нефти. Как вспоминал впоследствии сам Рокфеллер, „люди всех мастей принялись за это: булочник, бакалейщик и продавец церковных свечей стали перерабатывать нефть“. К примеру Рокфеллер и его компаньоны были весьма обеспокоены, когда один немецкий булочник, чьими постоянными покупателями они были, продал свое дело и открыл кустарное нефтеперерабатывающее производство. Тогда они выкупили за водившко, чтобы вернуть его к булочному бизнесу. Рокфеллер целиком посвятил себя укреплению своего дела, расширяя сферу бизнеса, повышая качество и одновременно тщательно контролируя расходы. Он предпринял первые шаги и интеграции процесса организации поставок и дистрибуции внутри своей организации, стремясь обезопасить все свои операции на шатком, подверженном перепадам рынке и укрепить свои позиции по сравнению с конкурентами. Фирма Рокфеллера покупала в собственность наделы земли, где рос белый дуб, необходимый для производства бочек, закупала цистерны и склады в Нью-Йорке и суда на Гудзоне. Рокфеллер установил один принцип, которому с религиозным рвением следовал всю жизнь, – выстроить и удерживать сильную финансовую позицию. Уже к концу шестидесятых годов ему удалось аккумулировать достаточные финансовые ресурсы, чтобы его компания не была в зависимости от банкиров, финансистов и спекулянтов, в такой стемени в какой находились тогда железнодорожные компании и другие участники нефтяного бизнеса. Финансовый капитал не только защищал компанию от банкротства и экономических кризисов, от чего страдали их конкуренты, но также позволял извлекать немалую выгоду из сложных экономических ситуаций.

Уже здесь проявляется один из главных талантов Рокфеллера: он всегда видел, к чему идет его собственная компания и вся индустрия в целом, и в то же самое время не прекращал ни на минуту контролировать каждодневные операции, вдаваясь в самые мелкие подробности. „Я начинал мой бизнес как бухгалтер, – говорил он позднее. – И я научился уважать цифры и факты независимо от того, насколько они малы“. Рокфеллер лично погружался в детали и различные аспекты бизнеса, даже в самые неприятные и рутинные. Он надевал все тот же старый костюм, когда отправлялся рыскать по Нефтяному району, где скупал нефть. В результате такой работы к концу шестидесятых годов Рокфеллер владел самой крупной в мире нефтеперерабатывающей компанией.

В 1867 году к Рокфеллеру примкнул молодой человек, Генри Флеглер, чье влияние на создание „Стандард ойл“ едва ли было меньшим, чем влияние самого Рокфеллера. Начав работать в четырнадцать лет в качестве служащего одного из магазинов, в двадцать с лишним лет Флеглер сколотил небольшой капитал, занимаясь производством виски в Огайо. В 1858 году он продал свое дело по моральным соображениям – если и не своим собственным, то своего духовного отца. Затем он принялся за добычу соли в Мичигане. Но в условиях хаотичной конкуренции и перепроизводства он потерпел крах. Это был горький опыт для человека, к которому с самого начала деньги так и плыли в руки.

Тем не менее Флеглер всегда оставался человеком неунывающим, просто самой судьбою предназначенным для преуспевания, а теперь получившим закалку на дорого обошедшихся ему жизненных уроках. Банкротство вселило в него веру в „кооперацию“ среди производителей и не менее глубокое отвращение к „разнузданной конкуренции“. Кооперация и сотрудничество, заключил он, были необходимы, чтобы свести к минимуму риск в непредсказуемом мире капитализма. Он получил и еще один урок. Как сам он говорил позднее: „Держите голову над водой и делайте ставку на рост благосостояния вашей страны“. Флеглер был готов принять участие в возрождении Америки после Гражданской войны.

Ему предстояло стать самым приближенным сотрудником Рокфеллера, а также одним из самых его близких друзей. Его отношения с замкнутым Рокфеллером послужили основанием для еще одного афоризма: „Дружба, основанная набизнесе, лучше бизнеса, основанного на дружбе“. Энергичный и целеустремленный Флеглер нашел общий язык со сдержанным, осторожным Рокфеллером, который был рад получить партнера, полного „изобретательности и напора“. Но для критиков Флеглер выглядел несколько иначе – „наглый, беспринципный эгоист, который никогда не терзался муками совести. Для достижения успеха он не пренебрегал никакими средствами“. Через много лет, сколотив огромное состояние с Рокфеллером, Флеглер предпримет вторую попытку завоевания – на этот раз штата Флорида. Он построит железные дороги, ведущие к восточному побережью Флориды, дабы открыть то, что он называл „Американской Ривьерой“, а также ему было суждено открыть Майами и Вуэст Палм-Бич.

Но все это ему предстояло совершить в будущем. А сейчас, в эти годы строительства, Рокфеллер и Флеглер работали в одной упряжке. Они сидели в конторе, спина к спине, передавая друг другу наброски писем к потребителям и поставщикам, доводя каждое высказанное в них предложение до максимальной точности. Их дружба была бизнесом, который они постоянно и одержимо обсуждали – в офисе, за обеденным столом в клубе или же во время прогулки из конторы домой. „Во время этих прогулок, – говорил Рокфеллер, – когда нас ничто не отвлекало, мы размышляли, беседовали и вместе строили планы“.

Именно Флеглер придумал тот порядок взаимоотношений с транспортниками, который сыграл ключевую роль в успехе „Стандард ойл“. Ибо именно этот порядок дал компании неоспоримое преимущество перед конкурентами, и именно на его основе было выстроено могущество компании. Без опыта и агрессивности Флеглера в этой области, быть может, и не было бы той „Стандард ойл“, какой она стала впоследствии известна миру.

Размеры, эффективность ее работы и финансовая устойчивость организации Рокфеллера позволили ей добиваться скидок в отношении тарифов на железнодорожные услуги, что в итоге вело к снижению транспортных расходов, а это в свою очередь давало преимущество над конкурентами в вопросах цены и прибыли. Эти самые скидки позднее стали предметом самых жарких разногласий. Многие утверждали, что „Стандард ойл“ вынуждала транспортников к этим скидкам, которые позволяли ей вести нечестную игру. Но конкуренция между железнодорожными компаниями была так высока и напряженна, что скидки были обычной практикой по всей стране, в особенности же для того, кто мог гарантировать крупные регулярные заказы на доставку. Флеглер, имея за плечами мощную „Стандард ойл“, очень хорошо использовал все эти возможности.

Но „Стандард ойл“ не остановилась на скидках. Она стала использовать свое положение для того, чтобы ввести практику „уступок“. Конкурирующая фирма могла платить перевозчику доллар за баррель нефти, отправленной в Нью-Йорк. А железнодорожная компания, обернув эти деньги, выплачивала двадцать пять центов с этого доллара ее конкуренту – „Стандард ойл“! Что, конечно же, в свою очередь давало огромную финансовую поддержку „Стандард ойл“, которая и так платила по более низким расценкам. На самом деле все это означало, что конкуренты, сами того не зная, субсидировали „Стандард ойл“. Мало что из остальных приемов, практикуемых „Стандард ойл“, вызывало такую бурю протеста у публики, как эти самые уступки, по мере того как они постепенно становились известными.

В то время, как число потребителей нефти росло с невероятной быстротой, количество желающих купить нефть росло еще быстрее, результатом чего становились безумные скачки цен и частые их обвалы. К концу шестидесятых годов, когда перепроизводство в очередной раз сотрясло цены, новая индустрия погрузилась в депрессию. Причина была проста – слишком много скважин и слишком много нефти. Переработчики оказались в не менее тяжелой ситуации, чем производители. Между 1865 и 1870 годами цена, по которой продавался керосин, снизилась более чем наполовину. Было подсчитано, что перерабатывающие мощности в три раза превышают потребности рынка.

