ГЛАВА 8. СУДЬБОНОСНЫЙ ШАГ

В июле 1903 года, за пять лет до того, как персидское месторождение дало первую нефть, Уильям Нокс Д'Арси, отчаявшийся и разочарованный медлительностью и дороговизной своего нефтяного предприятия, позволил себе в период очередной депрессии отправиться на воды в Мариенбад, в Богемию. Там его настроение вскоре улучшилось, и не только вследствие лечения, но и в результате знакомства с адмиралом Джоном Фишером. Последний в то время занимал пост второго морского лорда (заместителя начальника Главного морского штаба), но уже успел завоевать прозвище „нефтяного маньяка“. Это случайное знакомство привело впоследствии к преобразованию предприятия Д'Арси и сделало нефть основой государственной стратегии.

Адмирал Фишер регулярно выезжал на воды в Мариенбад с тех пор, как много лет назад он вылечился на курорте от хронической дизентерии. Но в тот раз Фишер тоже прибыл в Мариенбад в расстроенных чувствах. Незадолго до того на военном корабле „Ганнибал“ были проведены первые испытания мазутного топлива. Корабль вышел из гавани Портсмута на хорошем уэлльском угле, оставляя за собой шлейф белого дыма. По специальному сигналу двигатели были переведены на мазутное топливо. Несколько мгновений спустя густое черное облако окутало корабль. Топка была не приспособлена для такого вида топлива, что и предрешило исход испытания. Это оказалось серьезным поражением для обоих присутствовавших при испытании главных сторонников перехода военно-морского флота на мазутное топливо – адмирала Фишера и Маркуса Сэмюеля из компании „Шелл“. Вскоре после этого удрученный Фишер отправился в Мариенбад, где по случайности он и встретился с Д'Арси.

Они сразу же нашли общий язык, ведь у них было много общего, и в первую очередь – энтузиазм в отношении перспектив использования нефти. И Д'Арси немедленно послал за картами и другими бумагами, касающимися персидского предприятия, чтобы показать их Фишеру. Фишер в свою очередь был воодушевлен – такое огромное впечатление произвело на него все сказанное Д'Арси, которого он назвал „миллионером, сидящим на золотой жиле“. Фишер писал, что Д`Арси „только что приобрел южную часть Персии ради НЕФТИ… Он считает, что успех обеспечен. Я думаю направиться в Персию, а не в Портсмут, потому что °н говорит, что ему нужен кто-то, кто мог бы управлять всем этим от его имени!“Д'Арси понял так, что Фишер обещал какую-то помощь. Хотя помощь в конце концов и пришла – сначала закулисная, а затем за ней последовала и очень значимая общественная поддержка. Этому суждено было случиться совсем не так скоро, как того хотелось бы Д'Арси.

Джон Арбатнот Фишер, с легкой руки Маркуса Сэмюеля вошедший в историю как „крестный отец нефти“, в 1904 году занял пост первого морского лорда (начальника Главного морского штаба). Следующие шесть лет были годами полного господства „Джеки“ Фишер над британским военно-морским флотом, причем его власть значительно превышала власть кого-либо из его предшественников. Фишер родился на Цейлоне в семье обедневшего плантатора. В 1854 году в возрасте тринадцати лет он поступил на флот кадетом на парусное судно. Не имея преимуществ, даваемых происхождением или богатством, он продвигался по служебной лестнице почти исключительно благодаря своему уму, упорству и силе воли. По замечанию одного современника, он представлял собой „помесь Макиавелли с ребенком“. Он являл собой „ураган энергии, энтузиазма и силы убеждения“, подавлявший всех, с кем ему приходилось иметь дело. Однажды после одного горячего спора с Фишером сам король Эдуард VII сказал адмиралу: „Перестаньте потрясать кулаком перед моим носом“.

Помимо семьи, танцев и религии (он мог цитировать большие куски из Библии), у Фишера была лишь одна всепоглощающая страсть – британский военно-морской флот. Он целиком посвятил себя его модернизации, стремясь всеми силами избавить его от прочно укоренившихся привычек, самодовольства, замшелых традиций. Своих целей он добивался с непоколебимой решимостью. Один из его подчиненных офицеров как-то сказал, „Джеки“ никогда не удовлетворялся ничем, кроме команды „Полный вперед!“. Отличаясь яростным фанатизмом во всем, что касалось его интересов, он был самым ревностным сторонником технических нововведений во всем британском военно-морском флоте. Его „золотым правилом“ было никогда не позволять себе „отсталости.“ Вначале он завоевал на флоте репутацию эксперта по торпедам, затем сторонника внедрения подводных лодок, эскадренных миноносцев, компаса Кельвина, усиления огневой мощи, морской авиации и одновременно с этим нефтяного топлива. „Мазутное топливо, -писал он еще в 1901 году, – произведет настоящую революцию в военно-морской стратегии. Это дело чрезвычайной государственной важности“. Он понимал, что в результате перевода флота с угольного топлива на мазутное, можно было бы добиться большей скорости, большей эффективности и маневренности. Но он оказался в меньшинстве – остальные адмиралы чувствовали себя более уверенно, полагаясь на уэлльский уголь, и настаивали на том, что ничего менять не надо.

Уже будучи первым морским лордом, Фишер сохранил интерес к проекту, с которым Д'Арси ознакомил его в Мариенбаде. Намереваясь добиваться разработки нефтяных месторождений под британским контролем, именно он в значительной степени и обеспечил поддержку Адмиралтейством персидских концессий, а затем и давление на „Берма ойл компани“, чтобы она пришла на помощь Д'Арси. Его основная цель всегда оставалась одной и той же – приспособить британский военно-морской флот к условиям современного уровня развития промышленности и подготовить его на случай начала войны. Раньше многих других он пришел к убеждению, что врагом Британии будет ее грозный промышленный соперник, выросший за последние годы на континенте, – Германская империя. И он, как мог, подталкивал и королевский военно-морской флот, и британское правительство к необходимости принятия решения о переводе флота на нефтяное топливо, поскольку был уверен, что применение мазута в качестве топлива будет иметь решающее значение в ходе грядущего военного конфликта.

„Несмотря на то, что непосредственных причин для прямого столкновения Германии и Великобритании было на удивление мало, существовало много факторов, повлиявших на возникновение и усиление вражды между ними на рубеже столетий, в том числе и заметная настороженность кайзера, внука королевы Виктории, в отношении своего дяди – короля Британии Эдуарда VII. Но никакой иной фактор не значил так много, как раскручивавшаяся гонка морских вооружений между Великобританией и Германией – соревнование в размерах и технической оснащенности их флотов. Эта гонка вооружений имела определяющее значение во взаимоотношениях двух государств. В каждой из стран она привлекала к себе внимание прессы, способствовала формированию определенных настроений в обществе и давала обильную пищу для дискуссий, подогревала растущие националистические страсти и одновременно была причиной глубокого беспокойства. Она стала причиной антагонизма двух стран. „Что касается мнения современников, – писал один историк, – то именно проблема морских вооружений в первую очередь способствовала обострению англо-германских отношений“.

