ЧАСТЬ IV. УГЛЕВОДОРОДНЫЙ ВЕК

ГЛАВА 20. НОВЫЙ ЦЕНТР ПРИТЯЖЕНИЯ

Впоследствии в кругу специалистов этот период стал называться „временем ста“. Это были годы войны, когда число американских нефтяников в Саудовской Аравии сократилось примерно до ста человек, почти отрезанных от всего мира, а о саудовской нефти при звуках канонады забыли. В конце 1943 года к сотне присоединился еще один человек – Эверет Ли Де Гольер, чей приезд было признаком того, что о Саудовской Аравии не забыли те, кто думает о послевоенном времени.

Ни один человек не олицетворял американскую нефтяную индустрию и ее широкомасштабное развитие в первой половине двадцатого века так ярко, как Де Гольер. Самый известный в то время геолог-предприниматель, изобретатель, ученый, оставивший след почти всех основных областях этой индустрии. Родившийся в хижине в Канзасе и выросший в Оклахоме, Де Гольер поступил на факультет геологии в Университете Оклахомы, чтобы не учить латынь, и таким образом случайно избрал свой жизненный путь. Еще будучи студентом, он во время академического отпуска отправился в Мексику, где в 1910 году открыл легендарную скважину „Портреро дель Льяно“. Она давала 110000 баррелей в день, положив начало „Золотой дороге“ и золотому веку мексиканской нефти. Это была самая большая скважина в мире, и она стала основой как благосостояния „Каудрай/Пирсон“, так и непревзойденной репутации Де Гольера.

Это было только начало. Де Гольер больше, чем кто другой, внедрял геофизику в разведку нефтяных месторождений. Разработчик сейсмографа, одного из важнейших изобретений в истории нефтяной промышленности, он так рьяно отстаивал важность его применения, что его называли „помешанным на динамите“. Главный геолог компании „Стандард ойл оф Нью-Джерси“ восторженно говорил, что „интерес к поискам нефти остается у Де Гольера днем и ночью“. Действуя от имени „Каудрай“, Де Гольер создал процветающую независимую нефтяную компанию „Амерада“. Его пыталась переманить „Стандард ойл оф Нью-Джерси“, но он занялся самостоятельным бизнесом и в конце тридцатых годов основал „Де Гольер и Мак-Нотен“, которая стала ведущей мировой консалтинговой фирмой в области нефтеразработок. Это тоже было изобретением, потому что отвечало новым потребностям в независимой оценке стоимости нефтяных запасов, на основе чего строилась финансовая политика банков и других инвесторов. Годам к сорока пяти Де Гольер стал мультимиллионером с годовым доходом в 2 миллиона долларов. В конце концов ему надоело делать деньги, и он растратил значительные суммы. На самом деле, интересы Де Гольера ограничивались не только нефтью и деньгами. Он был основателем „Тексас инструменте“. Он увлекался историей острого перца. Он собрал необыкновенную коллекцию книг. Он спас от банкротства журнал „Сатердей ревью оф литереча“, стал его председателем, хотя никогда особенно не интересовался вопросами литературы.

В течение многих лет этот толстенький, энергичный крепыш с львиной головой был известной и уважаемой фигурой в высших советах нефтяной промышленности, где его слово имело большой вес. И, конечно, как человек, создавший себя сам, Де Гольер был бесполезен „Новому курсу“. Но когда разразилась война, его вызвали в Вашингтон, чтобы он стал одним из первых заместителей Гарольда Икеса в Военном управлении нефтяной промышленностью. Он приехал, хотя и неохотно. В его обязанности входило содействие в организации и рационализации производства по всем Соединенным Штатам. Однако в 1943 году он получил специальное задание за границей: оценить нефтяной потенциал Саудовской Аравии и других стран Персидского залива, ставшего тогда объектом конкуренции.

Тремя годами ранее, в 1940 году, Де Гольер выступил в Техасе с речью о ближневосточной нефти. „В истории нефтяной промышленности еще не разрабатывалось столько огромных месторождений и на такой обширной территории, -сказал он. – Я предрекаю, что эта область станет в ближайшие двадцать лет самым важным нефтяным регионом мира“. Теперь, в 1943 году, у него появилась возможность увидеть все своими глазами. Но тем не менее он не очень стремился туда ехать. Он писал жене: „Когда-то мне казалось важным как американцу совершить эту поездку и оценить обстановку, но это ненадежно, довольно неудобно и несколько рискованно. Я не Линдберг“.

Во время войны добраться до Ближнего Востока было нелегким делом. Первая остановка была в Майами, где при посадке у самолета лопнула шина. Не дождавшись другого транспорта, Де Гольер и другие члены миссии в конце концов на военных самолетах проследовали через страны Карибского бассейна в Бразилию, затем в Африку и наконец в Персидский залив. Там они проследовали к нефтяным месторождениям Ирака и Ирана, в Кувейт и Бахрейн и наконец в Саудовскую Аравию, чтобы познакомиться с уже открытыми месторождениями и посетить предполагаемые. На одном из привалов Де Гольер писал жене: „За всю поездку мы не видели ничего, кроме голой земли… Техас – сад по сравнению с некоторыми местами, где мы были“.

Когда Де Гольера потчевали блюдом из овечьих глаз, он в совершенстве овладел нужными приемами. По пути он обнаружил многие любопытные достопримечательности. Но не это приковывало его внимание, а геологические признаки месторождений, которые его опытный глаз улавливал в пустыне, наметки, выуженные из географических карт, данные о скважинах, сейсмические исследования. В Саудовской Аравии уже началась разработка трех месторождений с запасами, оцененными в 70 миллионов баррелей. Но изучение подобных месторождений наводило на мысль, что запасы могут быть значительно больше. Это относилось и к другим странам залива. Физические лишения окупились сторицей. Де Гольер был нефтяником, и для него голая пустыня Аравийского полуострова была легендарным Эльдорадо. Он был вне себя от волнения, потому что изучал то, чего еще не было в истории нефтяной индустрии. Даже он, открывший скважину производительностью в 110000 баррелей в день, за полвека своей деятельности никогда не видел ничего подобного.

Вернувшись в начале 1944 года в Вашингтон, Де Гольер доложил, что разведанные и потенциальные ресурсы региона – Ирана, Ирака, Саудовской Аравии, Кувейта, Бахрейна и Катара – достигают 25 миллиардов баррелей. На Саудовскую Аравию приходится 20 процентов – возможно, 5 миллиардов баррелей. Работая для правительства Соединенных Штатов, он действовал столь же консервативно, как и при оценке ресурсов для какого-нибудь банка. На самом деле он предполагал, что запасы нефти будут намного больше. И правда, в результате поездки он оценил запасы как неправдоподобно огромные – до 300 миллиардов баррелей в регионе и 100 миллиардов баррелей в Саудовской Аравии. Один из членов миссии сказал чиновникам государственного департамента: „Нефть этого региона – величайшее вознаграждение за всю историю“.