Цена такого переизбытка мощностей была совершенно очевидна для Рокфеллера, в условиях, когда большинство переработчиков теряли деньги, он сосредоточил усилия на объединении отрасли под своей властью. Он и Флеглер хотели привлечь дополнительный капитал, но при этом не подвергать риску контроль над делом. Они сумели сделать это, превратив свое товарищество в акционерное общество. 10 января 1870 года пять человек с Рокфеллером и Флеглером во главе основали „Стандард ойл компани“. Такое название должно было подчеркнуть „стандартное качество продукта“, на которое потребитель может полностью полагаться. В то время в продаже встречался керосин, качественные характеристики которого были весьма разнообразны. Если керосин содержал слишком много горючих веществ, как иногда случалось, попытка покупателя зажечь его могла стать последним действием, которое он совершал в этой жизни. Рокфеллеру принадлежала четверть акций новой компании, которая в тот момент уже контролировала десятую часть всей нефтепереработки в Америке. И это было только начало. Много лет спустя Рокфеллер будет размышлять, вспоминая эти дни: „Кто мог подумать тогда, что это вырастет до таких размеров?“

Только что созданная и обладающая гораздо большими средствами, „Стандард“ использовала свою мощь, чтобы добиться увеличения железнодорожных скидок, что давало дополнительное преимущество над конкурентами. Но в целом условия для бизнеса ухудшались, и к 1871 году перерабатывающая отрасль пребывала в полной панике. О прибыли речь уже не шла, большинство переработчиков теряли деньги. Даже Рокфеллер, глава самой мощной компании, был встревожен. К этому времени он стал самой заметной фигурой в деловых кругах Кливленда и опорой тамошней баптистской церкви. В 1864 году он женился на Лауре Спелман. Сдавая выпускной экзамен в школе, она писала в своем сочинении, названном „Я сама правлю своей лодкой“: „Независимость женщины в ее мыслях, поступках и желаниях – одна из проблем современной жизни“. Оставив мечту о самостоятельности ради брака с Рокфеллером, она стала его самым близким доверенным лицом, она даже просматривала наиболее важные из его деловых писем. Однажды в супружеской спальне Рокфеллер дал ей честное слово, что если у него возникнут когда-нибудь опасения в связи с бизнесом, она узнает об этом первой. Теперь, в 1872 году, в самый разгар спада в отрасли, он счел необходимым еще раз заверить ее: „Ты знаешь, мы богаты, независимо от судьбы инвестиций в нефть“.

Это было в те беспокойные времена, когда Рокфеллер формулировал свое видение объединения почти всей переработки нефти в одну гигантскую систему. „Было совершенно необходимо что-то сделать, иначе бы бизнес погиб“, скажет он позже. Такая система должна была сделать то, что не под силу простому картелю, или ассоциации предприятий: избавиться от лишних мощностей, подавить скачки цен – и в итоге спасти бизнес. Вот что имели в виду Рокфеллер и его коллеги, когда они говорили о „нашем плане“. Но план, конечно, принадлежал Рокфеллеру, и именно он руководил его претворением в жизнь. „Идея была моей, – скажет он значительно позже. – И идея сохранилась, несмотря на возражения некоторых, у кого тряслись поджилки от масштабов предпринимаемого и от того, что эти масштабы постоянно росли“.

„Стандард ойл“ ускорила кампанию, она увеличивала капитализацию, с тем чтобы упростить прооцесс поглощения других компаний. Но события тем временем развивались в противоположном направлении. В феврале 1872 года местные железнодорожные чиновники в Пенсильвании внезапно подняли цены, в одночасье удвоив стоимость транспортировки сырой нефти из Нефтяного района в Нью-Йорк. Просочились слухи, что повышение цен было делом рук некой „Саут импрувмент компани“. Что за мистическая компания? Кто стоит за ней? Независимые производители и переработчики в Нефтяном районе были озадачены и встревожены.

„Саут импрувмент компани“ была олицетворением новой схемы стабилизации нефтяной отрасли и стала символом попытки добиться монопольного контроля. Имя Рокфеллера часто связывается с ней, но, хотя он и был основным исполнителем плана, идея на самом деле принадлежала железнодорожным компаниям, которые пытались найти выход из тарифной войны. Железные дороги и переработчики должны были объединиться в картели и разделить рынки. Переработчики, таким образом, должны были не только получить скидки при доставке, но вместе с этим и „уступки“ – скидки с полных тарифов, которые заплатят переработчики, не входящие в картель. „Из всех способов подавления конкуренции, когда-либо задуманных группой американских промышленников, – писал один из биографов Рокфеллера, – этот был самым безжалостным“.

Однако все еще окутанная тайной „Саут импрувмент компани“ приводила в ярость нефтепромышленников. Местная питтсбургская газета предостерегала, что „в результате останется всего лишь один покупатель нефти на весь Нефтяной район“, в то время как тайтусвильская газета сообщала, что это не менее чем попытка „задушить Тайтусвиль“. В конце февраля разъяренная трехтысячная толпа, с транспарантами в руках, собралась в Оперном театре Тайтусвиля, чтобы осудить „Саут импрувмент компани“. Так было положено начало тому, что впоследствии будут называть „Нефтяной войной“. Железнодорожные компании, Рокфеллер и другие переработчики – все стали непримиримыми врагами. Нефтедобытчики маршировали от города к городу, разоблачая „монстра“ и „сорок воров“. Теперь, объединенные борьбой с монополией, они бойкотировали переработчиков и железные дороги. В результате перерабатывающие заводы „Стандард“ в Кливленде, которые обычно нанимали до 1200 рабочих, получали сырой нефти столь мало, что работы хватало только на семьдесят человек. Но у Рокфеллера не было абсолютно никаких сомнений по поводу того, что он делал. „Легко писать газетные статьи, но у нас есть другие дела, – говорил он жене во время Нефтяной войны. -У нас все получится, и не обращай внимания на то, что пишут газеты“. Когда война еще продолжалась, в письме к жене он изложил один из своих неизменных принципов: „Это не в компетенции общественности – влиять на наши частные контракты“. Тем не менее к апрелю 1872 года и железные дороги, и переработчики, включая Рокфеллера, решили, что пришло время отречься от „Саут импрувмент компани“ и спасаться бегством. „Нефтяная война“ завершилась победой нефтедобытчиков. Позже Рокфеллер скажет, что всегда ожидал провала „Саут импрувмент компани“, но продолжал идти вперед по своим собственным соображениям. „Когда она потерпит неудачу, самое время будет сказать: „Теперь испытаем наш план“. Но Рокфеллер даже не стал ждать краха „Саут импрувмент компани“. К весне 1872 года он уже захватил контроль над большей частью кливлендских перерабатывающих заводов и некоторыми важными перерабатывающими заводами в Нью-Йорке, что сделало его хозяином самой большой перерабатывающей группы в мире. Он был готов возглавить всю нефтяную промышленность.

Семидесятые годы были отмечены существенным ростом производства. Нефтедобытчики неоднократно пытались ограничить добычу, но безуспешно. Нефть вытекала из переполненных резервуаров, покрывая землю черной пленкой. Избыток становился настолько большим, и цены падали так низко, что сырую нефть уже некуда было девать – она стекала в реки и на соседние фермы. Был момент, когда цена упала до сорока восьми центов за баррель – на три цента ниже, чем домохозяйки в Нефтяном районе платили за питьевую воду.