К концу девяностых годов девятнадцатого века германское правительство приступило к полномасштабной реализации своей „Вельтполитик“ – стратегии завоевания мирового политического, стратегического и экономического могущества, стремления к признанию Германии великой державой и к тому, что в Берлине называли „свободой в мировой политике“. Неуклюжие, подчас непродуманные и очевидно агрессивные методы, которыми „новая“ Германия старалась утвердить себя на мировой арене, настораживали другие державы и вызывали у них глубокую тревогу. Даже один из канцлеров самого кайзера был вынужден выступить с критикой „резкого, напористого, нетерпеливого, высокомерного духа“ этой новой Германии. Казалось, что подобный образ действий являлся отражением характера самого кайзера Вильгельма, причем не самых лучших сторон этого характера. Кайзер был человеком горячим, беспорядочным, предубежденным, раздражительным и чрезвычайно деятельным. Один известный немец сокрушался, что кайзер вряд ли поумнеет с возрастом.

Для многих немцев, живших в послебисмарковской империи в период ее расцвета, единственным и самым главным препятствием, которое, казалось, стояло на пути к реализации мечты о мировой державе, было господство Великобритании на •юре. Целью Германии было, по словам одного из немецких адмиралов, разбить мировое господство Англии для того, чтобы высвободить колониальные владения Для центральноевропейских государств, которые нуждаются в экспансии“. Это означало в первую очередь постройку военно-морского флота, способного соперничать с британским. Сам кайзер заявлял: „Когда мы выставим бронированный кулак перед самым носом у британского льва, только тогда он отступит“. Немцы бросили вызов в 1897 году. Хотя они полностью сознавали, что для достижения поставленной цели потребуется более десятилетия, они тем не менее надеялись, что британцы в конце концов не выдержат связанных с гонкой вооружений расходов. Результат же для британцев оказался совершенно противоположным: брошенный вызов прозвучал для них сигналом тревоги и заставил их напрячь все свои силы, чтобы предотвратить потерю господства на море, являвшегося стержнем мирового могущества Англии и безопасности Британской империи. Возникшая со стороны Германии угроза была даже еще более серьезной, если принять во внимание многочисленные проблемы, стоявшие перед Великобританией, которой приходилось нести бремя имперской ответственности, превышавшее возможности ее административных, людских и финансовых ресурсов. Промышленное лидерство постепенно ускользало от нее – Соединенные Штаты и, хуже того, Германия завоевывали господствующие позиции. В 1896 году бестселлером в Англии стала книга-предостережение под названием „Сделано в Германии“. Британия, жалобно восклицал один из членов кабинета, была „утомленным Титаном“.

У адмирала Фишера даже не возникало сомнений, кто будущий враг. Германия и только Германия! Он опасался, что она нанесет удар неожиданно, возможно в праздничные дни, поэтому каждый год его адъютанты находились в состоянии особой готовности и не имели возможности воспользоваться этими выходными. Под давлением Фишера британское правительство ответило на германский вызов модернизацией своего флота и расширением строительной программы. В1904 году гонка морских вооружений была в самом разгаре, подпитываемая с обеих сторон „неудержимой технической революцией“, что находило свое отражение в изменениях размеров и скоростных характеристик линейных кораблей, диапазона огневой мощи и точности артиллерийского огня, в совершенствовании такого нового по тем временам вооружения, как торпеды и подводные лодки.

В обеих странах гонка вооружений происходила на фоне социальной напряженности и рабочих беспорядков, внутренних конфликтов, финансовых и бюджетных ограничений. В Великобритании имели место классические споры: масло или пушки. Правившая в то время либеральная партия раскололась на тех, кто поддерживал политику „большого флота“ и расширенный строительный бюджет Адмиралтейства, и на тех, кто выступал за то, чтобы сдерживать расходы на флот, а вместо этого направлять больше средств на реализацию программ социального обеспечения, что, как они считали, было необходимо для поддержания социального мира в стране. Споры были чрезвычайно острыми. „Должна ли Британия пожертвовать своим господством на море для того, чтобы обеспечить выплату пенсий по старости?“ – задавалась вопросом газета „Дейли Экспресс“. Начиная с 1908 года сторонников сокращения морских расходов – „экономистов“ – в либеральном кабинете премьер-министра Герберта Генри Асквита возглавляли Дэвид Ллойд Джордж – уэлльский адвокат, занимавший пост министра финансов, а также некоторое время и Уинстон Спенсер Черчилль, который опустил в своей фамилии первую ее часть – Спенсер, еще учась в школе, чтобы ему не приходилось ждать, когда до него дойдет очередь по списку, и оказываться в результате „позади всех“. Теперь и на британской политической сцене он был тем самым „юным торопыгой“.

Уинстон Черчилль был племянником герцога Мальборо и сыном блистательного, хотя и несколько сумасбродного, лорда Рандольфа Черчилля и его американской красавицы жены Дженни Джером. Он был избран в парламент от Консервативной партии в 1901 году в возрасте двадцати шести лет. Спустя три года он покинул партию тори в разгар дискуссии о свободной торговле и переметнулся к либералам. Переход из одной партии в другую не помешал его продвижению. Вскоре он возглавил Управление торговли, а в 1910 году стал министром внутренних дел. Вся его жизнь была посвящена политике и великой стратегии. Даже в день своей свадьбы, стоя в ризнице в ожидании начала церемонии, он болтал и сплетничал о политике. Он стал одним из вождей той кампании, которую вели „экономисты“. Ведя борьбу против программы расширения морских вооружений Фишера, он вместе с Ллойд Джорджем являлся сторонником заключения англо-германского соглашения о морских вооружениях с тем, чтобы сократить бюджет военно-морского флота и высвободить средства для социальных реформ. За это Черчилля часто подвергали критике. Но он оставался непоколебим. Мнение о неизбежности войны между Британией и Германией он называл „чепухой“.