Более важным, чем точные цифры, было общее суждение Де Гольера о значении этих огромных запасов нефти. „Мировой центр притяжения производства нефти перемещается из Карибского бассейна на Ближний Восток, в район Персидского залива, – сказал он, – и, вероятно, это будет продолжаться, пока он окончательно не установится в этом регионе“. Это мнение, высказанное человеком, прочно связанным с американской промышленностью, стало своего рода эпитафией, уменьшающейся роли Америки в добыче и разработке нефти, концу ее владычества. Соединенные Штаты поставили 90 процентов нефти, использованной союзниками во Второй мировой войне, но это было наивысшей точкой в их роли мирового поставщика. Их дни как экспортера нефти истекали. Но все же слова Де Гольера были не простой эпитафией. Они были предвидением драматического перераспределения сил в нефтяной промышленности, которое станет оказывать глубокое влияние на ход мировой политики.

Британское правительство давно принимало участие в политической жизни и добыче нефти на Ближнем Востоке, но Соединенные Штаты в значительной степени все еще игнорировали этот регион. Столь осторожный подход и повлиял на то, что объем добычи нефти на Ближнем Востоке оставался небольшим. В 1940 году регион, включающий Иран, Ирак и весь Аравийский полуостров, производил меньше 9 процентов мировой нефти, а Соединенные штаты – 63.

Однако даже тогда находились люди, видевшие, что „центр притяжения“ перемещается. Весной 1941 года Джеймс Терри Дьюс, вице-президент „Касок“ писал Де Гольеру, что он „все пристальнее вглядывается в Персидский залив“ и что „месторождения, находящиеся в этом районе, совершенно отличаются от американских, даже восточно-техасских. Количество нефти невероятно, и мне приходится часто протирать глаза и говорить: „Такого зверя не бывает“.

Но в это время страны Оси вели наступление в России и Северной Африке, и оставалась угроза для Ближнего Востока. Вследствие этого постоянно сокращающееся число американцев, те самые „сто“, занимались главным образом не развитием месторождений, а, наоборот, разработкой планов, как уберечь скважины (залив их цементом) в случае бомбежки или уничтожить их в случае наступления немецкой армии. По той же причине и в Кувейте, и в Ираке заглушались скважины, что делалось по согласованию с британскими и американскими военными и политическими властями.

Более того, менялись американские ориентиры в отношении Саудовской Аравии и Ближнего Востока. Толчок к этому, как и 10 лет назад, в начале тридцатых, дало резкое снижение числа паломников в Мекку и новый финансовый кризис в Саудовской Аравии. На этот раз не экономическая депрессия, а война явилась причиной прекращения потока паломников. Положение усугубилось засухой и вследствие этого – неурожаем. Традиционные отрасли промышленности, такие как изготовление холодного оружия и кожевенное дело, не могли компенсировать потери. К 1941 году Ибн Сауд снова столкнулся с финансовым кризисом. Королю пришлось посмотреть в лицо жестокой реальности. В разговоре с одним американцем в 1942 году он объяснял: „У арабов есть религия, а у союзников – деньги“.

Таким образом, Ибн Сауд был вновь вынужден обратиться за помощью к англичанам, в зоне политического влияния которых он действовал, и к компании „Касок“, а также к двум ее „американским родителям“ – „Стэндард оф Калифорния“ и „Тексако“. Нефтяные компании не хотели больше давать займы под будущую продукцию, особенно когда сама нефтедобыча почти прекратилась, но они и не желали рисковать концессией. Возможно, Вашингтон пришел бы на помощь. Были предложения оказать некоторую поддержку в рамках ленд-лиза, программы военной помощи. Но по решению конгресса помощь по ленд-лизу выделялась только „демократическим союзникам“. К сожеланию, Саудовская Аравия была королевством, а не республикой, и в отличие, скажем, от короля Англии Ибн Сауд не был конституционным монархом. Наконец после долгих споров Рузвельт решил не предоставлять никакой помощи. „Скажите англичанам, – инструктировал он одного из своих помощников в июле 1941 года, – что я надеюсь, они позаботятся о короле Саудовской Аравии. Это для нас далековато“.

Британия действительно пришла на помощь, предоставив, помимо всего прочего, только что отчеканенные монеты на кругленькую сумму в 2 миллиона долларов. Британские субсидии должны были еще значительно возрасти. Однако американские нефтяники пытались внушить королю Ибн Сауду, что эта британская помощь на самом деле была американской, потому что Британия в свою очередь получала помощь из Америки. Это означало, объясняли нефтяники, что помощь реально поступает из США, только опосредованно.

Вступление Америки в войну в 1942 и 1943 годах повлекло за собой переоценку значения Ближнего Востока, основанную на новом подходе Вашингтона, не разделявшегося, однако, всеми нефтяными компаниями. Нефть была признана главным стратегическим военным продуктом и главным продуктом, определяющим национальную мощь и международное влияние. Если и был единственный источник, на основе которого формировалась военная стратегия стран Оси, то это была нефть. И победить их можно было только тем же оружием, то есть нефтью. Соединенные Штаты почти единолично снабжали нефтью союзные войска, выкачивая свою нефть в невиданных до сих пор количествах. Стал расти страх, что нефти не хватит. Это был очередной период пессимизма по поводу положения Америки в области нефтедобычи, подобный тому, что пал на конец Первой мировой войны. Но из-за войны выход нужно было искать немедленно. Что означала бы для безопасности Америки и ее будущего широкомасштабная длительная нехватка нефти?

Конец двадцатых – начало тридцатых годов ознаменовались многочисленными открытиямисовершенно новых месторождений и новыми открытиями на уже известных. Однако уже с середины тридцатых годов, хотя „ревизии и дополнения“ уже существующих месторождений шли полным ходом, обнаружился резкий спад в выявлении новых месторождений. Распространилось мнение, что в будущем новых открытий станет значительно меньше, поиск новых месторождений станет более трудным и дорогостоящим. Стремительное сокращение новых открытий ошеломило и испугало тех, кто отвечал за топливо в мировой войне. „Начинает действовать закон убывающей доходности, – сказал директор по ресурсам Военного управления нефтяной промышленности в 1943 году. – Поскольку новые нефтяные месторождения не формируются, число их установилось, рано или поздно запасы истощатся“. Для Соединенных Штатов, добавил он, „дни процветания на ниве открытий нефтяных месторождений по большому счету уже принадлежат истории“.

Министр внутренних дел Гарольд Икес разделял эту точку зрения. Название опубликованной им в декабре 1943 года статьи ни у кого не оставило в этом сомнения – „У нас кончается нефть!“. В ней „Старый скряга“ „зловеще предупреждал, что „если будет третья мировая война, то использовать придется не американскую нефть, а какую-нибудь другую, потому что у Америки ее не будет… Американская корона, символ самой могущественной нефтяной империи в мире, съезжает набок“.