Периодические попытки ограничить добычу неизменно проваливались. Бурильщики непрерывно открывали все новые и новые месторождения, которые подрывали всякую стабильность в отрасли. Более того, существовало слишком много нефтедобытчиков, и невозможно было ввести какие-либо разумные ограничения. По некоторым оценкам, в последней четверти девятнадцатого столетия в Нефтяном районе работало не менее шестнадцати тысяч добывающих предприятий. Многие из нефтедобытчиков раньше были спекулянтами, другие фермерами, и большинство из них, каким бы ни было их прошлое, были индивидуалистами в высшей степени и вряд ли смотрели далеко вперед или думали об общем благе, даже если рабочий план у них сам по себе и присутствовал. Рокфеллер с его гипертрофированной любовью к порядку с отвращением взирал на хаос и беспорядок в рядах нефтедобытчиков. „Нефтяной район, – говорил он позже с едким сарказмом, – был минным полем для переработчиков“.

Целью смелого и вызывающего плана Рокфеллера было, по его словам, положить конец „этой убийственной политике, не приносящей прибыли“ и „сделать нефтяной бизнес надежным и прибыльным“ – под его контролем. Рокфеллер был и стратегом, и главнокомандующим, приказывающим своим лейтенантам действовать тихо и быстро и обдумывать свои действия. Неудивительно, что его брат Вильям описывал отношения с другими переработчиками в терминах „война или мир“.

„Стандард“ начнет с попытки выкупить в каждом районе ведущие перерабатывающие заводы и фирмы. Рокфеллер и его коллеги будут вежливо, уважительно и льстиво обхаживать свои намеченные жертвы. Они будут демонстрировать, насколько прибыльна „Стандард ойл“ по сравнению с другими переработчиками, для многих из которых наступили тяжелые времена. Даже сам Рокфеллер для убедительности будет использовать весь свой большой талант для обольщения.Если все это не даст результата, „Стандард“ станет наступать на пятки упорному конкуренту, вызывая у него „чувство тошноты“, как выражался Рокфеллер, заставит его „хорошенько попотеть“. „Стандард“ станет снижать цены на рынке, вынуждая соперника работать в убыток. Бывало, что „Стандард“ инсценировала „нехватку баррелей“, дабы оказать давление на непокорных переработчиков.

В одной схватке, „пытаясь наступить противнику на пятки“, Генри Флеглер давал инструкции: „Если вы считаете, что с конкурента стекает недостаточно пота, закутайте его в шерстяные одеяла. Я скорее лишусь большого количества денег, чем уступлю ему тогда хоть пинту нефти“.

Люди из „Стандард“, действуя секретно, работали через фирмы, которые казались независимыми внешнему миру, но в действительности были частью „Стандард групп“. Многие переработчики даже не догадывались, что их местные соперники, понижающие цены и оказывающие на них давление, был и на самом деле частью растущей империи Рокфеллера. На всех этапах кампании люди из „Стандард“ использовали секретные коды при общении – сама „Стандард ойл“ именовалась „Угрюмцем“. Рокфеллер никогда не сомневался в надежной секретности своих операций. „Так оно и есть! – сказал он однажды. – Но интересно, разве генерал Антанты приказом о наступлении присылает духовой оркестр, предупреждая неприятеля о том, что скоро начинается атака“.

К 1879 году война была фактически окончена. „Стандард ойл“ праздновала триумф. Она контролировала 90 процентов американских перерабатывающих мощностей, а также трубопроводы и систему хранилищ в нефтяных регионах и доминировала в перевозках. Рокфеллер встретил победу бесстрастно. Он не держал ни на кого зла. В самом деле, некоторые из побежденных были введены во внутренние советы управленческого аппарата „Стандард“ и стали союзниками на разнообразных стадиях кампании. Но когда „Стандард ойл“ заняла командные позиции в конце семидесятых годов, ей был брошен неожиданный вызов.

В самом конце семидесятых годов, именно в тот момент, когда Рокфеллер думал, что объединение уже закончено, производители из Пенсильвании сделали последнюю попытку вырваться из удушающих объятий „Стандард“ с помощью рискованного эксперимента – впервые в мире они опробовали трубопровод большой длины. У проекта, названного „Прибрежный трубопровод“ не существовало прецедентов, и не было уверенности в том, что все это технически выполнимо. Нефть должна была перемещаться в восточном направлении на 110 миль от Нефтяного района до Пенсильвании и к Редингской железной дороге. Строительству трубопровода сопутствовали быстрота и секретность. Создавались даже фальшивые карты, неправильно указывающие направление трубопровода для того, чтобы избавиться от „Стандард“. Многие до самого последнего момента сомневались в том, что трубопровод будет работать. Тем не менее к маю 1879 года по нему потекла нефть. Это стало весомым технологическим достижением, сопоставимым со строительством Бруклинского моста четырьмя годами ранее, и открыло новый этап в истории нефти. Трубопровод отныне станет основным конкурентом железной дороги в области транспортировки на дальние расстояния.

Однако в итоге многочисленные разоблачения оказали влияние на общественное мнение, нанесли серьезный ущерб компани, и последствия этого скандала сказывались еще долго. Завеса тайны была сорвана, публика оскорбилась тем, что увидела. Все обвинения против „Стандард“ впервые были собраны и представлены общественности в серии редакционных материалов Генри Ллойда для „Чикаго Трибьюн“, а затем в статье, озаглавленной „История великой монополии“, которая была опубликована в журнале „Атлантик монели“ в 1881 году. Интерес читателей был так велик, что тираж допечатывался семь раз. Ллойд утверждал, что „Стандард ойл компани“ сделала все возможное, чтобы законодательные власти Пенсильвании не захотели вдаваться в суть дела. Все же статья не оказала непосредственного влияния на бизнес „Стандард“. То, что сделал Ллойд, было первым серьезным разоблачением „Стандард ойл“, но далеко не последним. Мистическая фигура Джона Д. Рокфеллера не могла больше оставаться в тени. Теперь в Нефтяном районе матери будут пугать своих непослушных детей: „Если будешь плохо себя вести, тебя заберет Рокфеллер“. Полная победа „Прибрежного трубопровода“ – и свершившийся в результате этого переворот в области транспортировки – не только застала врасплох „Стандард“, но и означала, что контроль последней над отраслью вновь может быть утерян. У нефтедобытчиков появилась альтернатива. „Стандард ойл“ вступила в сражение, построив за короткий срок четыре длинных трубопровода из Нефтяного района до Кливленда, Нью-Йорка, Филадельфии и Буффало. В течение двух лет „Стандард“ приобрела пакет акций „Прибрежного трубопровода“ и заключила с новой трубопроводной компанией соглашения об объединенных доставках, целью которых было ограничение конкуренции. Тем не менее „Прибрежный трубопровод“ сохранял определенную независимость в действиях. Объединение нефтеперерабатывающей отрасли завершилось, развитие этих трубопроводов обозначило следующую важную стадию в интеграции нефтяной индустрии под эгидой „Стандард“. Частично исключая „Прибрежный трубопровод“, „Стандард“ контролировала почти каждый дюйм трубопровода, входящего и выходящего из Нефтяного района.