Однако в июле 1911 года немецкая канонерская лодка „Пантера“ вошла в марокканский порт Агадир – то была довольно неуклюжая попытка подтвердить намерение Германии занять свое место под африканским солнцем. Эпизод с „Пантерой“ отозвался гулким эхом не только в Великобритании, но и на континенте, а особенно во Франции, вызвав небывалый подъем антигерманских настроений. Взгляды Черчилля претерпели мгновенную перемену. С этого момента у него не осталось никаких сомнений: целью Германии была мировая экспансия, а увеличение германского флота служило лишь одной цели – запугать Великобританию, и этой угрозе необходимо было что-то противопоставить. Он пришел к выводу, что Германия стремится лишь к войне. Следовательно, Великобритании для того, чтобы сохранить свое превосходство, необходимо мобилизовать ресурсы. И Черчилль, оставаясь министром внутренних дел, стал проявлять неустанный интерес к состоянию британского военно-морского флота, выражая сомнения в отношении того, действительно ли он готов ко всем неожиданностям. Он почувствовал себя оскорбленным, когда в самый разгар агадирского кризиса все высшие чиновники предпочли отправиться на охоту в Шотландию. В конце сентября 1911 года после того, как кризис разрешился, Черчилль сам отправился в Шотландию, чтобы встретиться там с премьер-министром Асквитом. Однажды, возвращаясь после партии в гольф, премьер-министр внезапно спросил его, согласится ли он занять пост первого лорда Адмиралтейства – высшую должность в британском военно-морском флоте, предусмотренную для гражданского лица.

„Разумеется, я согласен“, – ответил Черчилль.

Наконец– то гражданским главой Адмиралтейства стал человек, который был готов направить всю свою огромную энергию, проницательность, сосредоточенность, силу убеждения на то, чтобы Великобритания одержала победу в гонке юрских вооружений. „Все достояние нашей расы и нашей империи, -говорил Черчилль, – все сокровища, собранные за многие столетия жертв и свершений, будут утрачены и полностью уничтожены, если только ослабнет наше господство на море“. Его правило в течение этих трех лет, предшествовавших Первой мировой войне, было простым: „Я намеревался готовиться к нападению Германии так, как если бы оно могло произойти на следующий день“.

Его союзником в этой борьбе был адмирал Фишер, который, будучи почти вдвое его старше, только что вышел в отставку. Фишер попал под воздействие личности Черчилля еще со времен их первой встречи в Биаррице в 1907 году. Они были настолько близки, что Фишер, вполне возможно, был первым, кому Черчилль сообщил о своей будущей свадьбе. Несмотря на их ссору, вызванную его критикой бюджета военно-морского флота, Черчилль, как только занял пост первого лорда Адмиралтейства, немедленно послал за старым адмиралом и, проведя с ним три дня в загородном доме в Ригейте, снова вернул его расположение. После этого, как говорили, Фишер стал „нянькой“ Черчилля. Он приобрел статус неофициального, но очень влиятельного советника. Черчилль считал, что именно благодаря Фишеру в течение последнего десятилетия были приняты „все наиболее важные меры по расширению, усилению и модернизации военно-морского флота“, и называл адмирала, который бомбардировал его бесконечными меморандумами, „настоящим вулканом знаний и вдохновения“. Фишер же в свою очередь наставлял его по самым разнообразным предметам.

Один из наиболее важных уроков касался нефти, применение которой, как горячо доказывал Фишер, должно было стать неотъемлемой частью стратегии превосходства. Он приложил все усилия, чтобы внушить Черчиллю уверенность в превосходстве нефти как топлива (над углем) и необходимость ее использования для королевского флота. Обеспокоенный сообщениями о том, что немцы заняты постройкой океанских лайнеров на нефтяном топливе, Фишер вновь счел необходимым подтолкнуть королевский военно-морской флот к переходу на мазут, и как можно быстрее. Чтобы ускорить необходимую „обработку“ Черчилля адмирал вступил в сговор с Маркусом Сэмюелем из компании „Шелл“. Еще за десять лет до описываемых событий эти два человека сошлись во взглядах на потенциальную роль нефти. Их отношения только упрочились, когда Сэмюель конфиденциально сообщил Фишеру, что немецкая пароходная компания заключила контракт сроком на десять лет на поставку нефти, причем часть этих поставок предназначалась для проведения секретных экспериментов для нужд германского военно-морского флота. „Насколько правы Вы были и насколько правы Вы сейчас! – писал Сэмюель Фишеру в конце ноября 1911 года. – Создание двигателя внутреннего сгорания является величайшим изобретением человечества, и это так же верно, как и то, что я пишу эти строки. Он вытеснит пар, причем также с почти трагической быстротой… Сердце кровью обливается, когда узнаю, что Вам приходится терпеть интриги чиновников Адмиралтейства, и что потребуется сильный и очень способный человек для того, чтобы исправить тот вред, который они уже успели нанести до настоящего времени. Если Уинстон Черчилль и есть тот человек, то я душой и сердцем на его стороне и буду помогать ему, чем могу“.

Вскоре после этого Фишер организовал Маркусу Сэмюелю встречу с Черчиллем для обсуждения вопроса о нефти. Но на Черчилля председатель „Шелл транспорт энд трейдинг“ не произвел впечатления. Сразу же после встречи, в записке, направленной Черчиллю, Фишер извинялся за Сэмюеля: „Он не очень красноречив, но он начинал торговлей вразнос морскими раковинами (отсюда и название его компании), а теперь у него шесть миллионов фунтов стерлингов личного состояния. Он хорошо заваривает чай хотя, возможно, и плохо разливает!“ Затем Фишер пустился в объяснения, что он настаивал на встрече с Сэмюелем, чтобы убедить Черчилля, в достаточном наличии нефти для уверенного осуществления перевода на это топливо всего британского военно-морского флота. Он прочел Черчиллю целую лекцию о преимуществах нефти над углем: „Помните, что нефть, как и уголь, не портится со временем, и можно собрать большие запасы ее в погруженных в воду хранилищах с тем, чтобы уберечь ее от огня или от артиллерии или боевых зажигательных средств противника, а к востоку от Суэца нефть дешевле угля!“ Фишер добавил, что получил приглашение Сэмюеля стать членом совета директоров „Шелл“, но отклонил его: „Я нищий и ужасно рад этому! Но если бы я захотел разбогатеть, я бы занялся нефтью! Если пароход может сэкономить семьдесят восемь процентов топлива и высвободить тридцать процентов полезной площади за счет применения двигателя внутреннего сгорания, а к тому же практически избавиться от механиков и кочегаров, то все это показывает, какие огромные перемены нас ожидают, если мы перейдем на нефть!“ Адмирал нетерпимо относился к любым промедлениям при переходе на мазутное топливо и предупреждал Черчилля об опасных последствиях. „У Ваших посудин будет много времени, когда моря будут бороздить американские линейные корабли, использующие мазут, а германский линейный корабль покажет длинный нос нашим „черепахам“!