Такие неутешительные исследования могли привести только к одному выводу. Хотя нефть еще лилась из американских портов на все фронты войны, судьба готовила Соединенным Штатам трансформацию исторического масштаба не без последствий для государственной безопасности, – возобладание импорта нефти над экспортом. Пессимизм в отношении американских нефтяных ресурсов на случай войны породил концепцию, ставшую известной, как „теория консервации“. Она состояла в следующем. Соединенным Штатам, а именно правительству, необходимо взять под контроль и разрабатывать зарубежные нефтяные запасы, чтобы снизить добычу собственного сырья, законсервировать внутренние ресурсы для будущего, гарантируя тем безопасность Америки. Даже республиканцы, поборники частного предпринимательства, призывали правительство к прямому участию в иностранных концессиях. Как утверждал известный республиканский сенатор Генри Кэбот Лодж, „история не дает нам уверенности в том, что только интересы частного предпринимательства адекватно отвечают защите национальных интересов“. А где же было найти эти иностранные ресурсы? Ответ был только один. „Во всех исследованиях сложившейся ситуации, – говорил Герберт Фейс, советник по экономическим вопросам государственного департамента, – карандаш удивительным образом указывает на одну и ту же точку, одно и то же место – Ближний Восток“7.

Таким образом, американские политики, пусть с опозданием, но пришли к тому же выводу, которым руководствовалась и Великобритания в своей нефтя ной политике с конца Первой мировой войны, а именно – выводу о ключевом значении Ближнего Востока. И вот здесь-то, наряду с доверием друг другу в условиях военного сотрудничества, у союзников, появились серьезные взаимные подозрения. Британцы боялись, как бы американцы не попытались выжить их с Ближнего Востока и не лишили их даже тех нефтяных ресурсов, которые всегда находились под их контролем. Имперская стратегия рассматривала этот регион как центральный и важный для контроля над Индией. Ибн Сауд, как владелец святых мест ислама, был очень важен для Великобритании. Ведь число мусульман в Индии, находящейся под ее господством, было больше, чем в любой другой стране мира. Ибн Сауд мог бы стать и ключевым фактором в решении палестинской дилеммы. Переданную под мандат Великобритании Палестину раздирала нарастающая борьба арабов и евреев.

На протяжении всей войны американские нефтяные компании и правительственные чиновники были серьезно озабочены предположением, что Великобритания задумала подлое дело – каким-то образом опередить Соединенные Штаты, когда они станут подбираться к ближневосточной нефти, и вытеснить американские компании, в первую очередь из Саудовской Аравии. Когда англичане послали в Саудовскую Аравию группу для контроля над саранчой, „Касок“ была абсолютно уверена, что это только прикрытие для геологической разведки. Всеобщее беспокойство выразил заместитель министра военно-морского флота Уильям Буллитт, который предупредил, что Лондон готов „облапо-шить“ американские компании, захватив их концессии.

На самом деле американцы сильно преувеличивали планы Великобритании в отношении Саудовской Аравии и ее способность их осуществить. Едва ли англичане могли вытеснить американцев, от которых они так сильно зависели, по зрелом размышлении они как раз хотели большего участия американцев на Ближнем Востоке по финансовым причинам, да и по причинам безопасности, в действительности они искали пути сокращения своих субсидий Ибн Сауду. Что же могли сделать американцы, обеспокоенные до крайней степени? Появилось три альтернативы. Во-первых, можно стать непосредственным владельцем ближневосточной нефти по принципу „Англо-персидской нефтяной компании“. Во-вторых, можно было провести переговоры и заключить с Великобританией какое-либо соглашение. В-третьих, можно было все отдать в частные руки. Но в середине войны с ее растущей неопределенностью даже „частные руки“ боялись быть предоставлены самим себе. Они хотели государственной поддержки, что снова повело их в Вашингтон.

„Сокал“ и „Тексако“, партнеры по „Касок“, были единственными частными компаниями, занимавшимися арабской нефтью. Они боялись, что англичане станут контролировать финансы короля Ибн Сауда, чтобы самим прочно завладеть саудовской нефтью, а „Сокал“ и „Тексако“ указать на дверь. Был и другой повод для волнений. „Сокал“ и „Тексако“ сделали большие капиталовложения в саудовскую нефть и взяли на себя финансовые обязательства, а требовались новые инвестиции; им было известно, что под ними находятся необыкновенно богатые запасы. Но Саудовской Аравии как единой странебыло только двадцать лет. Переживет ли королевство Ибн Сауда и нефтяная концессия самого короля?

Не лучше ли контролировать британцев, укреплять их концессию, страховать все это необыкновенно ценное имущество от политических рисков, чем связываться с американской помощью правительству Саудовской Аравии и, возможно, даже с прямым участием правительства США? Одно дело не считаться с частными компаниями, в конце концов, лишь несколькими годами ранее мексиканское правительство безнаказанно национализировало концессии компаний – и совсем другое дело сразиться с ведущей мировой державой. Прямое участие американского правительства в делах Саудовской Аравии стало известно как политика „кристаллизации“.

В середине февраля 1943 года президенты компаний „Сокал“, „Тексако“ и „Касок“ прибыли в Вашингтон, чтобы обратиться с просьбой в государственный департамент. Они просили о финансовой помощи со стороны правительства для острастки Британии и обеспечения „сохранения там после войны чисто американского предпринимательства“. Если Вашингтон выделит финансовую помощь, они в свою очередь предоставят правительству США особые квоты на саудовскую нефть.

Во время обеда 16 февраля Гарольд Икес, ярый поборник правительственного участия, сумел заинтересовать президента Рузвельта вопросом о Саудовской Аравии. „Это, пожалуй, самое большое и богатое нефтяное месторождение во всем мире“, – сказал министр внутренних дел. Англичане пытаются „всеми силами добраться до него“ за счет „Касок“, а они „никогда не упускают возможности дотянуться до нефти“. Именно аргументы Икеса и других правительственных чиновников, а не просьба руководителей нефтяных компаний в конце концов повлияли на Рузвельта. 18 февраля 1943 года через два дня после его обеда с Икесом и через полтора года после его заявления, что Саудовская Аравия „от нас далековата“, президент утвердил помощь по ленд-лизу королю Ибн Сауду. Это было только начало. Вскоре Управление армии и флота по нефти представило свои планы на 1944 год. Серьезная нехватка нефти грозила военным операциям. Беспокойство военных дало сильный дополнительный импульс к сближению с Саудовской Аравией9.

Финансовая помощь дружественному, хотя и не демократическому правительству, даже и замаскированная ленд-лизом – это одно; пытаться завладеть ресурсами иностранного государства, это совсем другое. Но именно это и последовало. Операция была произведена частично от имени „Петролеум резервз коргюрэйшн“. Эта новая правительственная структура финансировалась изобретательным Икесом с целью приобретения иностранных нефтяных ресурсов в собственность. В этом его твердо поддерживали армия и флот. Только государственный департамент держался в тени. Было опасно, как говорил Рузвельту государственный секретарь Халл, давать повод для „новых напряженных дискуссий“. Секретарь напомнил президенту: „Во время многих дискуссий после прошлой войны от запаха нефти можно было задохнуться“.