Итак, оставался только один способ сдерживать этого гиганта, и такую возможность давали политическая система и суды. В конце семидесятых годов нефтедобытчики из Нефтяного района предприняли серию судебных атак против дискриминационных тарифов в Пенсильвании. Они обличали „самонадеянный контроль „Стандард ойл компани“ над нефтяным бизнесом“, подвергали компанию суровой критике, называя ее „автократом“ и „шайкой воров“, и требовали вынести обвинительный приговор ее руководителям, „вступившим в преступный сговор“. Тем временем законодательные слушания по железным дорогам в штате Нью-Йорк сосредоточились на системе скидок „Стандард ойл“. Расследования и судебные дела в двух штатах стали первым публичным обсуждением деятельности „Стандард“, ее широты и размаха, а также манипуляций со скидками и „уступками“. Большое жюри Пенсильвании предъявило Рокфеллеру, Флеглеру и нескольким их компаньонам обвинение в сговоре с целью создания монополии и в неуважении к конкурентам. Были предприняты энергичные попытки „сдать“ Рокфеллера властям Пенсильвании. Встревоженный Рокфеллер вытребовал у губернатора Нью-Йорка обещание не выдавать ордер на арест, и эти попытки в конце концов провалились.

В то время как судьи и общественное мнение удерживались на почтительном расстоянии, в обширной империи Рокфеллера был создан особый внутренний порядок. Прежде всего не было четких юридических оснований объединения разнообразных перерабатывающих заводов по всей стране. Таким образом, Рокфеллер под присягой с чистой совестью мог позже сказать, что „Стандард ойл“ сама по себе не владела всем множеством компаний и не контролировала их, как это утверждалось. Один из управляющих группы объяснял комиссии законодательных властей штата Нью-Йорк, что отношения среди 90 процентов перерабатывающих предприятий в стране построены на „доброй воле“ и для того, чтобы работать „в гармонии“. А другой уверял ту же самую комиссию, что его собственная фирма не имеет никакого отношения к „Стандард ойл“, и что только он сам имеет в ней дивиденды. Это и был ключ к построению организации. Только держатели акций „Стандард ойл“, а не сама компания как таковая владели акциями других фирм. Сами по себе корпорации по закону не имели права владеть акциями других корпораций. Акции держались в доверительном управлении, но не в интересах „Стандард ойл“, а в интересах акционеров этой корпорации.

Юридическая концепция „треста“ была усовершенствована и формализована Трастовым соглашением „Стандард ойл“, которое было подписано 2 января 1882 года. Это было ответом на судебные разбирательства и политические атаки конца семидесятых – начала восьмидесятых. Кроме того, существовала и причина личного характера: Рокфеллера и его партнеров стали посещать мысли о смерти. Их начали заботить вопросы наследования, и они пришли к заключению, что смерть одного из них при существующей системе компании может привести к неразберихе, спорам, судебным процессам, злобе и горечи. Трест сделает вопросы собственности ясными и определенными, не оставив места будущим дебатам. При подготовке Трастового соглашения „каждый фут трубопровода был перемерен, каждый кирпичик оценен“. Был учрежден попечительский совет, и в руки попечителей переданы акции всех фирм, контролируемых „Стандард ойл“. Трест в свою очередь выпустил 700 000 акций, из которых 191700 принадлежали Рокфеллеру, 60 000 – Флеглеру. Попечители управляли акциями отдельных компаний для соблюдения интересов 41 владельца акций треста „Стандард ойл“ и были облечены полномочиями „присматривать“ за 14 предприятиями, находящимися в полном владении, и за 26 – в частичном. В их ответственность входил подбор директоров и управляющих, которыми они могли становиться и сами. Это был первый великий „трест“, и он был совершенно законен. Но именно в этих событиях коренится причина того, что слово „трест“, формально созданный для защиты вдов и сирот, стал ассоциироваться с ущемлением прав и ненавистью. Тем временем конторы „Стандард ойл“ возникли в каждом штате, их задачей стал контроль над предприятиями, которые там находились. Трастовое соглашение сделало возможным основание центрального офиса для координации и упорядочения действий различных юридических сил. Это стало насущной задачей в связи с растущими масштабами бизнеса. Трест дал Рокфеллеру и его коллегам „щит законности и административную гибкость“, в которых они „так нуждались для более эффективного управления, и это стало его основной характеристикой“.

Все это касалось юридической стороны дела. Но каковы были практические проблемы управления новой структурой? Как интегрировать в новый трест такое количество независимых предпринимателей и так много предприятий, производящих керосин, топливо и еще около трех сотен сопутствующих продуктов? Была разработана система управления и координации с помощью комитетов. Возникли Комитет внутренней торговли, Экспортный комитет, Комитет по производству, Комитет по персоналу, Комитет по трубопроводам и прочие. Ежедневные отчеты текли в эти комитеты со всей страны. На вершине всей этой громады был Исполнительный комитет, состоящий из руководителей верхнего звена, который определял общую политику и направления. Исполнительный комитет не так часто выпускал распоряжения, чаще это были запросы, предложения и рекомендации. Но никто не сомневался в том, что власть и контроль принадлежат именно ему. Намек на отношения между штаб-квартирой и подразделениями на местах встречается в одном из писем Рокфеллера: „Вы, джентльмены, будучи ближе к конкретным делам, имеете больше возможности судить о сути дела, но избавьте нас от таких вещей, которые мешают нам контролировать политику“.

Основная стратегия, которой руководствовалась „Стандард“ в семидесятых годах, стала еще более ясной и определенной в восьмидесятых – быть производителем с самой низкой себестоимостью. Это требовало эффективности действий, контроля над ценами, стремления к масштабности, постоянного внимания к технологиям, непрерывных усилий по расширению рынков. Деятельность по переработке нефти была объединена ради эффективности. К середине восьмидесятых годов всего лишь три предприятия „Стандард“ – в Кливленде, Филадельфии и Байоне, штат Нью-Джерси – давали почти четверть всех мировых поставок керосина. „Стандард“ никогда не упускала из вида вопросы стоимости, которая подчас высчитывалась до третьей цифры после запятой. „Это всегда было моим первым правилом в делах – все считать“, – сказал однажды Рокфеллер. Используя свои превосходные коммуникации, „Стандард“ всегда имела преимущества и игралана расширении в Нефтяном районе, Кливленде, Нью-Йорке и Филадельфии так же, как и в Антверпене или еще где-то в Европе. Компания также использовала уникальную корпоративную систему расследований и шпионажа для сбора сведений о конкурентах и состоянии рынка. Она вела картотеку, содержащую сведения практически о каждом покупателе нефти в стране, она отражала, куда пошел каждый баррель, поставляемый независимыми дилерами и где покупает керосин каждый бакалейщик от Мэна до Калифорнии.

В основе менеджмента Рокфеллера всегда лежала одна главная идея; он верил в нефть, и его вера была нерушима. Любое падение цены на сырую нефть было для него не поводом к беспокойству, но удобным случаем для покупки. „Надеюсь, что если сырая нефть вновь пойдет вниз… никакая статистика или другая информация не заставит наш Исполнительный комитет… отказаться от покупки“, – инструктировал он в 1884 году. „Мы, в отличие от других людей, должны пытаться действовать, а не нервничать, когда рынок ложится на дно“. А потом добавил: „Мы, несомненно, сделаем большую ошибку, не купив нефть“.