К тому моменту, когда Черчилль только пришел в Адмиралтейство, были уже построены или еще только строились 56 эскадренных миноносцев, которые должные были ходить лишь на мазуте, а также 74 подводные лодки также только на мазутном ходу. Некоторое количество мазута также распылялось в угольных топках всех кораблей. Но наиболее важная часть флота – линейные корабли, крупные боевые суда, составлявшие костяк флота, по старинке жгли уголь. И Черчилль, и руководство военно-морского флота хотели создания нового класса линейных кораблей, которые бы имели орудия еще большего калибра, и еще более мощное бронирование, но в то же время – еще более высокую скорость, что было необходимо для обгона и окружения вражеского боевого порядка. „Война на море основывается на здравом смысле, – напоминал Фишер Черчиллю. – Первое, что необходимо, это СКОРОСТЬ, для того чтобы иметь возможность вести бой когда ты хочешь, где ты хочешь, и как ты хочешь“. Британские линейные корабли того времени могли развивать скорость до 21 узла. Но, как заметил Черчилль, „значительное повышение скорости“ привнесет „в войну на море нечто новое“. Согласно оценкам, полученным в ходе исследования, проведенного в военном колледже по заказу Черчилля, на скорости в 25 узлов новое „быстроходное подразделение“ сможет получить преимущество над вновь создаваемым германским флотом. Короче говоря, британскому военно-морскому флоту требовалось еще четыре узла, и похоже, никаких иных способов получить их не было, за исключением топлива на основе нефти.

Просвещение Черчилля была закончено. Он признал, что топливо на основе нефти давало возможность не только развивать большую скорость, но и снизить время от поднятия якоря до развития полной скорости. Нефть давала также преимущества в руководстве флотом и в укомплектовании его личным составом. Использование мазутного топлива позволяло значительно увеличить радиус действия. Появлялась возможность дозаправки в море (по крайней мере в тихую погоду), четверть экипажа корабля освобождалась от выполнения различных работ, связанных с топливом, как это было при использовании угля. Более того, значительно снижались нагрузки, затраты времени, а также усталость и различные неудобства у экипажа, связанные с погрузкой угля, и к тому же число кочегаров уменьшалось более чем наполовину. Достоинства применения нефти в отношении управления кораблем и скоростных характеристик были особенно важны в наиболее критические моменты – в бою. „Когда на корабле заканчивался уголь, – писал Черчилль позднее, – приходилось снимать все большее количество людей, в случае острой необходимости – даже с орудийных расчетов, для того чтобы сгребать уголь из дальних, неудобно расположенных бункеров в бункеры, расположенные ближе к топкам, а это ослабляло боеспособность корабля иногда в самые решающие моменты битвы… Использование мазута сделало возможным повышение огненной мощи и скоростных характеристик любых типов судов при меньших размерах и меньших затратах“.

Три военно-морские программы 1912,1913 и 1914 годов обеспечивали серьезное прибавление к британскому военно-морскому флоту – как по мощности, так и по стоимости. Все корабли этих трех программ ходили на мазутном топливе, среди них не было ни одного угольного судна. Некоторые из кораблей первоначально должны были быть на угольном топливе, но затем были переоборудованы на использование мазута. В апреле 1912 года было принято решение о включении в военно-морской бюджет быстроходного дивизиона, состоящего из пяти линейных кораблей типа „Королева Елизавета“ на мазутном топливе. „После этого судьбоносного шага, – писал Черчилль, – самые лучшие корабли нашего военно-морского флота, от которых зависела наша жизнь, были переведены на нефтяное топливо и никаким другим топливом уже не могли больше заправляться“.

Однако такое решение вызвало к жизни одну очень серьезную проблему: где найти нефть, будет ли ее в достатке и будут ли ее поставки безопасными в военном и политическом отношении? Черчилль вел рискованную игру, подталкивая перевод флота на нефть до того, как решить проблему снабжения. Он изложил суть вопроса весьма красноречиво: „Для того, чтобы дополнительно построить сколь-нибудь значимое количество кораблей на нефтяном топливе, необходимо было сделать нефть краеугольным камнем нашей стратегии обеспечения превосходство на море. Но на наших островах так и не было найдено заметных запасов нефти. Если она была нам так необходима, нам пришлось бы доставлять ее по морю из дальних стран и в мирное, и в военное время. С другой стороны, у нас были самые большие запасы самого лучшего в мире топочного угля, причем в полной безопасности на нашей же территории. Бесповоротно перевести военно-морской флот на нефтяное топливо в таких условиях было все равно что „повернуть оружие против бурного моря“. Однако, если бы трудности и опасности можно было преодолеть, „мы смогли бы поднять мощь и эффективность военно-морского флота на более высокий уровень и получили бы лучшие корабли, лучшие команды, значительную экономию, более высокую боевую мощь“. Одним словом, „господство само по себе было главной наградой всего предприятия“.

Черчилль учредил специальный комитет для изучения вопросов, связанных с переходом с угля на нефть, в том числе таких, как расходы, возможности приобретения и безопасность поставок. В свою очередь данный комитет рекомендовал образовать специальную королевскую комиссию для более детального рассмотрения указанных проблем. Очевидно, что при назначении на должность главы этой комиссии выбор Черчилля пал на адмирала в отставке Фишера. Но для такого назначения было лишь единственное препятствие – сам Джеки Фишер. Темпераментный адмирал снова был в гневе на Черчилля, на этот раз из-за несогласия с некоторыми кадровыми назначениями, произведенными Черчиллем. „Вы предали военно-морской флот, – писал Фишер Черчиллю из Неаполя в апреле 1912 года. – Данное письмо – последнее мое к Вам послание, больше ни по каким вопросам я к Вам обращаться не буду“.

Для того, чтобы вновь привлечь на свою сторону вспыльчивого адмирала, потребовалось много лести и уговоров во время специального круиза по Средиземноморью на адмиралтейской яхте в присутствии Черчилля и премьер-министра Асквита, а также очень убедительное письмо.

„Мой дорогой Фишер. – писал Черчилль. – Мы слишком хорошие друзья (я надеюсь), а проблемы, которые нас заботят, слишком серьезны (я уверен в этом), и поэтому я буду откровенен.

Проблема жидкого топлива должна быть разрешена, но присущие ей неизбежные трудности столь велики, что требуют для своего решения энергии и энтузиазма большого человека. Я хочу, чтобы Вы занялись этим вопросом, а именно решили эту задачу. Никто не сможет сделать это лучше Вас. Возможно, никто другой вообще не сможет это сделать. Это поставит Вас в положение, при котором Вы сможете решить задачу, если это вообще можно сделать. Но это значит, что Вы должны будете отдать этому все свои силы, и я даже не знаю, что я могу дать Вам взамен. Вам нужно найти нефть, показать, как ее можно хранить с наименьшими затратами, как ее можно регулярно и недорого приобретать в мирное время и с абсолютной уверенностью – в военное. Далее, любыми средствами добиться разработки наилучшего способа ее применения на существующих и будущих судах…

Когда Вам удастся разрешить эту загадку, публике придется утихнуть, и она будет очень внимательна. Но задача не будет решена до тех пор, пока Вы не пожелаете – во славу Всевышнего – потратить свои силы на труды по ее решению“.