Целью „Петролеум резервз корпорэйшн“ была Саудовская Аравия. В июне 1943 года в Белом доме Икес встретился с военным министром Генри Стимсоном, министром военно-морского флота Франком Ноксом и с Джеймсом Бернсом, руководившим военной мобилизацией. Они „с тревогой рассмотрели проблемы быстро сокращающихся внутренних запасов“ и согласились, что правительству необходимо „принять долевое участие в высшей степени важных нефтяных месторождениях Саудовской Аравии“. В июле Рузвельт подтвердил это поразительное решение на встрече в Белом доме. „Дискуссия была веселой, короткой и далеко не всеобъемлющей, – сказал один из участников. – Мальчишеская нотка удовольствия сквозила в словах и одобрительных кивках президента, когда речь заходила о ближневосточных странах“. Но был еще один принципиальный вопрос. Какая часть „Касок“ или концессий приобреталась? Одним росчерком пера, сделавшим бы честь самому Джону Рокфеллеру, было решено, что правительственная доля должна быть никак не менее ста процентов!

В августе 1943 года ничего не подозревающие президенты „Тексако“ и „Сокал“. У. Роджерс и Г. Кольер один за другим вошли в кабинет Икеса в министерстве внутренних дел. Они думали, что будут обсуждать объем помощи в обмен на право на дополнительную квоту на саудовскую нефть. Икес выдвинул свое предложение: правительство покупает „Касок“ у „Тексако“ и „Сокал“. Икес заметил не без удовлетворения, что от ошеломляющего предложения у них „буквально перехватило дыхание“. Принадлежащая правительству нефтяная компания, действующая за рубежом, – это совершенно новая неординарная линия в поведении США. Изменится и положение двух заинтересованных частных компаний. Роджерс, представлявший „Тексако“, и Кольер, представлявший „Сокал“, только и могли сказать, что „предложение явилось для них сильным ударом“. Компаниям нужна была помощь, а не поглощение. Как заметил один из участников дискуссии, „отправившись ловить треску, они поймали кита“10.

После дальнейших дискуссий Икес уменьшил долю со 100 процентов до 51 по образцу долевого участия британского правительства в „Англо-иранской нефтяной компании“. Даже название предлагалось образовать по той же модели -“Американо-арабская нефтяная компания“. Но было мнение, что такое название, особенно порядок слов в нем, может не понравиться Ибн Сауду, целью которого было сохранять долю иностранного участия в своем королевстве на минимальном уровне [В 1944 году КАСОК, „Калифорнийско-арабская стандард ойл компани“, которой совместно владели „Стандард оф Калифорния“ и „Тексако“, поменяют свое название, и порядок слов будет другим – „Арабо-американская нефтяная компания“, более известная как „Арамко“.].

Продолжая переговоры с двумя компаниями, Икес одновременно прощупывал возможности совершения подобной сделки с „Галф“ в Кувейте, но в конце концов он заключил сделку с „Сокал“ и „Тексако“. Правительство США приобретало третью часть собственности „Касок“ за 40 миллионов долларов; фонды должны были использоваться для финансирования нового нефтеперерабатывающего завода в Рас-Тануре. В дальнейшем у правительства будет право покупки 51 процента продукции „Касок“ в мирное время и 100 процентов в военное.

Таким образом, Соединенные Штаты были готовы вступить в нефтяной бизнес. Или это так казалось. Но тут другие представители нефтяной отрасли, как говорится, встали на дыбы. Ни одна из остальных компаний не хотела участия правительства в нефтяном бизнесе. Это был бы серьезный конкурент; предпочтение могло быть отдано не собственной, а иностранной нефти; это могло стать первым шагом к федеральному контролю над нефтяной отраслью или даже шагом к ее национализации. Не только независимые компании, но и „Стандард оф Нью-Джерси“ и „Сокони-Вакуум“ („Мобил“) выступили против; они сами были заинтересованы в саудовской нефти и не хотели, чтобы их опередили.

Икес вел активную работу по мобилизации нефтяной индустрии в рамках военного участия Америки в войне, и он не мог себе позволить свести на нет эти усилия из-за борьбы за „Касок“. В конце 1943 года он резко отступил и отказался от своего плана, обвиняя „Тексако“ и „Сокал“ в жадности и упрямстве. Эта попытка Соединенных Штатов получить в непосредственную собственность иностранную нефть провалилась11.

Но Икеса уже нельзя было остановить. В начале 1944 года он стал проводником другого плана – вовлечь правительство США в строительство нефтепроводов за рубежом. В принципе Икес согласился с „Сокал“, „Тексако“ и „Галф“, что правительство США через „Петролеум резервз корпорейшн“ потратит до 120 миллионов долларов на строительство нефтепровода, который доставлял бы саудовскую и кувейтскую нефть через пустыню к Средиземному морю для дальнейшей транспортировки танкерами в Европу. Сделкой предусматривалось, что эти компании зарезервируют для военных нужд Америки 1 миллиард баррелей нефти, которую можно будет купить на 25 процентов ниже рыночной стоимости.

Но и против этого нового плана в конце зимы – весной 1944 года выступили многие силы. Конгрессмены уже призывали к ликвидации „Петролеум резерве корпорейшн“, другие нефтяные компании приводила в негодование сама мысль, что, как сказал Герберт Фейс, они „окажутся в условиях неравной конкуренции“. Независимые компании осуждали план как „угрозу национальной безопасности“ и „шаг к фашизму“. Он будет способствовать ожесточению конкуренции на мировом рынке нефти, считала Независимая ассоциация нефтепромышленников Америки, подрывая цены на внутреннем рынке и разрушая национальную индустрию. Либералы выступали против этого проекта, потому что он благоприятствовал большому бизнесу и „монополиям“. Изоляционистов не устраивало, что правительство в прямом смысле слова зароется в песок где-то далеко на Ближнем Востоке. „Комитет начальников штабов“, ранее заявлявший, что такой нефтепровод – „дело первостепенной важности для армии“, после высадки союзных войск в Европе, когда забрезжил конец войны, больше об этом не говорил. Образовалась мощная коалиция противников и критиков. Несмотря на гнев „Старого скряги“ и его очередную угрозу подать в отставку, правительственный проект строительства нефтепровода сначала замяли, а потом совсем забыли.