Высшее руководство осуществляли Рокфеллер, его брат Вильям, Генри Флеглер и еще два человека, и в целом под их контролем было четыре седьмых всего капитала. Но в руководство входила также и дюжина других людей. Фактически все они были волевые, настойчивые индивидуалисты, удачливые предприниматели, в прошлом -конкуренты Рокфеллера. „Это не самая простая задача – заставить решительных, сильных людей прийти к согласию“, – говорил позже Рокфеллер. Единственным способом работать вместе было согласие. Различные варианты и проекты решений обсуждались и вызывали споры, но действия предпринимались лишь тогда, – и на этом настаивал Рокфеллер, – когда проблемы бывали рассмотрены со всех сторон, возможные случайности предусмотрены и, наконец, соглашение о правильном направлении действие было сформулировано. „Это, я полагаю, первостепенный вопрос любого бизнеса – с какой скоростью следует двигаться вперед, и мы делали это довольно быстро в те дни, разрастаясь и расширяясь во всех направлениях, – вспоминал Рокфеллер. – Мы постоянно сталкивались с новыми опасностями… Как же часто мы обсуждали эти трудные вопросы! Некоторые из нас хотели разом влезть в большие расходы, другие хотели сохранить их на умеренном уровне. Обычно мы приходили к компромиссу и в результате двигались не так быстро, как хотели наиболее прогрессивные, но и не так осторожно, как того хотелось наиболее консервативным“. И добавлял, что они „всегда в конце голосовали тайно“.

Высшее руководство часто днем и ночью находилось в разъездах, курсируя на поездах между Кливлендом и Нью-Йорком, Питтсбургом и Буффало, Балтимором и Филадельфией. В 1885 году сам трест переехал в новую штаб-квартиру, – девятиэтажное административное здание на Бродвее, 26, в Нижнем Манхэттене, – которая вскоре стала образцом для подражания. Отсюда осуществлялось руководство всем предприятием со стороны Исполнительного комитета, прежде всего теми его членами, которые на данный момент находились в городе. Высшие руководители ежедневно обедали вместе в специальной столовой на верхнем этаже здания. За обедом обменивались важной информацией, обсуждали идеи и приходили к согласию. Так под руководством Рокфеллера прежние конкуренты строили компанию, деятельность и масштабы которой были беспрецедентны – новый тип организации, которая развивалась с поразительной скоростью. Люди за обеденным столом на Бродвее, 26 были необычайно талантливой группой. „Эти люди намного умнее, чем я, – говорил Конгрессу штата Нью-Йорк Вильям Вандербилт из компании „Нью-Йорк сентрал рейлроуд“. – Они весьма предприимчивые. Я никогда не сталкивался с людьми настолько умными и способными, насколько умны и способны они в своем бизнесе“.

Но самым умным, конечно же, был Джон Д. Рокфеллер. Трест был уже сформирован, Рокфеллер в свои сорок с небольшим входил в десятку самых богатых людей Америки. Он был „мотором“ компании, его заботила одна-единственная мысль – идея роста и объединения. Он высокомерно презирал конкуренцию как „пустую трату времени“ и был убежден в непогрешимости своей цели. Кроме того, Рокфеллер был нарочито неприступен. Позже он читал наизусть небольшое четверостишие:

„Старая мудрая сова жила в дупле,
Чем больше она видела, тем меньше говорила,
Чем меньше она говорила, тем больше слышала,
Почему мы не следуем ее примеру?“

С первых своих шагов в бизнесе он решил „насколько возможно, не выставляться напоказ“. Он обладал аналитическим складом ума и, будучи довольно подозрительным, держал людей на дистанции. Его отстраненность, холодность и проницательный взгляд лишали присутствия духа любого. Однажды Рокфеллер встречался в Питтсбурге с группой представителей нефтеперерабатывающих предприятий. После встречи несколько из них пошли обедать. Предметом их обсуждения был молчаливый, необщительный, грозный человек из Кливленда „Интересно, сколько ему лет?“ – спросил один. Остальные предложили свои догадки. „Я наблюдал за ним, – сказал наконец другой. – Он позволял каждому говорить, в то время как сам сидел, откинувшись, и не произносил ни слова Но он, кажется, все запоминает и когда начнет говорить, то расставляет все по местам… Я полагаю, ему 140 лет, и, должно быть, ему было 100 лет, когда он родился“.

Много лет спустя один человек, работавший на Рокфеллера, охарактеризует его как „самого невозмутимого из людей“, которых он когда-либо знал. Тем не менее, под бесстрастной маской, конечно же, скрывался человек, слепленный из того же теста, что и все остальные. Семидесятые и восьмидесятые годы были временами, когда „наш план“ был осуществлен. Но эти годы объединения и интеграции с неожиданными политическими атаками и нападками со стороны прессы стоили Рокфеллеру огромного напряжения. „Все состояние, которое я сделал, не искупит беспокойства и тревоги того периода“, – сказал он однажды. Его жена тоже будет вспоминать то время как „тревожные дни“, а сам Рокфеллер будет рассказывать, что у него „редко выдавались ночи, когда он спал спокойно“.

У него были свои способы расслабиться и отдохнуть. Во время рабочих совещаний в конце дня он ложился на кушетку, просил своих коллег продолжать, и принимал участие в дискуссии, лежа на спине. В своем офисе он поставил примитивный тренажер. У Рокфеллера была особенная любовь к лошадям, быстрым лошадям, и он приобрел их для вечерних прогулок в экипаже. Часы быстрой езды – „рысью, шагом, галопом, по-всякому“, следующие за обедом и отдыхом, омолаживали его. „Я брал в дорогу вечернюю почту и прочитывал десяток писем“.

В Кливленде, вне работы, его жизнь сосредоточилась на баптистской церкви. Он был заведующим воскресной школой, где произвел неизгладимое впечатление на одну из студенток, подругу его детей. Много лет спустя она вспоминала: „Я представляю себе мистера Рокфеллера таким, каким я его видела за кафедрой в воскресной школе – длинный острый нос, выступающий подбородок, бледно-голубые глаза, никогда не меняющие выражения. Он всегда говорил с такой осторожностью, что казалось, будто он специально растягивает слова. Но никто не сомневался, что он при этом наслаждается своим положением. Отнимите у него набожность, и вы лишите его самого главного увлечения“.

Рокфеллер любил свое имение Форест-Хилл на окраине Кливленда и подробно интересовался всем: строительством камина, сконструированного из специального кирпича и покрытого красной глазурью, посадкой деревьев, прокладкой новой дороги через глухие леса. Он еще более страстно отдался своему любимому занятию, когда переехал в обширное имение в горах Покантико, к северу от Нью-Йорка. Там он управлял работами по созданию ландшафта, придумывал пейзажи и сам устанавливал столбы и указательные флажки на новых прокладываемых дорогах, иногда занимаясь этим до полного изнеможения. Его страсть к изменению ландшафта основывалось на том же самом таланте организации и концептуализации, которые сделали его такой значительной фигурой в бизнесе.

Тем не менее, становясь самым богатым человеком в Америке, он все же сохранял удивительную бережливость. Он настаивал, приводя этим в отчаяние свою семью, чтобы старая одежда носилась до тех пор, пока наконец не станет настолько лоснящейся, что необходимость в ее замене будет неизбежна. Одним из его любимых блюд оставались хлеб с молоком. Однажды в Кливленде он пригласил известного местного дельца и его жену на лето в свое имение Форест-Хилл. Семья славно провела там шесть недель. Они были несказанно удивлены, получив впоследствии от Рокфеллера счет на шестьсот долларов за питание.

Рокфеллер был человеком не без чувства юмора, даже игривости, однако проявлял его только в самом близком кругу. „Был у дантиста, – докладывал он однажды своему коллеге Генри Флеглеру. – Думаю, приятней было бы написать тебе или хотя бы прочитать твои письма, но деваться было некуда“. Он развлекал собственную семью за обедом пением или клал печенье на нос, а затем пытался поймать его ртом или даже удерживал тарелку на носу. Он любил сидеть со своими детьми и их друзьями на переднем крыльце и играть в игру под названием „шмель“. Играющий начинал считать, и каждый раз, доходя до числа, в котором есть семерка, вместо него должен сказать „ж-ж-ж“ или же выходил из игры. Так или иначе, но Рокфеллер, несмотря на свои способности к математике, никогда не мог добраться до числа 71. Дети всегда очень радовались этому.

