|
||||
|
8Утром, встав с кровати и сделав два шага, я предпочел бы замереть на месте и не двигаться. Но под освежающим душем ко мне возвращаются воспоминания о проблемах. Когда тебе остается работать всего три месяца, обращать внимание на чувство усталости не приходится. Не перебросившись и парой слов с Джулией, которая не склонна общаться со мною, и детьми (они, кажется, тоже уже почувствовали, что что-то плохо), я устремляюсь на завод. Всю дорогу я думаю о том, как мне найти Иону. Это проблема. Прежде чем я смогу обратиться к нему за помощью, я должен разыскать его. Первое, что я делаю, войдя к себе в кабинет, — приказываю Фрэн забаррикадировать дверь от орды посетителей, приготовившихся к атаке. Не успеваю я сесть за стол, как Фрэн сообщает мне по селектору, что Билл Пич на проводе. — Отлично, — бормочу я и снимаю трубку. — Да, Билл? — Больше никогда не уходи с моих совещаний, — рычит Пич. — Понимаешь меня? — Да, Билл. — Из-за твоего вчерашнего преждевременного ухода мы должны обсудить некоторые вопросы сегодня. Несколько минут спустя я вызываю к себе в кабинет Лу, чтобы он помог мне ответить на вопросы Пича. Затем Пич вызывает Этана Фроста, и разговор уже становится четырехсторонним. До конца дня мне больше не представляется шансов подумать об Ионе. Когда я заканчиваю разговор с Пичем, полдюжины сотрудников собираются на совещание, перенесенное на сегодня еще с прошлой недели. Следующий момент, когда я осознаю, где нахожусь и что делаю, — я смотрю в окно и вижу лишь непроглядную темень. Солнце уже село, а в моем кабинете проходит шестое совещание за день. Когда все расходятся, я занимаюсь какой-то бумажной работой. В восьмом часу сажусь в машину и еду домой. Дожидаясь зеленого сигнала светофора, я наконец получаю возможность вспомнить, с чего начался день. И тогда я возвращаюсь мыслями к Ионе. Еще через два квартала я вспоминаю про свою старую книжку с адресами. Я заезжаю на заправку и звоню Джулии. — Алло? — раздается в трубке ее голос. — Привет, это я. Послушай, мне нужно съездить к матери по одному делу. Сколько это займет, не знаю, так что ешьте без меня. — В следующий раз, когда ты захочешь поесть… — Слушай, Джулия, не нагоняй тоску. Пойми, это очень важно. После секундной паузы я слышу в трубке короткие гудки. Всегда странно возвращаться туда, где когда-то жил, потому что, куда ни посмотришь, с любым местом связаны какие-то воспоминания. Вот я проезжаю угол, где когда-то подрался с Бруно Кребски. Вот еду по улице, где мы каждое лето играли в бейсбол. Вот аллея, где было мое первое свидание с Анжелиной. Вот проезжаю мимо столба, о который я как-то ободрал крыло отцовского «шевроле» (за что мне пришлось два месяца бесплатно проработать в магазине). И так далее. Чем ближе я к родительскому дому, тем больше возникает в голове воспоминаний и тем теплее и комфортнее мне становится. Джулия не любит бывать здесь. Еще только переселившись в этот город, мы каждое воскресенье ездили повидать мать и брата Дэнни с женой. Но после нескольких ссор мы сюда не ездим. Я паркую «бьюик» у тротуара перед домом матери. Это узкий кирпичный дом, такой же, как и все остальные, расположенные рядом. Дальше по улице, на углу, — магазин моего отца, которым ныне владеет брат. Света в магазине нет — Дэнни закрывается в шесть. Выбравшись из машины я чувствую, что слишком уж бросаюсь в глаза в своем костюме и галстуке. Мать открывает дверь. — О Господи, — говорит она и хватается руками за сердце. — Кто-то умер? — Никто не умер, мама, — говорю я. — Что-то с Джулией? Она бросила тебя? — Пока нет. — Гм… Что ж такое? Сегодня не День матери… — Мама, я приехал, чтобы кое-что найти. — Кое-что найти? Что именно? — спрашивает она, поворачиваясь, чтобы я мог войти. — Входи, входи. Холоду напустил. Боже, как ты меня напугал! Ты же просто так не заезжаешь, хоть и живешь недалеко. В чем дело? Ты стал слишком важной шишкой для старухи матери? — Не в том дело, мама. Я был очень занят на заводе, — говорю я. — Занят, занят, — повторяет она, провожая меня на кухню. — Ты голоден? — Нет, не хочу тебя напрягать. — Чем тут напрягать, — говорит она. — Есть макароны, могу разогреть. Салат тоже будешь? — Нет, хватит чашки кофе. Мне нужно найти мою старую записную книжку с адресами. Ту, которая у меня была, когда я учился в колледже. Не знаешь, где она может быть? — Твоя старая записная книжка, — повторяет она про себя, наливая кофе из кофеварки. — Печенья не хочешь? Дэнни вчера принес подсохшее из магазина. — Нет, спасибо, мама, и так хорошо, — говорю я. — Может быть, она среди моих тетрадей и прочих школьных вещей. Мать протягивает мне кофе. — Тетрадей… — Да, не знаешь, где они могут быть? Она думает. — Нет, не знаю. Но я свалила весь хлам на чердак, — произносит