Таким образом, правительство США отказалось от нефтяного бизнеса в Саудовской Аравии. Осталось изучить еще один путь – сотрудничество с Великобританией в управлении мировым нефтяным рынком. Оба правительства уже стали знакомиться с взглядами противоположной стороны на такое соглашение. Пока многие скважины в районе Персидского залива были заглушены, чтобы уберечь их от попадания в руки немцев, те, кто знал о потенциале региона, начинали беспокоиться о том, что произойдет с рынком в результате послевоенного развития производства в этом районе. Прилив дешевой нефти из Персидского залива после войны мог бы оказать такое же дестабилизирующее влияние, как поток нефти из восточного Техаса в начале 1930 годов. В то же самое время многие в Соединенных Штатах продолжали бояться истощения американских запасов и хотели сократить потребление собственной нефти. В их понимании главной целью Соединенных Штатов являлось снятие предвоенных ограничений и максимальное производство на Ближнем Востоке и, в частности, в Саудовской Аравии. Таким образом, произойдет коренное изменение в путях поставок: Европа преимущественно могла снабжаться с Ближнего Востока, а не из ресурсов Западного полушария, особенно из США, которые вместо этого могли быть сохранены для собственно американского потребления и безопасности.

Англичане, со своей стороны, были глубоко обеспокоены той путаницей, которая может возникнуть из-за неразберихи в производстве на Ближнем Востоке. Они боялись конкурентной скачки в производстве среди концессионеров, стремящихся удовлетворить растущие аппетиты на получение прибыли из ближневосточных нефтяных стран. Если топливный вопрос не решить до окончания войны, впоследствии наступит опустошительное перепроизводство, которое может из-за падения цен лишить правительства нефтедобывающих стран лицензионных платежей и, в конечном итоге, угрожать стабильности концессий. Более того, хотя многие американцы думали иначе, англичане продолжали поддерживать дальнейшее американское участие в нефтяном развитии Ближнего Востока. Такая вовлеченность, среди прочего, как говорили британские начальники штабов, увеличит „шансы получения американской помощи“ в области обороны, особенно против „русского давления“. Далее британские военачальники добавляли, что „американские континентальные резервы – это наши самые безопасные военные поставки, поэтому в наших интересах предпринять любые шаги, которые могут содействовать их консервации“. Но как убедить американцев, что совместный контроль, а не политика невмешательства в разработку, будет служить наилучшим образом интересам обеих стран?

Англичане прилагали все усилия, чтобы начать переговоры с Соединенными Штатами о ближневосточной нефти. В апреле 1943 года Бэзил Джексон, представитель „Англо-персидской компании“ в Нью-Йорке, встретился с Джеймсом Терри Дьюсом, временно покинувшим пост руководителя „Касок“, чтобы возглавить иностранный отдел в Военном управлении нефтяной промышленности. „Впервые в истории такие несметные количества нефти угрожают мировым рынкам“, – предупредил Джексон. Невозможно, сказал он, „чтобы компании сами пришли к соглашению о будущем ближневосточной нефти“. Американские компании были ограничены антитрестовским законом Шермана. После войны будет слишком поздно действовать. А без такого соглашения, сделал вывод Джексон, предстоит „жестокая конкуренция“.

Дьюс согласился. Оба признали наличие основополагающего предмета для обсуждения, который сформирует послевоенный нефтяной порядок. Лицензионные платежи за нефть стали или вскоре станут основным источником поступлений в казну стран Персидского залива. В результате эти страны будут оказывать постоянное давление, усиливаемое угрозами, замаскированными илипрямыми, на компании, чтобы те наращивали производство, чтобы увеличить поступления от лицензионных платежей. Определенная всеохватывающая система отчислений сможет скомпенсировать это давление.

Отчет о высказываниях Джексона широко обсуждался американскими политиками. Икес сам направил его Рузвельту. „Мы должны иметь доступ к нефти в различных частях мира, – отметил Икес. – Настало время действовать. Я не вижу причин, мешающих достичь взаимопонимания с англичанами в отношении нефти“. Однако взаимные подозрения были настолько велики, что для двух союзников и их правительств было нелегко прийти даже к соглашению, как построить обсуждения. Газетный магнат лорд Бивербрук, тогдашний хранитель печати, сказал Черчиллю, что следует саботировать любые попытки созвать конференцию по проблеме ближневосточной нефти. „После войны нефть осталась у нас единственным имуществом. Мы должны отказаться от раздела нашего последнего достояния с американцами“.

Но другие члены британского правительства настаивали на попытках разработать план вместе с американцами. 18 февраля 1944 года британский посол в Вашингтоне лорд Галифакс почти два часа спорил с заместителем государственного секретаря Самнером Уэллсом о нефти и ее будущем. Позже Галифакс в телеграмме, посланной в Лондон, сообщил, что „отношение американцев к нам шокирует“. Галифакс был так расстроен дискуссией в Государственном департаменте, что немедленно потребовал личной встречи с президентом. Рузвельт принял его в тот же самый вечер в Белом доме. Их беседа сосредоточилась на Ближнем Востоке. Пытаясь смягчить опасения и неудовольствие Галифакса, Рузвельт показал послу схему раздела по Ближнему Востоку. „Персидская нефть ваша, – сказал он послу. – Нефть Ирака и Кувейта мы поделим. Что касается нефти Саудовской Аравии, она наша“.

Набросок Рузвельта был недостаточен для снятия напряжения, ведь события предыдущих недель привели к обмену резкими посланиями между президентом и премьер-министром. 20 февраля 1944 года, всего лишь через час после ознакомления с докладами Галифакса о его встречах, Черчилль написал Рузвельту, что он с „возрастающим опасением“ следит за телеграммами о нефти. „Стычка из-за нефти будет плохой прелюдией к тому потрясающему совместному предприятию, которое мы планируем начать и которое потребует и самопожертвования, – заявил он. – В наших определенных кругах есть опасение, что Соединенные Штаты стремятся отнять все наши нефтяные активы на Ближнем Востоке, от которых зависит в том числе и снабжение всего нашего военно-морского флота“. „Откровенно говоря, – писал он, – некоторые считают, что „нас выгоняют“.

Рузвельт ядовито ответил, что он в свою очередь получает сообщения, что Великобритания „положила глаз“ и пытается „лезть“ в концессии американских компаний в Саудовской Аравии. В ответ на другую резкую телеграмму от Черчилля Рузвельт добавил: „Пожалуйста, примите мои заверения, что мы не смотрим жадно на ваши нефтяные месторождения в Ираке или Иране“. В ответ Черчилль телеграфировал: „Позвольте мне ответить взаимностью и полностью заверить, что мы и не думали соваться в ваши интересы или имущество в Саудовской Аравии“. Британия не ищет территориальных преимуществ, но „она не отдаст того, что принадлежит ей по праву и честно послужило ей в добром деле, по крайней мере пока ваш покорный слуга отвечает за ведение ее дел“. Едкий обмен мнениями был свидетельством важности того места, которое нефть заняла в мировой политике. Но эти два человека смогли прекратить пререкания, в результате чего весной 1944 года в Вашингтоне начались переговоры. Тема предстоящего обсуждения была выражена во вступительном слове советника по нефти государственного департамента во время первой встречи. Основной целью переговоров, сказал он, „является не введение нормирования при нехватке, а упорядоченное развитие и упорядоченное распределение изобилия“. Другими словами, какими бы ни были перспективы для американской нефти, с глобальной точки зрения проблема состоит в слишком большом количестве нефти, и в том, как контролировать производство. Возобладал британский взгляд на ближневосточную нефть.