Рокфеллер начал делать маленькие пожертвования своей церкви с того самого времени, как стал зарабатывать деньги. Время шло, суммы увеличивались. Он подходил к филантропии с того же сорта систематичностью и тщательностью расчета, которую применял в бизнесе. Позже его пожертвования будут распространяться на науку, медицину и образование. В девятнадцатом столетии тем не менее большая часть его благотворительности распространялась на баптистскую церковь, чьим могущественным мирянином он стал.

В конце восьмидесятых годов он принял на себя обязательства по созданию большого баптистского высшего учебного заведения и во исполнении этого учредил фонд на свои средства и учавствовал в организационной работе по созданию Чикагского университета. Но и после этого Рокфеллер по-прежнему оставалсясамым крупным жертвователем. Он обращал особое внимание на развитие университета, но не вмешивался в его академические работы, настаивая тем не менее на соблюдении бюджета. Он был против того, чтобы какое-либо здание было названо в его честь, пока он жив, и посетил университет только дважды за первые десять лет его существования. Первый визит состоялся в 1896 году и был приурочен к пятой годовщине университета. „Я верю в работу, – заявил он университетскому собранию. – Это лучшие инвестиции, которые я когда-либо делал в своей жизни… Всемогущий Господь дал мне деньги, и разве мог я утаивать их от Чикаго?“ В ответ он услышал, как группа студентов скандировала ему:

Джон Д. Рокфеллер – удивительный человек, Он потратил все свои сбережения на университет в Чикаго.

К 1910 году „лишняя мелочь“, которую отдал университету Рокфеллер, составили 35 миллионов долларов, в то время как поступления из всех остальных источников – 7 миллионов долларов. А в целом на благотворительные цели он раздал более 550 миллионов.

Рокфеллер перенес свои деловые привычки в частную жизнь. Это были десятилетия „позолоченного века“, когда мафиози делали огромные состояния и создавали экстравагантный и пышный стиль жизни. Его городской дом в Нью-Йорке и имение в Покантико действительно были пышными, но Рокфеллер и его семья каким-то образом остались в стороне от показухи, хвастовства и вульгарности своего времени. Он и его жена старались внушить собственное понимание честности своим детям, и это позволило избежать того, чтобы богатое наследство развратило их. Так, у детей был один велосипед на всех, и им пришлось научиться делиться. В Нью-Йорке юный Джон Д. Рокфеллер-младший ходил в школу и обратно пешком, в то время как других детей богачей везде возили на экипажах в сопровождении конюхов, и он зарабатывал карманные деньги, работая в имениях своего отца за то же жалование, что и рабочие.

В 1888 году Рокфеллер вместе со своей семьей и двумя баптистскими священниками уехал в Европу на три месяца. Хотя он не знал французского языка, но тщательно исследовал каждый пункт счетов. „Poulets!“ – восклицал он. „Что такое poulets?“ – спрашивал он у своего сына Джона-младшего. Получив ответ, что это цыплята, он продолжал читать следующий пункт и задавал следующий вопрос. „Отец, – позже будет вспоминать Джон-младший, – никогда не хотел оплачивать счет, пока не был уверен в правильности каждого пункта. Такая тщательность в незначительных вещах казалась некоторым людям скупостью, но что касается его самого, это было выражением жизненных принципов“.

Компания Рокфеллера, которую он основал и вел к беспримерному богатству, продолжала развиваться в течение восьмидесятых и девяностых годов. Научные исследования стали частью бизнеса. Огромное внимание уделялось как качеству продуктов, так и аккуратности и чистоте операций – от переработки до местной дистрибуции. Развитие системы рынка – вниз к конечному потребителю – было крайне важной задачей. Компании нужны были рынки, соответствующие ее огромным возможностям, и это заставляло ее агрессивно завоевывать „самые отдаленные рынки, где бы они ни находились“, – так определял это Рокфеллер. „Мы нуждались в просторе“, – говорил он. И компания уверенно и настойчиво двигалась в этом направлении. Потому что рост использования нефти, по большей части в виде керосина, был колоссальным.

Нефть и керосиновые лампы меняли жизнь американцев и ее ритм. Где бы ни находились потребители, – в малых или больших городах на Востоке или на фермах Среднего Запада, – они покупали керосин у бакалейщика или аптекаря, каждый из которых получал свой товар у оптовых поставщиков, а последние, как правило, у „Стандард ойл“. Еще в 1864 году химик из Нью-Йорка описывал воздействие этого нового средства освещения: „Керосин, в некотором смысле, увеличил продолжительность жизни сельского населения, – писал он, – тех, кто из-за дороговизны или неэффективности китового жира были вынуждены сразу после захода солнца идти в постель и проводить там почти половину своей жизни. Теперь они могли посвятить часть ночи чтению и другим развлечениям, и это особенно верно, если говорить о зимнем сезоне“.

Практический совет по использованию керосина, демонстрирующий его быстрое и повсеместное распространение, был предложен в 1869 году автором „Хижины дяди Тома“, когда она помогала своей сестре в написании книги, озаглавленной „Дом американской женщины или Принципы домашней науки“. „Хороший керосин дает такой свет, что лучшего желать и не приходится“, – писали они, когда советовали своим читательницам, какого типа лампы покупать. Но они предостерегали от плохого и „грязного“ керосина, который был виновником „этих ужасных взрывов“. В середине семидесятых годов от пяти до шести тысяч смертей ежегодно были связаны с подобными происшествиями. Контроль за качеством был нерегулярным и внедрялся медленно, вот почему Рокфеллер настаивал на систематическом контроле и поэтому назвал свою компанию „Стандард“.

В больших городских районах керосин все еще конкурировал с искусственным или „городским“ газом, получаемым теперь из угля или нафты, одной из фракций сырой нефти. Но керосин был значительно дешевле. Как писала одна из нью-йоркских газет в 1885 году, керосин мог удовлетворять потребности семьи за десять долларов в год, в то время как „месячные счета за газ у большинства домовладельцев составляли большую сумму“. В сельской местности подобной конкуренции не существовало. „Одного взгляда на товары приличного, полного жизни сельского магазина в 1867 году было достаточно, чтобы заставить любого жителя поверить в прогресс, – писал исследователь сельской торговли. – Лампы и стекла для них и целый класс продуктов, известных как „керосиновые товары“, покажутся чудесной вещью для глаз, которые мало что могли рассмотреть в ночи при помощи зажженной тряпки, пропитанной бычьим жиром и свешивающейся с края тарелки“.

Керосин был самым важным продуктом, выпускаемым перерабатывающими заводами, но не единственным. Среди других были нафта, газолин, использующийся как растворитель или перерабатываемый в газ, которым освещали отдельные здания, мазут; смазочные вещества для движущихся частей паровозов и железнодорожных вагонов, сельскохозяйственных орудий, хлопковых веретен и позже велосипедов. Кроме этого, производились нефтяное желе, известное под торговой маркой „Вазелин“ и используемое как основа для фармацевтической продукции, и парафин, который использовали не только для свечного производства и сохранения продуктов, но также и в качестве „парафиновой жевательной резинки“, которая „рекомендовалась для постоянного употребления женщинам, занятым в швейном производстве“.