Черчилль не мог добиться лучшего лишь лестью. Фишер, без ложной скромности, писал своей жене: „Я действительно вынужден признать, что они правы, когда единодушно утверждают, что никто, кроме меня, с этой задачей не справится“. Он согласился с назначением, а вскоре после этого, чтобы избежать конфликта интересов, продал принадлежавшие ему акции „Шелл“, как выяснилось впоследствии себе в убыток9.

В состав королевской комиссии по топливу и двигателям были приглашены известные люди, в том числе и вездесущий эксперт по вопросам нефти сэр Томас Бовертон Редвуд, как всегда с орхидеей в петлице. Фишер с головой окунулся в работу, работая, по его собственному признанию, так интенсивно, как никогда до того. Его настойчивость укрепилась после того, как он узнал, что германский воен но-морской флот приступил к программе перевода флота на нефтяное топливо. „У них при проведении экспериментов с двигателями на нефтяном топливе погибло 15 человек, а у нас ни одного! А один английский политик, чертов дурак, сказал мне на днях, что, по его мнению, это делает нам честь“.

Комиссия выпустила первую часть своего отчета в ноябре 1912 года, а в 1913-м – две остальные части. В отчете подчеркивались „огромные преимущества нефтяного топлива“ по сравнению с углем, а также жизненно важная необходимость нефти для британского военно-морского флота. Далее утверждалось, что в мире существуют достаточные запасы нефти, хотя и содержался призыв к созданию значительно более вместительных хранилищ, потому что, как выразился Фишер, „нефть в Англии не растет“. Наконец мечта Маркуса Сэмюеля о британском военно-морском флоте на нефтяном топливе стала, кажется, обретать плоть. Но оставался один вопрос: кому получать прибыль? Было лишь два наиболее вероятных претендента: мощная и занимавшая прочное положение группа „Ройял Датч/Шелл“, а также гораздо меньшая и продолжавшая борьбу „Англо-персидская нефтяная компания“.

Хотя „Англо-персидская компания“ была создана совместными усилиями Уильяма Нокса Д'Арси, Джорджа Рейнолдса, а также компании „Берма ойл“, тем не менее Чарлз Гринуэй был тем человеком, который сделал компанию тем, чем она стала. Еще будучи менеджером шотландского торгового дома в Бомбее, он начал заниматься нефтью. Шотландские коммерсанты, связанные с „Берма ойл“, попросили его помочь на начальных этапах создания „Англо-персидской компании“, а через год он уже был ее управляющим директором. Он властвовал в компании в течение следующих двух десятилетий. Когда он начинал, то фактически был един во многих лицах, а ко времени отставки он руководил крупной нефтяной компанией, ведущей активную деятельность по всему миру. Позднее он получил известность как „Чарли-Шампанское“, его изображали на карикатурах как „старика в гетрах с моноклем“. Хотя Гринуэй имел „пристойные, даже утонченные“ манеры, он тем не менее отличался неуступчивостью и был всегда готов к скандалу. Кроме того, он был непреклонным и упрямым в достижении своих основных целей: добиться превращения „Англо-персидской компании“ в ведущую силу на мировом нефтяном рынке, сделать ее защитником национальных интересов Великобритании, отделаться от непрошеного внимания „Ройял Датч/Шелл“, избежать ее удушающих объятий и закрепить за собой полный контроль над новым концерном. Он делал все, что считал нужным для достижения своих целей, включая и ведение бесконечной вендетты против „Ройял Датч/Шелл“, что постепенно стало не просто приносящей плоды тактикой, но и личной страстью.

„Судьбоносный шаг“ Великобритании неизбежно привел к обострению и без того яростного соперничества между „Ройял Датч/Шелл“ и „Англо-персидской компанией“. В этой борьбе „Англо-персидская компания“ была в невыгодном положении – она снова оказалась в тяжелой финансовой ситуации. Что касается Гринуэя, то поскольку времени оставалось мало, он был вынужден одновременно решать несколько задач: заполучить дополнительные средства для разработки персидских ресурсов, развивать организационную структуру нефтяной компании,расширять безопасные рынки и, несмотря на соглашение о разделе рынков с „Ройял Датч/Шелл“, избежать поглощения этой компанией. В ненадежном положении „Англо-персидской компании“, осложнявшимся к тому же финансовыми неурядицами, была лишь одна очевидная альтернатива „Шелл“ – британское Адмиралтейство. Гринуэй предложил Адмиралтейству контракт на поставку топлива сроком на двадцать лет и всячески добивался установления с ним особых отношений, что спасло бы компанию из финансовых тисков.

Гринуэй повторял всегда и везде, будь то на слушаниях в комиссии Фишера или в Уайтхолле, что без правительственной помощи „Англо-персидская компания“ будет поглощена „Шелл“. Если же это случится, предупреждал Гринуэй, „Шелл“ станет монополистом и вынудит британский военно-морской флот закупать у него нефть по монопольным ценам. Он всячески подчеркивал „еврейство“ Сэмюеля и „голландскость“ Детердинга. „Шелл“, по его словам, контролировалась „Ройял Датч“, а голландское правительство было восприимчиво к германскому давлению. Контроль со стороны „Шелл“, объяснял он комиссии Фишера, неминуемо приведет к тому, что контроль над „Англо-персидской компанией“ будет осуществлять „само германское правительство“.

Разумеется, признавал Гринуэй в порыве альтруизма, за подобную заботу о государственных интересах Великобритании ему и его коллегам следовало бы заплатить. Однако, сообщал он по секрету, он и его компаньоны, будучи патриотически настроенными англичанами, были готовы – даже более, чем готовы, -пожертвовать экономическими преимуществами, которые предоставляло бы присоединение к „Шелл“, а вместо этого сохранять независимость компании. Все, что они хотели взамен, лишь небольшую компенсацию от британского правительства – всего лишь гарантию или контракт, „который по меньшей мере обеспечил бы нам умеренную прибыль на капитал“. Он неоднократно подчеркивал, что „Англоперсидская компания“ – естественный союзник британской стратегии и политики, а также значительное национальное достояние, и что все директоры компании придерживаются того же мнения.