она. — Хорошо, я посмотрю там, — говорю я. С чашкой кофе в руке я поднимаюсь по лестнице на второй этаж, а оттуда на чердак. За три часа в пыли я перебрал рисунки, которые делал еще в первом классе, модели самолетов, различные музыкальные инструменты, на которых мы с братом когда-то пытались играть, мечтая стать звездами рока, мои ежегодники, четыре пароходных кофра, забитых деловыми бумагами отца, старыми любовными письмами, фотографиями, газетами и прочим хламом, но записной книжки я так и не нашел. После того как мать все-таки заставила меня съесть немного макарон, мы перебрались в подвал. — О, смотри! — говорит мать. — Нашла? — спрашиваю я. — Нет, это снимок твоего дяди Пола до того, как его посадили за растрату. Я тебе рассказывала эту историю? Еще через час мы перебрали в подвале все, что можно было перебрать, да в придачу я узнал все о дяде Поле. Где эта книжка может быть? — Не знаю, — говорит мать. — Разве что в твоей бывшей комнате. Мы поднимаемся в комнату, которую я когда-то делил с Дэнни. В углу стоит старый письменный стол, за которым я делал уроки. Я открываю верхний ящик. Есть! — Мама, мне нужно воспользоваться твоим телефоном. Телефон у матери располагается на площадке между этажами. Это тот самый аппарат, который установили еще в 1936 году, когда отец заработал в магазине достаточно денег, чтобы позволить себе такую роскошь. Я сажусь на ступеньку с блокнотом на коленях и кейсом у ног. Затем снимаю трубку, которая достаточно тяжела, чтобы нокаутировать ночного грабителя, набираю номер, первый из многих. Уже час ночи, но я звоню в Израиль, которой расположен в другом полушарии. А это значит, что, когда у нас день, у них ночь, и наоборот. Следовательно, сейчас у них утро, время для звонка вполне приличное. Наконец я дозваниваюсь до человека, с которым дружил еще в университете и который знает, что стало с Ионой. Он дает мне другой номер. К двум часам весь лист блокнота, лежащего у меня на коленях, исписан телефонными номерами и мне удается поговорить с людьми, работающими с Ионой. Я уговариваю одного из них дать мне номер, по которому я мог бы связаться с ним. К трем часам я нахожу его самого. Он в Лондоне. Наконец в офисе какой-то компании мне отвечают, что Иона позвонит мне, когда появится. Я не очень-то верю в это, но жду у телефона. И сорок пять минут спустя он звонит. — Алекс? Это его голос. — Да, Иона, — говорю я. — Мне передали, что вы звонили. — Правильно, — говорю я. — Вы помните нашу встречу в аэропорту О'Хара? — спрашиваю я. — Конечно, помню, — говорит он. — Я полагаю, вы что-то хотите мне сказать. Я застываю в недоумении и тут же соображаю, что он имеет в виду ответ на свой вопрос: какова цель? — Да, хочу, — говорю я. — Ну и? Я медлю. Мой ответ кажется мне настолько простым, что я вдруг начинаю бояться, что он наверняка неправильный и вызовет лишь смех. Но все-таки я выдавливаю его из себя. — Цель производственной организации — зарабатывать деньги, — говорю я Ионе. — А все остальное — лишь средства для достижения этой цели. Но Иона не смеется. — Очень хорошо, Алекс. Очень хорошо, — спокойно произносит он. — Спасибо, — говорю я. — Но позвонил я потому, что хочу задать вам вопрос, связанный с тем, что мы обсуждали в аэропорту. — Что за вопрос? — Видите ли, чтобы понять, помогает ли мой завод компании зарабатывать деньги, я должен проверить определенные показатели. Правильно? — Да. — И я знаю, что наверху, у директоров компании, есть все необходимые цифры, вроде чистой прибыли, отдачи инвестиций и оборотных средств, которые они применяют к организации в целом для оценки степени ее продвижения к цели. — Хорошо, продолжайте, — говорит Иона. — Но на уровне завода эти параметры смысла не имеют. А те показатели, которые здесь до сих пор применяются, по-моему… хотя я не вполне уверен… сути дела не раскрывают. — Да, я понимаю, что вы имеете в виду, — говорит Иона. — Так как же мне узнать, продуктивно или непродуктивно то, что делается на заводе? — спрашиваю я. На секунду на другом конце провода становится тихо. Потом я слышу, как Иона говорит кому-то: «Скажите ему, что я перезвоню, как только закончу разговор». Затем он снова обращается ко мне: — Алекс, вы затронули очень важный вопрос. У меня есть для вас лишь несколько минут, но, возможно, я могу быть вам полезен. Видите ли, есть разные способы определения цели. Понимаете? Цель остается та же, но формулировать ее можно по-разному, хотя любое другое определение будет означать то же, что «зарабатывать деньги». — Да, я понял, — отвечаю я. — Я могу, например, сказать, что цель состоит в том, чтобы наращивать чистую прибыль, одновременно увеличивая окупаемость инвестиций и приток оборотных средств — и это будет эквивалентно определению «зарабатывать