Стремясь дойти до потребителя, „Стандард ойл“ старалась развивать маркетинг. К середине восьмидесятых годов она контролировала почти восемьдесят процентов рынка переработки и сбыта. Тактика завоевания такой огромной доли рынка была безжалостна. Торговый персонал компании будет „грозить кулаком“ и стараться запугать как конкурентов, так и розничных торговцев, рискующих предлагать конкурентный товар. „Стандард“ введет ряд новшеств, чтобы сделать свою систему маркетинга более эффективной и обеспечить ее низкую себестоимость. Большие усилия были предприняты для того, чтобы избавиться от громоздких, протекающих, опасных и дорогих бочек. Одним из новшеств стала железнодорожная цистерна, которая исключала надобность нагромождать бочки в товарные вагоны. „Стандард“ также заменила бочки на улицах Америки повозкой-цистерной, запряженной лошадьми, заставив торговцев раскошеливаться за все от пинты до пяти галлонов керосина. Деревянные бочки, – хотя они и оставались по-прежнему основной мерой для нефти, – были в конечном счете сохранены лишь для доставки нефти в те места, откуда они не будут возвращены.

Но у „Стандард“ отсутствовала одна из решающих сторон бизнеса – добыча нефти. Это было так рискованно, так непостоянно, так спекулятивно. Кто знал, когда какая-либо отдельная скважина могла иссякнуть? Лучше предоставить нефтедобытчикам взять на себя этот риск и придерживаться того, что могло быть рационально организовано и управляемо – переработки, транспортировки и сбыта. Один из членов Исполнительного комитета писал Рокфеллеру в 1885 году: „Наш бизнес – это предпринимательство, и вот моя точка зрения: неблагодарная вещь для любого предпринимателя или торговца забивать свою голову заботами и трениями, которые сопровождают рискованные спекулятивные затеи“.

Но в огромной, опоясывающей земной шар системе „Стандард“ сохранялось ощущение неопределенности. Всегда существовал страх, что нефть закончится. Этот дар недр земли мог исчезнуть с той же внезапностью, с какой и появился. Бурное производство быстро истощило выработку скважин. До тех пор, пока речь шла о добыче нефти в Америке, Пенсильвания была сплошной игрой, только лишь забавой; и, возможно, то, что произошло в разных районах штата, могло сыграть огромную роль в судьбе всего Нефтяного района. Взлет и падение Пит-хоул были наглядным предвестником того, что могло произойти в будущем. Разве кто-нибудь мог знать? Переживет ли отрасль хотя бы еще одно десятилетие? А без сырья какой прок будет от всей этой техники и всех капиталовложений – перерабатывающих заводов, трубопроводов, цистерн, судов, систем сбыта? Многие специалисты предостерегали, что запасы Нефтяного района будут в скором времени исчерпаны. В 1885 году геологическая служба штата Пенсильвания предупреждала, что „удивительное проявление нефти“ было только „временным и исчезающим явлением, и те, кто сейчас молоды, увидят, как придет его естественный конец“.

В тот же год Джон Арчбольд, главный управляющий „Стандард“, беседовал с одним из специалистов компании и услышал, что упадок в американском производстве был практически неизбежен, и что шансы на обнаружение других больших месторождений были „по крайней мере, один против ста“. Эти предупреждения были настолько убедительными для Арчбольда, что он продал часть своих акций „Стандард ойл“ по 75-80 центов при номинале в доллар. Приблизительно в то же самое время Арчбольду рассказывали о признаках нефти в Оклахоме. „Вы в своем уме? – отвечал он. – Ну что ж, я выпью каждый галлон, добытый западнее Миссисипи!“

Но как раз именно в тот момент отрасль внезапно оказалась на пороге выхода за границы Пенсильвании. Местом действия стал северо-западный Огайо, где выбросы горючего газа в окрестностях Финдли были известны со времен самых ранних поселений. Открытие там нефти в середине восьмидесятых годов вызвало огромный бум в регионе, который стал известен после этого под названием Лайма-Индиана, почти пополам разделенный границей штатов Индиана и Огайо. Новые открытые месторождения были такими изобильными, что к 1890 году оказались на третьем месте по добыче в США!

Рокфеллер взвешивал все за и против принятия последнего великого стратегического решения – немедленно заняться добычей нефти. В нем самом, не меньше, чем в его коллегах, жило большое отвращение к нефтедобытчикам. Да, они были спекулянтами, они не заслуживали доверия, они вели себя как алчные старатели во время золотой лихорадки. И все же здесь, в Лайме, „Стандард“ представился удобный случай установить контроль над сырьем в особо крупных масштабах, внедрить оптимальные методы нефтедобычи, сопоставить поставки, запасы и нужды рынка. Одним словом, „Стандард“ имела возможность в значительной степени защитить себя от колебаний и непостоянства нефтяного рынка, а также от беспорядочного „минного поля“. И это было направление, в котором, – и Рокфеллер определенно хотел этого, – должна была пойти „Стандард“.

Признаки истощения запасов в Пенсильвании были предупреждением, пришло время что-либо предпринимать, и Лайма представляла бесспорное доказательство того, что нефтяная отрасль имела будущее за пределами Пенсильвании. Но тут возникали два больших препятствия. Одним было качество нефти. Здешняя нефть имела отличия от пенсильванской, в том числе и весьма неприятный серный запах, похожий на запах испорченных яиц. Некоторые называли сырье из Лаймы „скунсовым соком“. В то время не знали способа устранить этот запах, и до тех пор, пока эту проблему не решили, нефть Огайо имела весьма ограниченный сбыт.

Второе препятствие обнаружилось на Бродвее, 26 – упрямство более осторожных коллег Рокфеллера. Они считали, что риск неоправданно велик. Прежде всего Рокфеллер доказывал, что компании следует скупать всю нефть, какую только можно, и хранить ее в цистернах по всему региону. Нефть добывалась из земли Огайо в таких громадных объемах, что цена упала с 40 центов за баррель в 1886 году до 15 центов за тот же баррель в 1887 году. Но многие из коллег Рокфеллера усердно противились политике скупки нефти, для которой до сих пор не существовало какого-либо подходящего применения. „Наши консервативные собратья в Совете, – как Рокфеллер называл их, – занудно вскидывали свои руки вверх и отчаянно сражались с некоторыми из нас“. В конечном счете Рокфеллер так или иначе победил, и „Стандард“ поместила в хранилища более 40 миллионов баррелей лаймской нефти. Затем в 1888 и 1889 годах Герман Фрэш, химик из Германии, работавший на „Стандард“, сделал открытие, что если сырую нефть перегонять в присутствии окиси меди, сера испаряется, ликвидируя проблему запаха испорченных яиц и таким образом лаймская нефть становится приемлемым сырьем для получения керосина. Рискованная затея Рокфеллера с нефтью из Лаймы оказалась вполне стоящим делом; после открытия Фрэша цена на нефть из Лаймы моментально удвоилась с 15 центов за баррель, которые „Стандард“ платила за нее, до 30, – и продолжала подниматься.

Рокфеллер привел компанию к заключительному шагу – скупке большого количества добывающих мощностей. Нефтедобытчики были самыми грубыми и неорганизованными участниками новой отрасли, и соответствующим образом они обращались со своими месторождениями и участвовали в деловых отношениях. Здесь был шанс внедрить более дисциплинированную, более устойчивую структуру. Коллеги, как и до этого, подходили к решению вопроса с неохотой, даже противостояли Рокфеллеру. Рокфеллер был настойчив – и победил. Он просто приказал: „Скупаем все, что можно“. К 1891 году фактически не имевшая несколько лет назад собственной добычи, „Стандард“ владела четвертью всей американской сырой нефти.