Идеи Гринуэя нашли живой отклик. Сразу же после его выступления на заседании королевской комиссии Фишер попросил его задержаться на какое-то время для приватной беседы на Пэлл-Мэлл. Фишер настаивал на том, что какие-то меры необходимо принять сразу же, не откладывая. Гринуэй был несказанно обрадован, потому что, несмотря на дружбу Фишера с Маркусом Сэмюелем, адмирал был совершенно откровенен в отношении того, что именно необходимо было предпринять в этой ситуации. „Мы должны разбиться в лепешку, но заполучить контроль над „Англо-персидской компанией“, – писал он, – и сохранить ее на все времена „чисто британской“ компанией“.

Аргументы Гринуэя нашли поддержку также и в других местах. Министерство иностранных дел, в то время как раз озабоченное положением Великобритании в зоне Персидского залива, в целом нашло эти аргументы убедительными. Основной заботой министерства было не допустить, чтобы англо-персидская концессия, охватывающая все нефтяные месторождения Персии… перешла под контроль иностранного синдиката“. Британское политическое господство в зоне Персидского залива „является в значительной степени результатом нашего коммерческого господства“. В то же время вполне убедительными для министерства иностранных дел были и более специфические нужды британского военно-морского флота. „Очевидно, мы должны обеспечить британский контроль над каким-либо значительным нефтяным месторождением для нужд британского военно-морского флота“, – прокомментировал эту проблему министр иностранных дел сэр Эдуард Грей. В результате, хотя министерство иногда и выказывало раздражение по поводу надоедливых речей Гринуэя об „угрозе „Шелл“ и подозрительно навязчивого патриотизма „Англо-персидской нефтяной компании“, тем не менее оно твердо придерживалось ранее выбранной позиции. „Ясно, что лишь дипломатическими средствами невозможно сохранить независимость этой компании, -предупреждали Адмиралтейство из министерства иностранных дел в конце 1912 года. – Им необходима денежная помощь в какой-либо форме“.

Адмиралтейству также пришлось принять участие в предоставлении указанной денежной помощи. Первоначально Адмиралтейство совсем не было заинтересовано в развитии подобного рода особых отношений с „Англо-персидской компанией“ – оно опасалось оказаться замешанным в дело, „связанное со спекулятивным риском“. Но мнение Адмиралтейства изменилось под влиянием трех важных факторов. Во-первых, существовали большие сомнения относительно возможности получения надежного доступа к иным запасам нефти, за исключением персидских. Во-вторых, цены на нефтяное топливо резко возросли, удвоившись лишь за период с января по июль 1913 года в связи с растущими потребностями судоходства во всем мире – важное обстоятельство, принимая во внимание тот факт, что строительство боевых кораблей на мазутном топливе началось, когда еще продолжались затянувшиеся политические баталии в отношении военно-морского бюджета.

Третьим фактором был сам Черчилль, который, добиваясь принятия нужных ему решений, заставлял старших офицеров флота заниматься анализом размещения запасов нефти, потребностей в ней и снабжения нефтепродуктами в условиях войны и мира. В июне 1913 года Черчилль предоставил кабинету важный меморандум, озаглавленный „Снабжение флота Его Величества нефтяным топливом“, в котором обосновывалось предложение о заключении долгосрочных контрактов в целях обеспечения соответствующих поставок по заранее обговоренным ценам. Основным принципом признавалось „сохранение независимых конкурирующих источников“, что предотвратило бы, таким образом, „образование всеобщей нефтяной монополии“ и „зависимость Адмиралтейства от какого-либо одного источника“. Кабинет в принципе выразил свое согласие и премьер-министр Асквит в письме королю Георгу V указывал, что правительство должно „приобрести контрольный пакет надежных источников нефти“. Но как именно? Члены кабинета провели совещание с участием Гринуэя, и в ходе обсуждения данного вопроса начал вырисовываться долгожданный ответ, вернее, поражающая своей простотой идея, согласно которой само правительство должно стать акционером „Англоперсидской компании“ для того, чтобы узаконить свою финансовую поддержку13. 17 июля 1913 года в своем выступлении в парламенте, которое лондонская „Тайме“ назвала внушительным выражением национальных интересов в сфере нефтяного бизнеса, Черчилль сделал еще один шаг вперед. „Если мы не сможемзаполучить нефть, – предупреждал он, – мы не будем в состоянии заполучить зерно, не сможем заполучить хлопок, и мы не сможем заполучить еще тысячу и один товар, необходимые для сохранения экономической мощи Великобритании“. Для того, чтобы обеспечить доступ к надежным запасам нефти при разумном уровне цен – в связи с тем, что „открытый рынок становится откровенным издевательством“ – Адмиралтейство должно стать „владельцем или во всяком случае контролировать источники“ значительной части необходимой ему нефти. Оно должно приступить к накоплению резервов, а затем постепенно переходить к закупкам на рынке. Адмиралтейство также должно иметь возможности „перегонять, очищать… или дистиллировать сырую нефть“, избавляясь от излишков в случае необходимости. Не было никаких причин „уклоняться от дальнейшего расширения и без того широких и разнообразных обязанностей Адмиралтейства“. Черчилль также добавил, что „ни от какого качества, ни от какого процесса, ни от какой страны, ни от какого маршрута и ни от какого месторождения мы не должны зависеть. Безопасность и уверенность в нефти состоит лишь в разнообразии, и только в разнообразии“.

Несмотря на отсутствие каких-либо обязательств перед „Англо-персидской компанией“, кабинет принял решение направить в Персию специальную комиссию с задачей выяснить, действительно ли „Англо-персидская компания“ в состоянии поставлять обещанные ею количества нефти. Новый нефтеперерабатывающий завод в Абадане испытывал огромные проблемы. Один из директоров „Берма ойл“ назвал его лишь „кучей мусора“, и ничем больше. Даже производившийся им мазут, самонадеянно названный „адмиралтейским“, не выдержал испытаний, устроенных самим Адмиралтейством на соответствие его требованиям. Но накануне приезда комиссии компания на скорую руку внедрила ряд косметических усовершенствований, осуществленных под руководством нового управляющего, срочно присланного из Рангуна. Уловка сработала. „Кажется, что это очень крепкая концессия, на базе которой можно, при условии крупных капиталовложений, развернуть гигантское производство, – сообщал в секретном донесении Черчиллю глава комиссии адмирал Эдмонд Слейд, бывший директор управления военно-морской разведки. – Мы очень укрепили бы свою ситуацию в отношении запасов нефти для нужд военно-морского флота, если бы установили контроль над этой компанией, при очень умеренных ценах“. В своем официальном отчете, выпущенном в конце января 1914 года и оказавшем большое влияние на процесс принятия решений, Слейд добавлял, что было бы „национальной катастрофой позволить концессии перейти в руки иностранцев“. У Слейда нашлось даже несколько добрых слов в отношении работы абаданско-го нефтеперерабатывающего завода.