деньги». — Точно, — соглашается Иона. — Одна формулировка равносильна другой. Но, как вы сами обнаружили, эти обычные показатели не очень хорошо применимы к повседневной деятельности производственной организации. Поэтому я разработал иной набор показателей. — И что это за показатели? — спрашиваю я. — Это показатели, которые идеально соответствуют цели «делать деньги», но при этом позволяют разрабатывать подходящие оперативные правила управления заводом. Их три: выработка, запасы и операционные издержки. — Знакомо, — говорю я. — Да, но определяются они не совсем обычно, — продолжает Иона. — Кстати, на всякий случай запомните эти определения. Я беру ручку, открываю в блокноте чистую страницу и говорю, что готов. — Выработка, — говорит он, — это скорость, с которой система генерирует доходы посредством продажи. Я записываю слово в слово. Потом спрашиваю: — А как насчет производства? Разве не правильнее было бы сказать… — Нет, — перебивает он. — Посредством продажи, а не производства. Если вы что-то производите, но не продаете, это не выработка. Согласны? — Согласен. Я просто подумал, что, будучи директором завода, я могу изменить… Иона снова перебивает меня: — Алекс, поймите, все эти определения, какими бы простыми они ни казались, сформулированы очень тщательно. И так должно быть; если показатель не очерчен с максимальной точностью, он абсолютно бесполезен. Поэтому я советую вам принять эти три показателя как единое целое. И помните: если вы захотите изменить один из них, вам придется менять как минимум еще один. — Хорошо, — отвечаю я. — Следующий показатель — запасы, — продолжает Иона. — Запасы — это все деньги, вложенные системой в приобретение вещей, которые она намеревается продать. Я записываю слова Ионы, но мне как-то неловко, потому что это определение запасов слишком сильно отличается от традиционного. — А последний показатель? — спрашиваю я. — Операционные расходы, — говорит он. — Это все деньги, которые система затрачивает на то, чтобы превратить запасы в выработку. — Хорошо, — говорю я. — Но как быть с трудом, вложенным в конечные изделия и полуфабрикаты, то есть в запасы? По-вашему, получается так, словно живой труд относится к операционным расходам. — Судите об этом согласно определению, — говорит Иона. — Но ведь стоимость, добавляемая к продукту живым трудом, должна быть частью стоимости продукта, а значит, запасов, разве не так? — Может, но не должна, — говорит он. — Почему вы так говорите? — Все очень просто. Я решил именно так определить эти понятия, потому что считаю, что добавленную стоимость лучше вообще не принимать в расчет. Это позволяет избежать путаницы относительно того, является ли потраченный доллар инвестицией или расходом. Вот почему запасы и расходы определены мною так, как определены. — Что ж, — говорю я, — пусть будет так. Но какое отношение эти показатели имеют к моему заводу? — Все, что делается на вашем заводе, — говорит Иона, — отражено в этих показателях. — Все? — с сомнением в голосе произношу я. — Но если вернуться к нашему прошлому разговору, как я могу с помощью этих показателей оценить продуктивность? — Сначала вы должны сформулировать свою цель с позиции этих показателей, — говорит он и добавляет: — Секундочку, Алекс. — Я слышу, как он говорит кому-то: «Я освобожусь через минуту». — Так как же мне определить цель? — спрашиваю я, желая продолжить разговор. — Алекс, мне правда нужно бежать. И я знаю, что вы достаточно умны, чтобы разобраться с этим самостоятельно. Вам нужно лишь подумать. Помните только, что мы всегда говорим об организации как о едином целом, а не о производственном департаменте, не об отдельном заводе или отдельном цехе внутри завода. Локальными оптимумами мы пока не интересуемся. — Локальными оптимумами? — переспрашиваю я. Иона вздыхает: — Я объясню это как-нибудь в другой раз. — Но, Иона, этого недостаточно, — произношу я с мольбой в голосе. — Даже если я смогу сформулировать цель, используя эти показатели, как мне быть с выработкой операционных правил управления заводом? — Оставьте мне свой номер, — говорит он. Я называю ему номер своего служебного телефона. — Все, Алекс, мне нужно идти. — Хорошо, — произношу я. — Спасибо за… Я слышу щелчок на том конце провода. — …то, что поговорили со мной. Я сижу на ступеньке и смотрю на три определения. В какой-то момент мои глаза закрываются. Когда я открываю их, то вижу внизу на ковре лучи солнечного света. Пошатываясь, я иду в свою прежнюю комнату, ложусь на старую кровать и продолжаю спать, скорчившись среди бугров и впадин матраса. Пять часов спустя я просыпаюсь, чувствуя себя совершенно разбитым. |
|
||
Главная | В избранное | Наш E-MAIL | Добавить материал | Нашёл ошибку | Другие сайты | Наверх |
||||
|