„Стандард“ взяла на себя строительство самого большого в мире перерабатывающего завода в местечке под названием Уайтинг, среди песчаных дюн на побережье озера Мичиган в Индиане, для переработки сырья из Лаймы. Там, как и везде, был задействован „культ секретности „Стандард“, который в конечном счете сыграет не последнюю роль в разрушении этой организации. Было совершенно очевидно, что „Стандард“ сооружала нефтеперерабатывающий завод. Тем не менее для репортера из „Чикаго Трибьюн“ оказалось невозможным выведать какую-либо информацию у управляющего строительным проектом. Сэр Маршалл держал „рот на замке“. „Он был совершенно не осведомлен о том, что происходит в Уайтинге, – писал репортер. – Они, может быть, возводят пятимиллионный нефтеперерабатывающий завод, а может, строят предприятие по упаковке свинины. Он не думает, что это будет предприятие по упаковке свинины, но не уверен в этом наверняка“.

Кроме того, возник вопрос о цене как таковой. В течение многих лет цены прямо зависели от лихорадочной торговли нефтяными сертификатами на различных биржах в Нефтяном районе и Нью-Йорке. В течение восьмидесятых годов агентство Джозефа Сипа – „скупающая рука „Стандард“ – покупало нефть на свободном рынке, как и все остальные, приобретая сертификаты на этих биржах. Когда агентство Сипа покупало нефть прямо из скважины, то цена покупки определялась средней ценой на бирже в этот день. Сип увеличивал масштабы закупок напрямую у нефтедобытчиков, и независимые переработчики последовали этому примеру. С начала девяностых годов количество сделок на биржах начало неуклонно падать.

В январе 1895 года Джозеф Сип положил конец эре нефтяных бирж своим историческим документом „Вниманию производителей нефти“. Он объявил, что сделки на биржах более „не являются приемлемым показателем стоимости продукта“. С этого момента, провозгласил он, во всех торговых сделках „цены будут настолько высоки, насколько это продиктовано положением на мировых рынках, и эта цена совершенно не обязательно будет совпадать с предлагаемой на бирже“. И добавил: „Ежедневные котировки будут диктоваться из этого офиса“. И какпокупатель, и как владелец от 80 до 90 процентов нефти Пенсильвании и месторождения Лайма-Индиана, Сип и „Стандард ойл“ теперь определяли цену на сырую американскую нефть, хотя и всегда в границах, основанных на спросе и предложении. Как сказал один из коллег Рокфеллера: „Ежедневно мы имеем перед собой наиболее достоверную информацию, которую только можно собрать со всех мировых рынков. И мы приходим на основании этого к наилучшему из возможных соглашений о цене“.

Масштабы деятельности „Стандард“ были впечатляющими – они подавляли конкурентов. Все же это не была в полном смысле монополия даже в области переработки. Примерно от 15 до 20 процентов нефти продавали конкуренты, и директоры „Стандард“ охотно мирились с этим. Контроль более чем над 85 процентами рынка был достаточен для „Стандард“, чтобы сохранять заботливо взлелеянную стабильность. Размышляя над своими ландшафтами и деревьями, Рокфеллер замечал в старости: „Во всех вещах открывается преимущество работы в большом масштабе“. „Стандард ойл“, конечно же, могла возглавить список этих „вещей“. Рокфеллер создал вертикально интегрированную нефтяную компанию. Много лет спустя, один из преемников Рокфеллера в „Стандард ойл оф Огайо“, работавший с ним в качестве начинающего юриста, размышлял над одним из великих достижений Рокфеллера. „Он инстинктивно создал тот порядок, который может происходить только из централизованного управления большим конгломератом производства и капитала, с одной целью – в интересах организованного продвижения продукта от производителя к потребителю. Это дисциплинированное, экономичное и эффективное продвижение есть то, что мы сегодня, много лет спустя, называем „вертикальной интеграцией“. И добавлял: „Я не знаю, употреблял ли когда-нибудь господин Рокфеллер термин „интеграция“. Я знаю только, что именно он сформулировал саму идею“.

Некоторые критики были поставлены в тупик достижениями Рокфеллера. Принадлежавшая правительству Соединенных Штатов авторитетная „Минерэл Ресорсиз“ заявляла в 1882 году: „Не может быть никаких сомнений в том, что компания проделала огромную работу, и переработка нефти превратилась в настоящий бизнес, а транспортировка была значительно упрощена; но как много дегтя было в этой бочке меда, определенно сказать практически невозможно“.

Для других – конкурентов „Стандард“ и значительной части публики – приговор был бесспорным и полностью негативным. Для слишком многих производителей и независимых переработчиков „Стандард ойл“ была злым спрутом, вышедшим на охоту за „телами и душами“ конкурентов. И для тех, кто пострадал от махинаций Рокфеллера – от беспрестанного давления и „потения“, от двурушничества и тайных сговоров – он был чудовищем, которое лицемерно взывало к Господу, одновременно методично отнимая у людей средства к существованию и даже сами жизни в неудержимой погоне за деньгами и властью.

Многих коллег Рокфеллера огорчали постоянные нападки критиков. „Мы достигли невиданного в истории успеха, наше имя известно во всем мире, но нашему публичному имиджу трудно позавидовать, – писал один из них Рокфеллеру в 1887 году. – Мы олицетворяем все то, что зло, бессердечно, тягостно, жестоко (думается, это несправедливо)… Это не очень приятно писать, ибо я дорожу честным именем в деловой жизни“. Но самого Рокфеллера это не очень беспокоило. Он считал, что лишь действует соответственно духу капитализма. Он даже хотел привлечь к защите „Стандард ойл“ религиозные круги. По большей части он игнорировал критику и оставался уверенным в себе и в том, что „Стандард ойл“ была инструментом совершенствования человечества, превращающим хаос и легкомыслие в устойчивость, делающим возможным общественный прогресс и несущим дар „нового света“ в мир темноты. Она обеспечивала капитал, организацию и технологию и брала на себя большой риск, необходимый, чтобы создать и обслуживать глобальный рынок. „Дайте бедному человеку дешевый свет, джентльмены“, – говорил Рокфеллер своим коллегам в Исполнительном комитете. Насколько он мог судить, успех „Стандард ойл“ был значительным шагом в будущее. „Объединение остается в силе, – сказал Роксреллер, когда оставлял активное руководство компанией. – Индивидуализм канул в небытие и никогда не возродится“. „Стандард ойл“, – добавил он, – была одним из величайших, возможно самым великим из „строителей“, которые когда-либо существовали в этой стране“.

Марк Твен и Чарльз Дадли Уорнер в своем романе „Позолоченный век“ верно схватили характер десятилетий после Гражданской войны – как времени „построения гигантских схем и спекулянтов всех мастей… и горячего желания внезапного богатства“. Рокфеллер в некотором смысле – истинное воплощение своего века. „Стандард ойл“ была безжалостным конкурентом, и ее хозяин стал богаче всех. В то время как многие разбогатели на спекуляциях, финансовых махинациях и мошенничестве, Рокфеллер построил свое состояние, поставив на молодую, дикую, непредсказуемую и ненадежную отрасль, неустанно превращая ее в соответствии со своей собственной логикой в высоко организованный, масштабный бизнес, удовлетворяющий потребность в свете во всем мире.

„Наш план“ в конечном счете провалится. В Соединенных Штатах общественное мнение и политика с возмущением отвернутся от объединения и монополии, и происшедшее будет рассматриваться как неприемлемая надменность и недопустимое поведение в бизнесе. В то же самое время новые лица и новые компании, действовавшие за пределами „епархии“ Рокфеллера в Соединенных Штатах и в таких отдаленных местах, как Баку, Суматра, Бирма, а позднее и Персия, поднимутся и покажут себя бесстрашными и живучими бойцами. И некоторые из них больше чем выживут – они преуспеют.