Доклад адмирала Слейда был для Англо-персидской компании как нельзя кстати. Финансовое положение компании неуклонно ухудшалось и в действительности было близко к критическому. Теперь же, когда Слейд благословил ее работу, да к тому же, высказывая свое мнение по очень важному вопросу, назвал ее безопасным источником нефти для британского военно-морского флота, более не оставалось препятствий для того, чтобы закончить дело заключением контракта. 20 мая 1914 года, спустя почти четыре месяца после появления доклада Слейда, соглашение между компанией и британским правительством было наконец подписано. Но было еще одно препятствие: министерство финансов настаивало на том, чтобы каждая сделка такого рода получила одобрение парламента, так что оставалось пройти это последнее испытание.

17 июня 1914 года Черчилль внес на рассмотрение палаты общин исторический законопроект. Он включал в себя два основных положения: во-первых, правительство инвестировало в развитие „Англо-персидской компании“ 2,2 миллиона фунтов стерлингов, и в свою очередь приобретало 51 процент акционерного капитала компании; во-вторых, правительство получало право на введение в совет директоров компании двух своих представителей. Они имели бы право вето в отношении контрактов на поставку топлива для Адмиралтейства и вопросов большого политического значения, но не в отношении остальной коммерческой деятельности. Другой контракт был составлен отдельно и мог держаться в секрете: он предоставлял Адмиралтейству контракт на поставку нефтяного топлива сроком на двадцать один год. Условия контракта были очень привлекательны, и, кроме того, британский военно-морской флот получал право на долю в прибыли компании.

Дебаты в палате общин были очень напряженными. На тот случай, если бы Черчиллю понадобилась какая-либо специальная информация, в правительственной ложе вместе с чиновниками из министерства финансов находился и сам Чарлз Гринуэй. Также на заседании присутствовал и депутат от Уондсуэрта – некий Сэмюель Сэмюель, который, работая многие годы рядом со своим братом Маркусом Сэмюелем, помогал поднимать на ноги „Шелл“. И чем дольше Черчилль говорил, тем более беспокойным и раздраженным становился Сэмюель15.

„На сегодняшнем заседании нам предстоит заняться не политическими вопросами, связанными со строительством кораблей на нефтяном топливе или с использованием нефти в качестве вспомогательного топлива для угольных судов, -начал Черчилль, – а последствиями этой политики“. Он с пафосом заявил, что у потребителя нефти отсутствует выбор как в отношении топлива, так и в отношении источников его поставок. „Посмотрите на то, какую большую площадь занимают нефтеносные регионы во всем мире. Везде доминируют две гигантские корпорации – каждая в своем полушарии. В Новом Свете это „Стандард ойл“… В Старом Свете же группа „Шелл“ и „Ройял Датч“ со всеми их дочерними компаниями и филиалами практически захватила все месторождения и проникла даже в Новый Свет“. Черчилль продолжил в том ключе, что Адмиралтейство вместе со всеми прочими частными потребителями подвергалось „постоянному давлению со стороны нефтяных трестов всего мира“.

Еще в самом начале обсуждения Сэмюель Сэмюель трижды подавал реплики с места, протестуя против того, как Черчилль отзывался о „Ройял Датч/Шелл“. Его призвали к порядку. „Ему бы следовало выслушать до конца обвинение, -ядовито заметил Черчилль после того, как его прервали в третий раз, – прежде чем предлагать аргументы для защиты“. Сэмюель вновь занял свое место, но до спокойствия ему было далеко.

„В течение многих лет, – продолжил Черчилль, – министерство иностранных дел, Адмиралтейство, правительство Индии придерживались курса на защиту интересов независимых британских нефтедобывающих компаний в зоне персидскихнефтяных месторождений, на посильную помощь им в деле разработки этих месторождений, и прежде всего на предотвращение поглощения их корпорацией „Шелл“ или какой-либо иной иностранной или космополитической компанией“. Так как правительство намеревалось оказать „Англо-персидской компании“ такую поддержку, то более чем естественно, добавил он, чтобы оно получило долю доходов. И тогда „во всех этих огромных регионах мы получим возможность влиять на развитие событий в полном соответствии с интересами нашего военно-морского флота и страны в целом“. Заявив, что „вся критика“ этого плана „до сих пор направлялась из одного центра,“ Черчилль затем предпринял наступление на сам этот центр – „Ройял Датч/Шелл“ и Маркуса Сэмюеля, хотя и добавил, „я не собираюсь нападать ни на „Шелл“, ни на „Ройял Датч компани“. – „Ни в малейшей степени!“ – воскликнул Сэмюель с последних рядов.

Выступление Черчилля было полно сарказма. Если законопроект провалится, говорил он, „Англо-персидская компания“ станет частью „Шелл“. „Мы не испытываем враждебности по отношению к „Шелл“. Мы всегда сталкивались с ее вежливостью, тактичностью, готовностью к одолжению, желанием послужить Адмиралтейству и способствовать интересам британского военно-морского флота и Британской империи – за плату, разумеется. Единственной трудностью и была эта самая плата“. Имея же в руках персидскую нефть, „мы не думаем, что к нам будут относиться с меньшей вежливостью, меньшей предупредительностью или что мы столкнемся с людьми менее любезными, менее патриотично настроенными, чем прежде. Наоборот, если бы это маленькое расхождение во мнениях, существовавшее до сих пор в отношении цен – я вынужден вновь вернуться к этому грязному и низкому вопросу о ценах – было устранено, наши отношения улучшились бы, они стали бы… чище, потому что никогда бы больше не было ощущения несправедливости“.

К концу обсуждения у Сэмюеля наконец появился шанс ответить. „Я заявляю категорический протест от имени одной из крупнейших в Великобритании коммерческих промышленных компаний против совершенно несправедливых на нее нападок, прозвучавших сегодня“. Он перечислил все услуги, оказанные королевскому военно-морскому флоту со стороны „Шелл“, а также усилия, предпринятые компанией для перевода флота на нефтяное топливо. Он попросил правительство предать гласности цены, установленные „Шелл“, которые держались в секрете, и которые, по его словам, служили доказательством того, что компания никогда не обманывала Адмиралтейство.