Лорд Бивербрук, чей скепсис в отношении американских нефтяных амбиций был очевиден, прибыл в Вашингтон для переговоров по достижению окончательного соглашения в июле 1944 года. „Думаю, война опять началась, – комментируя прибытие Бивербрука, писал Эверету Ли Де Гольеру Джеймс Терри Дьюс, который к этому времени вернулся в „Арамко“. – Лев уляжется рядом с ягненком только в том случае, если последний предстанет в виде отбивных“.

В Вашингтоне откровенный Бивербрук обратил внимание на сложное обстоятельство, на котором никто не хотел останавливаться. В Лондоне в частной беседе он описал вырисовывающееся соглашение как „чудовищный картель“, руководимый американцами для защиты своих производителей за счет Англии. Во время переговоров в Вашингтоне он был более вежлив, отмечая, что обе стороны действительно пытаются прийти к „соглашению в духе „статус кво“, не очень отличаясь от „Экнакерри“ и последовавших соглашений об ограничениях между компаниями в конце двадцатых – начале тридцатых годов.

Американские участники переговоров не замедлили с возражением. „Обсуждаемое нефтяное соглашение сформулировано на основе, не имеющей ничего общего с выражением „картель“, – обиженно заметил один из американских участников. – Это межправительственное товарное соглашение, основанное на определенных широких принципах упорядоченного развития и надежной технологии. Оно направлено на обеспечение достаточных поставок нефти в соответствии с рыночным спросом“.

Было неясно, готов ли Бивербрук изменить свое мнение. Все же через несколько дней Англо-американское нефтяное соглашение было составлено, а 8 августа 1944 года подписано. Его целью было гарантировать равенство всех заинтересованных сторон, включая страны-производители. Главным в соглашении было создание Международного нефтяного комитета в составе восьми членов. Он будет оценивать мировую потребность в нефти, затем распределять квоты среди различных стран на основе таких факторов как „наличные ресурсы, необходимый технический уровень или хорошая техническая база, релевантные экономические факторы, интересы производящих и потребляющих стран и с учетом полного удовлетворения растущего спроса“. Комитет также будет готовить доклады для обоих правительств о мерах содействия развитию мировой нефтяной промышленности. Правительства в свою очередь „будут стараться осуществлять эти приемлемые рекомендации и при необходимости выступать гарантом участия в этом своих граждан“.

Англо– американское нефтяное соглашение, рассматривать ли его как „товарное соглашение“, направленное на стабилизацию важной отрасли промышленности, или как контролируемый правительством картель, фактически было направлено на управление рынком, что было начато в конце двадцатых -начале тридцатых годов, соглашением „как есть“, подготовленным в Экнакерри и деятельностью техасского железнодорожного комитета. У него была та же основополагающая цель – сбалансировать спрос и предложение, регулировать перепроизводство, упорядочить и стабилизировать рынок, перегруженный избытком предложения. Хотя соглашение вполне устраивало администрацию Рузвельта и англичан, на него сразу же и яростно набросились независимые американские нефтяные дельцы и их союзники в конгрессе. Независимые компании обладали большим политическим влиянием, чем монополии, и если им не по нраву пришелся проект Икеса по строительству арабского нефтепровода, то нефтяное соглашение они буквально возненавидели, боясь, что оно откроет двери международным ограничениям на нефтедобычу в стране. Одно дело, когда уровень производства устанавливает Техасский железнодорожный комитет, члены которого выбираются в Техасе, и совсем другое, когда это делает комитет, в котором одна половина – англичане, а другая – ставленники Франклина Рузвельта. Неприятие соглашения национальными нефтяными компаниями более всего обусловливалось мрачной перспективой их вытеснения с рынков Европы дешевой ближневосточной нефтью и того, что, может быть, эта нефть польется и в США, сбивая цены на внутреннем рынке. Независимые компании боялись, что транснациональные компании будут использовать соглашение, чтобы установить полный контроль над мировыми ресурсами и рынками, а затем использовать его, чтобы совсем вытеснить „независимых“ из бизнеса17.

Монополии тоже опасались, но другого. Они боялись обвинений или даже юридической ответственности за нарушение антитрестовского закона (фиксация цен и регулирование производства), если будут сотрудничать с Международным нефтяным комитетом. Ведь когда они занялись стабилизацией рынков в конце тридцатых годов, сообразуя свою деятельность, как они думали, с желанием правительства и давлением Гарольда Икеса, министерство юстиции привлекло их к судебному разбирательству по обвинению в нарушении антитрестовского закона. Этот случай вошел в историю как дело Мэдисона, и оно было отложено только из-за необходимости привлечь монополии к сотрудничеству с правительством после вступления Америки в войну. На этот раз монополии не хотели испытывать судьбу. Прежде чем начать действовать, они хотели отмены антитрестовского закона.

Весь нефтяной бизнес, несмотря на расхождения между монополиями и „независимыми“, казалось, ополчился против соглашения. „Нефтяная промышленность набросилась на него без каких-либо логичных причин, – жаловался Иксе Рузвельту. – Кое-кто видит призраков там, где их нет“. Соглашение было представлено на ратификацию сенату как договор, но скоро стало ясно, что в таком виде оно обречено на бесславное поражение. В январе 1945 года администрация Рузвельта отозвала его, чтобы можно было решить антитрестовские и другие проблемы. Затем все попытки пересмотреть документ были временно прекращены, потому что Рузвельт и его главные советники отправились в советский Крым в Ялту для встречи с Иосифом Сталиным и Уинстоном Черчиллем. Их целью было заложить основу послевоенного международного порядка и наметить сферы влияния в послевоенном мире.

Проблемы ближневосточной нефти коснулись и этой поездки. В середине февраля после Ялтинской конференции самолет президента „Священная корова“ доставил Рузвельта и его советников из России в зону Суэцкого канала в Египет, где они взошли на борт американского военного корабля „Квинси“, стоявшего на рейде в Большом Горьком озере в Суэцком канале. Другой американский военный корабль „Мерфи“ с почетным гостем Ибн Саудом на борту пришвартовался к первому.

Для короля Саудовской Аравии это была, пожалуй, вторая поездка за пределы королевства с того памятного дня сорок пять лет назад, когда он вернулся из ссылки в Кувейте, чтобы совершить свой первый шаг к возвращению Аравии – поход на Эр-Рияд. Он поднялся на борт „Мерфи“ несколькими днями ранее в Джидде в сопровождении сорока пяти человек. Сначала планировалось, что они возьмут с собой еще сотню живых овец, но, посовещавшись, сократили это число до семи ввиду шестидесятидневного запаса провизии на американском корабле, в том числе мороженого мяса. Ибн Сауд отказался от предложенной ему командорской каюты и вместо этого спал на палубе в импровизированном шатре, разбитом на баке и убранном восточными коврами; там даже находилось одно из личных кресел короля.

Когда Ибн Сауд перебрался на президентский корабль, Рузвельт, который обычно курил сигарету за сигаретой, из уважения к религиозным принципам короля не закурил ни одной в его присутствии. Однако на обед Рузвельта в его коляске повезли в отдельном лифте. Президент сам нажал на красную аварийную кнопку и стоял столько, сколько было нужно, чтобы выкурить две сигареты перед встречей с королем. В общей сложности они провели вместе пять насыщенных часов. Рузвельта интересовали еврейские земли в Палестине, нефть и послевоенное положение на Ближнем Востоке. Со своей стороны Ибн Сауд хотел обеспечить продолжение американского присутствия в Саудовской Аравии после войны, чтобы нейтрализовать в регионе британское влияние, которого он боялся все годы своего правления. В ответ на призыв Рузвельта дать землю евреям ярый антисемит Ибн Сауд предложил, чтобы перемещенным евреям, каким-то чудом пережившим войну, дали землю в Германии.

Рузвельт и Ибн Сауд хорошо ладили. Как-то король заявил, что они с Рузвельтом братья-близнецы. Они были почти одного возраста, оба несли ответственность за благосостояние своих народов, оба интересовались фермерством, оба страдали от серьезных недугов – президент был прикован к инвалидной коляске после полиомиелита, а король с трудом ходил и не мог подниматься по ступенькам из-за ранений ног.

„Вы счастливее меня, потому что все еще ходите на своих собственных ногах, а меня нужно всюду возить в инвалидной коляске“, – сказал Рузвельт. „Нет,мой друг, вы куда счастливее, – отвечал король. – Ваша коляска доставит вас всюду, куда бы вы ни пожелали, и вы знаете, что доберетесь туда. Мои ноги менее надежны и становятся слабее с каждым днем“. – „Если у вас такое высокое мнение об этой коляске, – отреагировал Рузвельт, – я вам подарю такую же, у меня не борту их две“.

Инвалидная коляска отправилась в Эр-Рияд вместе с Ибн Саудом. Она постоянно находилась в личных апартаментах короля, и Ибн Сауд показывал ее как дорогую реликвию, хотя она и была мала для такого крупного человека, как король19.

Удивительно, но в официальном отчете о встрече ничего не было сказано о нефти. Один из членов делегации сообщил впоследствии, что президент и король долго обсуждали этот вопрос. Что бы ни говорилось, они оба знали, что это центральный вопрос в зарождающихся отношениях двух стран. Зарубежный обозреватель „Нью-Йорк Тайме“ К. Л. Сулцбергер попал в точку. Сразу же после встречи на Большом Горьком озере он писал: „Огромные запасы нефти в Саудовской Аравии делают эту страну более важной для американской дипломатии, чем любую другую из второстепенных держав“. Нельзя сказать, чтобы Уинстон Черчилль был доволен переговорами американского президента с монархами в зоне традиционного британского влияния: Рузвельт также встретился с египетским королем Фаруком и эфиопским королем Хайле Селассие. Как сообщает один источник, Черчилль слал дипломатам, работавшим в странах этого региона такие угрозы, что раскалялись телеграфные провода, пока они не договорились о его встречах с теми же монархами, с которыми виделся Франклин Делано Рузвельт“. Черчилль ринулся на Ближний Восток через три дня после Рузвельта; британский премьер-министр прибыл в египетскую пустыню, чтобы встретиться с Ибн Саудом в одном из отелей в оазисе.

Опять встал вопрос курения, на этот раз осложненный вопросом выпивки. Встреча Черчилля с саудовским королем должна была закончиться грандиозным банкетом. Накануне Черчиллю сказали, как он сам вспоминал впоследствии, что король „не разрешает курить и пить спиртные напитки в своем присутствии“. Черчилль не хотел быть таким услужливым, как Рузвельт. „Я был хозяином и сказал, что если его религия ставит такие условия, то моя религия предписывает в качестве абсолютно священного ритуала курение сигар и выпивку до, после, а если нужно и во время всех приемов пищи, а также в промежутках между ними“.

Своевольное отстаивание Черчиллем своих прав и прерогатив только усилило растущую подозрительность Ибн Сауда по поводу целей, преследуемых Великобританией в его королевстве и во всем регионе. Черчилль столкнулся с еще одной проблемой. Он подарил Ибн Сауду небольшой набор элитных духов стоимостью около ста фунтов. Но Ибн Сауд в свою очередь одарил его и Энтони Идена саблями с рукоятками, украшенными бриллиантами, халатами и другими вещами, включая бриллианты и жемчуг на сумму около трех тысяч фунтов стерлингов „для вашей женской половины“, как выразился Ибн Сауд. Смущенный неравенством подарков, Черчилль мгновенно заявил, что духи – это „только символ“, и пообещал Ибн Сауду „самый прекрасный в мире автомобиль“. Черчилль понимал, что у него не было права делать такие подарки. Но так тому и быть. „Роллс-Ройс“ был доставлен королю, и стоил он британской казне свыше шести тысяч фунтов стерлингов. В конце концов все драгоценности были проданы, хотя дело держалось в секрете, чтобы не обидеть Ибн Сауда.

Когда Рузвельт вернулся из своего длительного путешествия, он обнаружил, что его советники продолжают схватки между собой из-за нефтяного соглашения и связанной с ним антитрестовской проблемой. Гарольд Икес предложил встретиться с президентом и новым государственным секретарем Эдвардом Стеттиниусом. Но президент очень устал после продолжительной поездки и собирался отдохнуть. „Я буду очень рад провести предложенную Гарольдом встречу, как только я возвращусь из Уорм-Спрингс, – сказал он Стеттиниусу 27 марта 1945 года. – Вы не напомните мне о ней?“

Такой возможности Стеттиниусу не представилось. Рузвельт умер в Уорм-Спрингс 12 апреля 1945 года.

При новом президенте Гарри Трумэне предпринимались попытки пересмотреть нефтяное соглашение, чтобы сделать его более благоприятным для страны. Икес, к тому времени его ведущий гарант, провел по нему повторные переговоры с британцами в Лондоне в сентябре 1945 года. В Лондоне были сглажены все острые углы предыдущего соглашения. В то же самое время Международный нефтяной комитет, на который в 1944 году были возложены обязанности по распределению квот по всему миру, был успешно отстранен от влияния на внутриамериканское производство – довольно большое упущение для мирового нефтяного соглашения, так как в то время Соединенные Штаты обеспечивали две трети всего мирового производства. Но это было лучшим, что можно было сделать. „Провести более полное соглашение через конгресс США нет перспектив, – сказал министру финансов британский министр топлива и энергетики. – По большому счету, лучше принять такое, чем отказаться от него“.