„Нападки, которые мы слышали сегодня, не имеют совершенно ничего общего с вопросами, слушавшимися на заседаниях комитета“, – заявил другой депутат, Уотсон Резерфорд. Критикуя Черчилля за использование пугала монополизма и за „травлю евреев“, он сообщил, что рост цен на нефтяное топливо было вызван не 'махинациями какого-либо треста или круга лиц“, а тем, что международный рынок мазута, в отличие от рынков бензина, керосина и смазочных масел, возник лишь „за последние два или три года вследствие создания новых областей применения этого топлива… Во всем мире наблюдается нехватка, – продолжил он, – данного вида сырья, которое лишь недавно стало использоваться для некоторых целей. В этом и заключается причина роста цен, в этом, а не в том, что группа злонамеренных Джентльменов иудейского вероисповедания – я имею в виду джентльменов-космополитов – собралась и решила приложить усилия к тому, чтобы поднять цены“. Предложение Черчилля об участии правительства во владении частной компанией действительно не имело прецедентов, за исключением приобретения кабинетом Дизраэли акций компании Суэцкого канала за полвека до описываемых событий, что также обосновывалось стратегическими соображениями. Некоторые депутаты, отстаивая местные интересы, выступали за получение жидкого топлива из шотландских сланцев и уэлльского каменного угля (такое топливо много лет спустя приобретет известность как синтетическое). И то, и другое, говорили они, обеспечит безопасность поставок. Однако, несмотря на острую критику в парламенте и вне его стен, законопроект был принят подавляющим большинством голосов – 254 против 18. Перевес был настолько велик, что это удивило даже Гринуэя. После голосования он спросил Черчилля: „Как вам удалось так успешно повести за собой палату представителей?“ – „Это все нападки на монополии и тресты“, – ответил Черчилль.

Но его нападки на иностранцев и „космополитов“ также сыграли свою роль. Более того, Черчилль в своем выступлении проявил изрядную долю цинизма. Ведь не было никаких доказательств того, что „Шелл“ когда-либо не справлялся с обслуживанием интересов Адмиралтейства. Действительно, за много лет до описываемых событий Маркус Сэмюель просил правительство ввести своего представителя в состав совета директоров „Шелл“. И если Черчилль испытывал антипатию к Маркусу Сэмюелю, который занимал пост лорд-мэра Лондона, у него сложилось более благоприятное мнение о Детердинге, который был как-никак иностранцем.

Во всем, что касалось Детердинга, Черчилль следовал указаниям адмирала Фишера. Фишер писал Черчиллю, что Детердинг „является Наполеоном и Кромвелем, слитыми воедино. Он самый великий человек, которого я когда-либо встречал… У него наполеоновская смелость замыслов и кромвелевская основательность!…Постарайтесь его задобрить, не угрожайте ему! Заключите с ним контракт на использование его флота из 64 танкеров на случай войны. Не оскорбляйте компанию „Шелл“… у Детердинга сын в Регби или в Итоне, он купил большое имение в Норфолке и строит замок! Привяжите его к земле, его приютившей!“ Черчилль именно так и поступил. Несмотря на недавнее соглашение, „Англо-персидская компания“ не была единственным поставщиком для Адмиралтейства, и весной 1914 года он лично вел переговоры с Детердингом о заключении контракта на поставку нефтяного топлива для военно-морского флота. Детердинг оказался отзывчив на внимание к своей персоне со стороны Черчилля. „Я только что получил письмо от Детердинга, выдержанное в очень патриотических тонах, – писал Фишер Черчиллю 31 июля 1914 года, – в котором он пишет, что Вы не будете испытывать нужды ни в нефти, ни в танкерах в случае войны – старый добрый Детердинг! Как же эти голландцы ненавидят немцев! Возведите его в рыцарское достоинство, если у Вас будет возможность“17.

Детердинг был практичным человеком и понимал основную причину соглашения с „Англо-персидской компанией“. Но были и те, кого эта покупка пакета акций правительством смутила. Вице-король Индии лорд Хардинг прослужил в Тегеране два года и ушел с той должности, приобретя стойкое подозрение ко всему персидскому. Он вместе со своими высокопоставленными подчиненными по индийской администрации придерживался мнения, что ставить себя в зависимость от наименее безопасного заграничного источника нефти, в то время какВеликобританию Господь наградил обширными и совершенно безопасными запасами угля, по меньшей мере неразумно. Государственный секретарь по делам Индии заявил: „Это похоже на то, как если бы владельцы виноградников „премьер крю“ из Жиронды на каждом углу расписывали бы достоинства шотландского виски“.

Оснований для критики было достаточно. Зачем связываться с шотландским виски, если производишь отличное вино? Очень просто – ведь решение было продиктовано насущными потребностями англо-германской гонки морских вооружений. Даже если немцы стремились к равенству, британский военно-морской флот был озабочен сохранением превосходства на море, а использование нефти давало чрезвычайно важное преимущество в скорости и гибкости. Сделка обеспечила британскому правительству доступ к большим запасам нефти. „Англоперсидской компании“ были предоставлены необходимые ей вливания капиталов и гарантированный рынок. Речь шла непосредственно о выживании „Англо-персидской компании“, а косвенно – и всей Британской империи. Таким образом, к лету 1914 года британский военно-морской флот был полностью переведен на нефтяное топливо, а британское правительство стало владельцем контрольного пакета акций „Англо-персидской компании“. Нефть в первый, но далеко не в последний раз стала инструментом государственной политики, важнейшим в мире стратегическим сырьем.

Находясь на посту первого лорда Адмиралтейства, Черчилль часто заявлял, что его цель – поддержание военно-морского флота в состоянии готовности, как если бы война могла бы вспыхнуть завтра. Однако на протяжении недель, непосредственно предшествовавших парламентскому обсуждению 17 июня 1914 года, мир в Европе, казалось, был прочнее, чем когда-либо за последние годы, а угроза войны далека, как никогда. Никакие серьезные события не омрачали политического горизонта великих держав. В конце июня корабли британского военно-морского флота совершали визиты вежливости в германские порты. Позднее многие будут с ностальгией вспоминать эти весну и начало лета 1914 года, как сумерки великой эпохи, конец детства, как время необычной, неестественной тишины и спокойствия. Ему не суждено было продлиться долго. 28 июня 1914 года, одиннадцать дней спустя после того, как парламент одобрил законопроект, предложенный Черчиллем, в Сараево в результате покушения был убит эрцгерцог Франц Фердинанд Австрийский. Но „Англо-персидская нефтяная конвенция“ получила королевскую санкцию лишь 10 августа 1914 года. К тому времени мир был уже совсем иным. 30 июля Россия начала всеобщую мобилизацию. 1 августа Германия объявила войну России и также приступила к мобилизации своей армии. 4 августа в 11.00 после того, как Германия проигнорировала окончательный британский ультиматум о нарушении ею нейтралитета Бельгии, Черчилль разослал на все суда Его Величества телеграмму следующего содержания: „НАЧАТЬ ВОЕННЫЕ ДЕЙСТВИЯ ПРОТИВ ГЕРМАНИИ“. Началась Первая мировая война.