Тем временем в Америке улучшались настроения по поводу оценки нефтяных резервов. Во время сенатских слушаний 1945 года Дж. Эдгар Пью, вице-президент „Сан ойл“ и председатель комитета по нефтяным резервам „Американского нефтяного института“ жестоко раскритиковал прогнозы относительно нехватки нефт, имевших, по его мнению, психологическую, а не геологическую природу. Выражая традиционное презрение семьи Пью к пророчествам об истощении, он заверил сенаторов, что национальное производство обеспечит американские потребности на два или более десятилетия. „В этом я уверен так же, как и в том, что солнце взойдет и закатится завтра, – сказал он. – Я -оптимист“.

После победы над Германией и Японией в 1945 году больше не было настоятельной потребности в американских нефтяных резервах, таким образом, исчез еще один стимул к поиску соглашения с Британией. Затем в феврале 1946 года Англо-американское нефтяное соглашение столкнулось с новой проблемой. Его главный гарант Гарольд Икес крупно повздорил с Гарри Трумэном по поводу предполагаемого назначения на должность заместителя министра военно-морского флота Эдвина Паули, калифорнийского нефтяного магната. Икес, имевший такую привычку при Рузвельте, подал прошение об отставке. Это было длинное прощальное послание – более шести машинописных страниц, напечатанных через один интервал. „Это было письмо человека, который уверен, что он может добиться своего угрозой отхода от дел“, – сказал позже Трумэн. Но Икес совершил ошибку – Трумэн не был Рузвельтом. Он принял отставку без лишних слов, с готовностью и радостью. Икес попросил шесть недель для завершения тех дел, которыми занимался только он, Трумэн дал ему два дня, чтобы очистить стол. „Старый скряга“ ответил последним залпом. Трумэн, объявил он стране, „проявил нелюбовь к горькой правде“, он „ни абсолютный монарх, ни потомок мифической Богини Солнца“. С этими словами нефтяной царь „Нового курса“ и Второй мировой войны ушел с должности и начал карьеру газетного обозревателя.

Было ли вообще какое-нибудь будущее у Англо-американского нефтяного соглашения без его приверженца Гарольда Икеса? Поддержка соглашению теперь пришла с неожиданной стороны: от министра военно-морского флота Джеймса Форрестола. Стремительный, амбициозный и политически консервативный бывший менеджер инвестиционного банка из Диллона Форрестол одним из первых среди ведущих политиков, который пришел к выводу, что Соединенные Штаты должны готовиться к долговременной конфронтации с Советским Союзом. Нефть занимала центральное место в стратегии Форрестола, направленной на обеспечение безопасности в послевоенном мире. „Военно-морскому флоту, – говорил он, – не позволено грешить оптимизмом в оценке того, какие запасы могут быть доступны. Самые крупные известные нефтяные резервы вне Соединенных Штатов находятся в районе Персидского залива“. „Престиж, а отсюда и влияние Соединенных Штатов отчасти связаны с богатством правительства и граждан страны, выраженным в нефтяных ресурсах как зарубежных, так и внутренних, – заявил он. – Активное расширение подобных приобретений крайне желательно“. Государственный департамент должен разработать программу замены американской нефти ближневосточной, прибавил он, и использовать свою „любезность“ для „обеспечения приобретения нефтяных владений Соединенных Штатов за рубежом, а также защищать подобные владения, которые уже существуют, то есть в районе Персидского залива“.

В Потсдаме, во время заключительной конференции союзных держав перед окончанием войны Форрестол прочел целую лекцию новому государственному секретарю Джеймсу Бирнсу о том, что Саудовская Аравия имеет „первостепенное значение“. Теперь же, в начале 1946 года, непосредственно после скандальной отставки Гарольда Икеса он считал важным продолжение борьбы за Англо-американское нефтяное соглашение. „Вы знаете, я не принадлежу к числу поклонников „честного Гарольда“, но полагаю, есть смысл по-новому взглянуть на переговоры по этому договору, – говорил он Бирнсу. – Я думаю, он прав в отношении ограниченности американских нефтяных запасов. На мое мнение повлиял инженер Э. Л. Де Гольер, который работал в моем частном бизнесе“. Форрестол также добавил: „В третьей мировой войне, если она случится, у нас может не оказаться доступа к ближневосточной нефти, а использование ее сейчас предотвратило бы истощение наших собственных запасов, которое может стать серьезным в ближайшие пятнадцать лет“.

Но Форрестол был в меньшинстве. Всюду в правительстве ослабевала поддержка соглашения. В дни ухода „Старого скряги“ один из чиновников государственного департамента Клер Уилкокс написал памятку, названую „Нефть: что теперь делать?“ Предоставив длинный список убийственных возражений против соглашения, Уилкокс заявил:“… это соглашение опасно или бесполезно. Если его использовать как прикрытие картеля, раздающего квоты и удерживающего минимальные цены, то оно опасно. А если нет, то оно бесполезно“. Для администрации Трумэна он кратко сформулировал вопрос так: „Мистер Икес говорил президенту, что он вскормил это дитя. Теперь сирота стучится к нам в двери. Нам его придушить или усыновить?“

Ответ был вполне ясен. У соглашения не было политической поддержки. Даже местных учителей в Техасе призвали выступить против. Импортируемая нефть, говорили они, разрушит техасскую экономику. „Ребенка“ нужно „задушить“. События и интересы обогнали политический процесс, и Англо-американское нефтяное соглашение очень быстро потеряло свое значение и устарело. В 1947 году администрация Трумэна окончательно отказалась от него. „Ребенок“ умер.

Но когда исчезло это соглашение, последняя из крупных инициатив военного времени, на передний план стали выходить другие факторы. Каковы бы ни были споры о ресурсах и уровне открытий новых месторождений, Соединенные Штаты начинали понимать, что они не могут обеспечить свои нужды только внутренней нефтью. Они вот-вот должны были стать импортером нефти, и эта зависимость от зарубежных источников нефти в будущем значительно возрастет. Одним словом, даже и вне нужд глобальной войны процесс „кристаллизации“ должен идти; и американским, и европейским интересам, как общественным, так и частным лучше всего служило быстрое развитие нефтеносных земель на Ближнем Востоке.

Что касается нефтяных компаний, то им трудно было справляться с рыночным спросом, конкуренцией и потребностью стран-производителей в бюджетных доходах. Налицо было все то, что пытались предотвратить участники переговоров военного времени. В послевоенные годы в экономике по-прежнему царили конкуренция, хаос и нестабильность. Беспрецедентные, хотя и спорные возможности, которые сулило Англо-американское нефтяное соглашение, сошли на нет. По словам одного из представителей „Англо-иранской нефтяной компании“, нефтяным компаниям предстояло самим найти свое „спасение“ на Ближнем Востоке и всего послевоенного мира.